Читать интересную книгу Антиквар - Александр Бушков

— Всё?

— Держитесь за кресла, граждане… — сказал Федя, с широченной ухмылкой запуская руку в сумку. — Ап — и тигры у ног моих сели!

Смолин интереса скрывать не стал, незамедлительно протяну руку, процедил сквозь зубы:

— Это, конечно, вещь…

На стол тяжело брякнулся чёрный маузер, на вид казавшийся безукоризненным. Смолин, так и не прикасаясь пока что, медленно прочитал вслух ясно различимую надпись, выбитую над рукояткой, меж двух прямоугольных углублений, побольше и поменьше:

— Ваффенфабрик Маузер, Оберндорф, А. Некар… Чистил?

— Самую чуточку, как видишь. Механизм малёха почистил, смазал… Испробуй.

Смолин оттянул на «ушки» длинный прямоугольный затвор, блестевший свежей смазкой, потыкал мизинцем в открывшийся патронник (пружина исправно сжималась), большим пальцем отвёл курок, и затвор, скрежетнув, ушёл на место. Нажал на спусковой крючок, поиграл с прицелом, с предохранителем. Правая сторона пистолета сохранилась безукоризненно, а вот левая подкачала, была довольно-таки изъедена мелкими язвочками от ржавчины.

— А вот это, пожалуй, уже не копанка, — сказал он задумчиво. — «Чердачник»?

— Вот именно, — кивнул Федя. — Натуральный «чердачник». Лежал себе за стропилом, пока избу разбирать не начали. Хорошо, я там вовремя оказался… Это ведь «Боло», а?

— Классический «Боло», — сказал Смолин медленно.

Они переглянулись и покивали друг другу с видом понимающих людей. Укороченный маузер такого типа, именовавшийся «Боло», или «Большевистским», в двадцатые годы Германия поставляла в СССР главным образом для ГПУ. Так что версии можно строить разные, но наиболее вероятна одна: коли уж такой маузер десятки лет пролежал захованным на чердаке обычной деревенской избы, то с огромной долей вероятности хозяин избы однажды где-то пересёкся с чекистом или милиционером, у коего пистолетик и позаимствовал. Чекисту, надо полагать, маузер был уже ни к чему. Крутые двадцатые, ага…

— Тоже Бекетовка?

— Нет, Подтаежное.

— Ага, — сказал Смолин. — Кто у нас там гулял в коллективизацию, атаман Хома?

— И Хома, и есаул Перелегин… Да мало ли неорганизованного народу комиссаров за деревней подкарауливало… Слышь, Вась, а из него, надо полагать, не одного краснюка замочили…

— Да уж, надо полагать, — кивнул Смолин.

Они какое-то время откровенно баловались пистолетом, отбирая его друг у друга, целясь в углы, давя на спуск, щёлкая всем, чем можно было щёлкать. Оружие имеет над мужчинами мистическую власть, так просто из рук не выпустишь, не наигравшись вдоволь…

Смолин спохватился:

— Ладно, всё это лирика… И что?

— Штучку баксов, на молочишко, — блеснул Федя тремя фиксами (отлитыми не из дешёвого стоматологического рыжья, а из подлинных царских червончиков). — Ты-то его толкнёшь минимум за две.

Всё верно, подумал Смолин. А если ещё разориться на кобуру — сейчас штук за девять рублями можно быстренько прикупить пусть и новодельную, но идеально выполненную копию…

— Погоди, — сказал он, видя, как замигал экранчик одного из телефонов, так и не снятых с «беззвука». — Да… Ага… Ну да. Когда будешь? Лады… Порядок, Федя. Пойдёт. Подержи-ка его вот так…

Он распахнул шкаф, достал с нижней полки тяжёлую германскую дрель и включил её в розетку.

— Васька! — тоскливо взвыл Боцман.

— Молчок, — решительно сказал Смолин. — Считай, я его купил, так что делаю что хочу…

Боцман крепко держал маузер магазином вверх, а Смолин с большой сноровкой в полминуты проделал в нижней части ствола аккуратную дыру в восемь миллиметров диаметром. Извлёк маленький увесистый боёк и безжалостно отправил его в мусорную корзину, завернув предварительно в бумагу.

— И только так, — сказал он, покачивая на ладони чёрный пистолет, с этой минуты уже не подходивший под определение «огнестрельного оружия». — Заглушку Маэстро поставит в темпе, а я уж знаю, кто у нас любит стволы, из которых, надо полагать, положили не одного краснюка…

— Такую вещь загубил, — сказал Федя не без грусти. — У меня дома…

— Прекрасно помню, что у тебя дома, — сказал Смолин. — У тебя, Федя — глухая деревня, хоть и именуется райцентром. У вас там всё по-другому. Я тебе, конечно, чуточку завидую…

Любителю оружия завидовать было чему: у Боцмана в комоде под полотенцами и тельняшками безмятежно лежали и наган сорок второго года (действующий), и американский кольт одиннадцатого года (аналогично), а в сенях вдобавок стоял ещё и винчестер девятьсот первого года изготовления — ствол порядком стёрся, истончав, но стреляла американская дура до сих пор исправно, разве что металлические гильзы приходилось снаряжать вручную. Деревня, знаете ли, там на такие вещи смотрят проще…

— Город — дело другое, — сказал Смолин не без грусти. — Не хочу я собственными руками себе на хребет тяжёлую статью взваливать…

— Да всё я понимаю. Только всё равно жалковато — рабочая машина…

— Бизнес есть бизнес, — сказал Смолин. — Переживём, мы ж с тобой, по большому счёту, не коллекционеры… Всё? Или нет? Что-то ты загадочно глазками посверкиваешь… Доставай.

