скользит по комнате и он ловит девушку с косами, смотрящую на него. То, как он стискивает пальцы, все его тело оживает, как будто он только что был активирован.
— Ладно, всё, — говорит доктор Фитцпатрик. — Слушайте внимательно. Я читал ваши задания, и они оказались очень интересными. Очень эмоциональными. Очень реальными. А некоторые... были откровенно живописными.
— Что вы имеете в виду под живописными? — спрашивает девушка, сидящая впереди на пуфике. — Эссе было посвящено викторианской морали в английской литературе.
— Да, Дамиана. Да, так и есть.
О, круто. С того места, где я сижу, мне виден только ее затылок. Я и не подозревала, что учусь в том же классе, что и гадюка из сегодняшнего утра.
Доктор Фитцпатрик качает головой из стороны в сторону, возвращаясь к своей стопке бумаг. Он перебирает скрепленные скрепками документы на самом верху, пока не находит тот, который ищет.
— Это произведение называется «Покоренная гувернантка» и на четыре тысячи слов превышает наш лимит в две тысячи слов. Я выделил несколько разделов, которые показались мне весьма поучительными. — Он делает вид, что прочищает горло, а затем начинает читать задание.
— Раньше она была такой невинной, а теперь выглядела испуганной. Страх в ее глазах заставил его член затвердеть в штанах, когда он двинулся вперед, намереваясь загнать ее прямо в свою ловушку. Ее грудь вздымалась и опускалась так быстро, что большие груди грозили вот-вот выскочить из корсета. Ничто так не возбуждало его, как вид ее оголенной и ставшей уязвимой перед ним. Теперь в нем росло предвкушение, как всегда, когда он был так близок к достижению своих гнусных целей. В течение нескольких месяцев он трудился, обрабатывая гувернантку, зная, что ее церковь, вера и ее сумасшедший отец не позволят ей исполнить его самые темные желания. И все же он не сдавался. Он видел злой огонь, пылающий в ее душе, и был полон решимости выпустить его на волю.
Гувернантка вскрикнула, когда ее спина ударилась о стену. Она знала, что загнана в угол и выхода нет. Но как только она осознала свое положение, то сразу же смирилась с ним. Ее дыхание участилось еще больше, на этот раз от волнения. Можно было что-то сделать с тем, чтобы уступить контроль над собой чудовищу в черном цилиндре, и теперь, когда он быстро приближался с таким угрожающим выражением в глазах, гувернантка обнаружила, что вовсе не так боится своей бесспорной судьбы, как ей казалось вначале. Она увидела угрожающую выпуклость его жезла, прижавшегося к передней части брюк. Видела, как он ощупывает себя, сжимая свою плоть самым зловещим образом, и, как бы она ни была удивлена, знала, что у нее влажно между ног, а ее женское лоно скользкое от желания, как…
Доктор Фитцпатрик останавливается, опускает руки по швам. Он раздраженно качает головой.
— Честно говоря, должен сказать, что впечатлен этой прозой. Отличное использование слова «зловещий». И «женское лоно». Тебе, наверное, пришлось долго это искать, Джейкоби?
Все взгляды устремляются на Рэна.
Конечно же, это он написал. Я совсем не удивлена. Вполне логично, что этот дьявол в черном сдал викторианское порно в качестве своего задания по английскому. Рэн не выказывает ни малейшего раскаяния, когда пристально смотрит на доктора.
— Ага, — говорит он. — Интернет — замечательная штука. Можно найти всякое странное дерьмо, если знаешь, что ищешь.
— Ты ведь понимаешь, что это эссе должно было быть посвящено викторианскому чувству морали, верно? — спрашивает доктор Фитцпатрик.
Рэн пожимает плечами.
— Ага. Но у них её не было. Викторианцы были такими же похотливыми, развратными и грязными ублюдками, как и мы. Просто им лучше удавалось это скрывать. Тогда было так же много книг о грязном сексе, как и книг о милых, порабощенных женщинах, которые жили по строгим правилам приличия. Просто у них не было такой огласки.
— Значит, ты хочешь сказать, что во многих викторианских произведениях женщины изображались слабыми, покоренными созданиями?
Рэн устало вздыхает, как будто ему не нужно ничего объяснять.
— Я не хочу это сказать. Все так и было. Джейн Остин описывала женщин того времени добродетельными, добрыми, нравственными созданиями, которые никогда и не думали о том, чтобы трахаться. Это ложь, Фитц. Женщины любят трахаться с незапамятных времен, как и мужчины. Тот факт, что викторианцы охраняли этот маленький лакомый кусочек, как будто это был какой-то огромный гребаный секрет, делает их еще более изворотливыми, чем мы.
Брови доктора Фитцпатрика удивленно ползут вверх. Думаю, что он не впечатлен аргументом Рэна, но и неохотно впечатлен им тоже. Швырнув бумагу в сторону Рэна, док отправляет пачку бумаги, трепеща, падать вниз к ногам парня.
— Сделай это снова. Сорок восемь часов, Джейкоби. Придерживайся задания, или будешь переделывать в третий раз. Это станет твоим Днем сурка по написанию эссе, пока не сделаешь все правильно. И никаких ругательств. Ты уже должен знать, что шоковая тактика со мной не сработает.
Рэн оставляет свое задание валяться на тонком персидском коврике у ног. Большинство парней были бы раздражены тем фактом, что им придется переписывать эссе с самого начала, но ему, похоже, все равно. Он воспринимает все это совершенно спокойно.
— Шоковая тактика действует на всех. Я просто еще не нашел для вас подходящего уровня шока, Фитц. Но я очень настойчив. Поверьте, я разберусь с этим еще до конца семестра.
Боже, этот парень — профессионал в придумывании заявлений, которые звучат как тонко замаскированные угрозы. Интересно, так ли он разговаривает со своими родителями? Мой отец снес бы мне голову с плеч, если бы я посмела так разговаривать с ним или с кем-нибудь из моих учителей. Родители Рэна, может быть, и военнослужащие, но у нас должно быть совсем разное воспитание, если он знает, что ему сойдет с рук такое поведение.
Доктор Фитцпатрик широко улыбается, предпочитая не отвечать, просто отворачивается от Рэна Джейкоби, делает глубокий вдох и поворачивается лицом к остальным ученикам.
— Ну ладно, детишки. Сегодня мы начинаем новую игру. Кто хочет стать добровольцем? — Его взгляд останавливается на мне, и он комично хлопает