объединился с Питом и Китнисс?
Мы ведь ничего ей не рассказывали, и она не знает, как эта девчонка с луком и ее милый жених важны для страны. Для повстанцев. Для восстания.
Что если она снова как в прошлый раз забилась где-то в углу своей комнатки и не выходит? Кто поможет ей? Кто скажет, что все в порядке? Что ей не стоит переживать? Что я никогда не отпущу ее, хоть нас и разделяют километры?
Закрываю глаза и вздыхаю.
Ответ — никто.
Сбоку снова кто-то копошится, но теперь я уже знаю, что это Китнисс и даже не открываю глаз. Через секунду Пит тихонько зовет меня по имени:
— Финник, — он внимательно смотрит на меня и, когда я вопросительно поднимаю брови, спрашивает. — Ты спал?
— Нет, — так же тихо отвечаю я, чтобы не разбудить Китнисс. — Просто мне тошно от того, что я вижу вокруг.
— Да уж… Я тебя понимаю, — отвечает Пит и тихонько передвигается поближе ко мне. Китнисс на своем месте скручивается в комочек. — Может, тебя подменить?
— Нет, не надо. Я не хочу спать.
— Просто такой сложный денек выдался… — я перебиваю его.
— Спасибо, Пит. Спать я не буду.
— Ладно, извини, — он хмурится. Явно раздумывает над тем, что сказать дальше. — Я просто хотел сказать… Ты же мне жизнь спас. Дважды. Тут простым «спасибо» не отделаешься.
— Простого «спасибо» вполне хватит. Не переживай по этому поводу. Тем более, второй раз спас тебя не я. Это… она.
— Да, я понимаю, но ты же ведь знал, что она сделает это, так? Так что я твой должник. Правда. Буду обязан тебе жизнью.
— Должником быть очень неприятно. Наверное, ты знаешь, да? Она ведь, — я кивнул в сторону спящей Китнисс, — на прошлых Играх тоже тебя спасла. Как она сражалась за это лекарство… Да уж. Видимо, она тебя очень любит, — Пит улыбается и набирает в ладошки песка.
— С ней мы вроде как квиты. По крайней мере, она так считает.
— Так что же, ты ей еще до Игр жизнь спасал? — такой поворот меня удивляет.
— Не то чтобы спасал… Так пустяки. Но с Китнисс лучше не спорить, — он усмехнулся и взглянул на меня. — И кстати… Хеймитч рассказал мне о твоей… о ней. Мне жаль, что все так получилось. Правда, жаль.
Я кивнул. Последнее, что мне хотелось бы обсуждать с ним, так это мои отношения с Энни.
— Было бы куда хуже, если бы она была здесь.
— Мне ли не знать, — печально улыбнулся он и взглянул на Китнисс, которая испуганно хмурилась сквозь сон.
— Кошмары? — спросил я.
— Да… каждую ночь. До того, как объявили о Квартальной Бойне, ей становилось лучше, а потом опять все началось сначала.
— Ужасно жить, когда кошмары и во сне и наяву, — вдохнул я.
— Так ты поэтому спать не хочешь? У тебя тоже? — я кивнул.
— А у тебя что, нет?
— Я свои кошмары рисую. Так что на мои выставки (если они когда-нибудь состоятся) лучше не приходить, — улыбнулся он.
— Повезло тебе. Уж лучше так, чем каждый вечер бояться закрывать глаза. Только я, к сожалению, рисую хуже соседских детей.
— Да ну, перестань. Бесполезный талант. По-крайней мере здесь, — он обвел руками вокруг себя.
— Не скажи. Можно нарисовать что-то, что будет греть тебя. Возможно, только ты будешь знать, что обозначает этот рисунок, но смотря на него, ты будешь понимать, что сдаваться нельзя.
— Да, можно, — усмехнулся он. — Только вот я холста с собой не прихватил.
Комок в моем горле немного ослаб и позволил мне искренне улыбнуться.
— Я об этом не подумал, — ответил я и увидел, как Пит вычерчивает на песке птицу. Сойку, как на броши Китнисс. — Хотя хорошему художнику и холст не нужен.
Он улыбнулся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал и замолчал.
— Да ладно, говори. Кто знает, сколько нам жить осталось? Так и помрем: я заинтригованный, а ты с чувством, что не все сказал, — он снова улыбнулся, но потом его лицо стало серьезным, и он повернулся ко мне.
— А что бы ты нарисовал, если бы умел? Ты ведь явно думал о чем-то, когда говорил мне о картине, которая вселяет надежду, — я не стал отвечать сразу, поэтому он снова заговорил. — Но если не хочешь, не отвечай. Это все равно твое личное.
Я помолчал еще немного, а потом все же ответил. Возможно, не будь мы сейчас на арене, на волоске от смерти, безумно запуганные, но выкроившие пару минут на то, чтобы поговорить, я бы не стал отвечать, но сейчас был именно тот самый редкий случай, когда сказать правду даже лучше. Пускай ее и услышат миллионы…
— Я бы нарисовал последний вечер перед Жатвой, — сказал я, и Пит удивленно поднял брови. — Это был волшебный вечер. Тихое море, крики чаек, смех детей где-то вдалеке, музыка, которая доносится с корабля, розовое закатное небо и… она.
Пит помолчал немного, вглядываясь в мое лицо, а потом отвел взгляд, грустно вздохнул и ответил:
— Я мог бы пообещать, что нарисую тебе такую картину, но мы вряд ли встретимся когда-нибудь, — он замолчал, а потом усмехнулся. — Я даже не уверен, что доживу до конца недели.
— Да уж… Это точно. Но если бы ты пообещал, у тебя был бы стимул победить.
Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.
— Все дело в том, что она, — он указал пальцем на все еще спящую Китнисс. — Мой самый большой стимул проиграть, потому что жить без нее, это… Да что я тебе рассказываю? Ты и сам понимаешь.
— К сожалению, понимаю.
Молчание затянулось, и я решил предложить Питу лечь спать, чтобы отдохнуть перед завтрашнем днем, но он заговорил первый.
— Отец всегда говорил мне, что если происходит что-то плохое, то всегда нужно думать о хорошем, чтобы отогнать дурные мысли. Может быть, тебе это поможет? Представь себе картину того вечера. Пусть над нами сейчас и сияет голограммная черная картинка, представь себе, что это именно то самое розовое закатное небо. Тем более и море здесь есть. Попробуй. Все равно хуже не будет.
Я закрыл глаза и представил себе тот вечер, плавно перетекающий в ночь, а потом и в утро. Без лишних разговоров. Без ненужных людей. Только мы вдвоем. И все, что вокруг — пустяки.
“Ты же меня никогда не отпустишь?” — в глазах Энни неуверенность, будто она боится получить не тот ответ, который ожидала.
“Ты ведь и сама знаешь, что никогда.”
” Но почему?”
“Потому что я люблю тебя. А