— Пошли в машину. Оно увесистое…

— Слушай, неужели наконец «Максим» нарисовался?

Боцман ухмылялся с самым загадочным видом:

— «Максима» всё ещё не обещает, но кое-что имеется…

Чёрным ходом они вышли во двор, где возле единственного подъезда примостилась Федина «Газель» с брезентовым верхом. Подошли к заднему борту, запрыгнули внутрь… Федя таинственно посмеивался. Там, внутри, валялись какие-то немаленькие железяки — задняя ось от грузовика, ещё что-то…

— А вот что это, по-твоему, такое? — вопросил Федя тоном триумфатора. — Во-он, у борта…

Смолин присмотрелся, согнувшись в три погибели. Потом присел на корточки и пригляделся ещё тщательнее. Выругался негромко, витиевато. Сказал, не вставая и не оборачиваясь:

— Ты охренел, что ли, Боцман? Это ж авиапушка!

— Опознал, знаток! — хохотнул Федя. — Авиапушка с «МиГа», двадцать три миллиметра, действующая… В Кубарайке ликвидируют авиаполк, прапора распродают всё, что можно, вот я и прикупил за смешные деньги… Снарядов нету, не беспокойся, я ж не дурак снаряды везти… Хотя он бы мне, хомяк долбаный, и снарядов бы продал целый грузовик… Ты, говорит, Фёдор, на чечена, никак не похож, вот я и не опасаюсь нисколечко, что ты оружие с боеприпасом на дурное дело пустишь… Серьёзно, может, кому и снаряды нужны?

Смолин матерился, по-прежнему восседая на корточках в неудобной позе. Потом, чуть остынув, спросил уныло:

— Как же ты её довёз, чадушко бесшабашное? Сюда от вас полторы сотни километров, да от Кубарайки до вас ещё сотня…

— А вот так и довёз. Открыто. Гиббоны, промежду прочим, в кузов заглядывали четырежды. Только эта дрына у них ничуть не ассоциируется с понятием «пушка»… Где б они авиапушку видели, корявые… Полкузова в железяках, запчасти для японского экскаватора, значить… Они ж и японского экскаватора не видели отроду, не говоря уж про то, чтобы в нутро к нему лазить и детали знать наперечёт… Берёшь?

— Мать твою, — сказал Смолин, выпрямляясь в полумраке. — Ну ладно, если тебя до сих пор не повязали, значит, сошло с рук… Но если б тебя пасли и тормознули сразу возле аэродрома… Сколько б ты огреб на свой хребет, соображаешь?

— Не ссы, Вася, прорвались ведь… Обошлось. Твоего риска не было ни капли, только мой, а мне всегда везёт… Берёшь? Опять-таки за штуку баксов уступлю, не буду врать, что оно мне досталось особенно уж дорого…

Крутя головой и всё ещё доругиваясь про себя, Смолин в то же время уже начал прикидывать расклад. Продать, как уже неоднократно отмечалось, можно всё — не сегодня, так завтра. Хозяева расплодившихся вокруг Шантарска шикарных коттеджей одержимы самыми разными причудами: один старательно скупает и расставляет во дворе старые плуги, тележные колёса и бороны, другой, точно известно, выложил нехилую сумму за списанный бронетранспортёр (покрасил, загнал в самую высокую точку усадьбы и частенько пиво хлещет, сидя на башенке), третий… Пожалуй, найдётся рано или поздно охотник и на эту экзотику.

— Беру, — сказал он, поразмыслив. — Только давай-ка мы её моментально засверлим как следует, и боёк, само собой, и ещё что-нибудь… Брезент есть?

— Откуда? Вон, кусок…

— Маловат…

— Не ссы, Васька, прорвёмся… Замотай ствол, на конец как раз хватит, тут два шага с половиною…

Смолин старательно обмотал конец ствола невеликим куском брезента, и они принялись извлекать дуру на божий свет. Пушка, мать её, была тяжеленная, кое-как взвалили на плечи, развернулись к чёрному ходу в магазин…

И в животе у Смолина что-то такое нехорошо завертелось винтом, полное впечатление, с противным металлическим хрустом. Похолодело в животе, словно на ящик с мороженым плюхнулся…

Метрах в пяти от них стояла машина вневедомственной охраны в характерной бело-синей раскраске, с изображением стилизованного глаза на передней дверце, с мигалкой, как водится. Двое сидевших внутри орёликов в бронежилетах и касках таращились прямо на них, не поймёшь, с каким выражением и намерениями.