Читать интересную книгу Филиал. Истории для кино - Александр Житинский

Герасимов пожал плечами.

Наконец в зал решительной походкой вошел Сокольников. Ганичев едва поспевал за ним. Сокольников был бодр и весел. Приветственно помахал кому-то, обнял, проходя, Кротова за плечи.

– Ребята, готовьтесь…

И прошел к эстраде.

Ганичев увидел в стороне за столиком жену Решмина с сыном. Они сидели, отъединенные от всех. Лицо жены было строгим, глаза сына сияли. Ганичев поклонился им. Жена Решмина кивнула в ответ.

Кончил играть очередной состав, и распорядитель поднялся к микрофону.

– Внимание!.. Коля, я тебя слушал, послушай меня, – обратился он к кому-то в зале. – А сейчас в программе нашего джема – сюрприз. Алексей Сокольников и его ансамбль!

Присутствующие недоуменно переглянулись: какой же это сюрприз? Все сто лет знают. Сокольников вспрыгнул на эстраду с тромбоном и поднял руку. Наступила тишина.

Молодые музыканты нынешнего состава Сокольникова готовили инструменты, собираясь идти на эстраду.

Последовала пауза. «Бывшие» впились глазами в своего руководителя. Они заметно волновались.

– Баня… – сказал наконец Сокольников и протянул руку по направлению к Баньковичу. В голосе его прозвучала нежность.

Баня подхватил контрабас и пошел к эстраде.

– Витя Кротов, пожалуйста, – приглашал Сокольников. – Мендель… Гена… Люси, прошу…

Музыканты шли к эстраде.

Ганичев смотрел на них, закусив губу.

И тут зал понял. Кто узнал старых музыкантов, кто догадался, кто успел услышать быстрый шепот:

– Это же первый состав…

Под гром аплодисментов музыканты заняли свои места на эстраде. Они отвыкли от приветствий, неловко кланялись, улыбались.

Сокольников снова поднял руку, требуя тишины.

– Как видите, не прошло и двадцати лет… нам не хватает трубача. В нашем составе играл Борис Решмин, но он…

Сокольников вздохнул, остальные музыканты потупились. Всем стало понятно, что Решмина больше нет. Алексей Дмитриевич уже хотел было назвать трубача своего нынешнего состава, он протянул к нему руку, а тот с готовностью сжал трубу в кулаке, как вдруг перед эстрадой появился сын Решмина.

– Можно я сыграю? Я Борис Решмин, – сказал он.

И в этот момент, не замеченный никем, в зал вошел его отец в мокром плаще, с мокрыми слипшимися волосами. Он остановился у входа.

– Становись с нами, – сказал младшему Решмину Сокольников.

Он подозвал трубача, взял у него инструмент и протянул юноше. Тот встал в центре, как и подобает трубачу.

Мать смотрела на него. Смотрел отец.

– Мы сыграем эту пьесу в память всех ушедших музыкантов, – сказал Сокольников.

И все встали.

В напряженной звенящей тишине Люси вывела первую фразу охрипшим от волнения голосом.

– О вен зе сейнз, гоу мачин и-ин…

Подхватили тему инструменты – медленно сдержанно. Кто-то негромко начал подпевать в зале, его поддержал другой голос, третий. Пел весь зал.

Не пели только двое – жена Решмина и он сам. Решмин стоял бледный, с каменным лицом и плотно сжатыми губами. Его друзья играли, может быть, не так умело, как в молодости, но теперь они говорили не о будущей жизни, а о прожитой.

Мелодия набирала силу, темп, люди стали улыбаться. Хор смолк, остались одни инструменты, которые повели свой разговор дальше, все с большим азартом и надеждой…

А что же Ганичев?.. Ганичев плакал, рыдал, как ребенок, не скрывая своих слез. Этого момента он ждал двадцать лет – и дождался!

И представлялось ему горное, чистое, как хрусталь, озеро – и теплоход, уткнувшийся носом в берег. А на берегу, на лугу, покрытом весенними маками, лежали музыканты со своими инструментами и возносили звуки прямо в высокое небо.

И когда появилась надпись «КОНЕЦ ФИЛЬМА», музыка остановилась на мгновение… и грянула с новой силой!

Филиал

Сценарий х/ф

АВТОР. Пускай они сами рассказывают. Там у них черт ногу сломит. Так все запуталось, что за какую ниточку ни потянуть – непременно кого-нибудь обидишь, а люди все до чрезвычайности милые, несправедливо будет их обижать. Да в сущности, они ни в чем и не виноваты…

РУМЯНЦЕВ. Я шел устраиваться на работу как молодой специалист. Я и вправду, молодой, мне двадцать четыре года. Все впереди. Я с надеждами шел, хотел горы своротить.

Дом нашел не сразу. Он ничем не выделялся в ряду старых домов постройки начала века. Не верилось, что здесь располагается солидное учреждение, точнее, его филиал.

Издали заметил молодую мамашу. Она безуспешно пыталась затолкать в подъезд детскую коляску. Пружинная дверь сопротивлялась. Я поспешил на помощь.

У дверей подъезда увидел стеклянную табличку, удостоверяющую, что здесь находится филиал НИИ. В скобках было уточнение: лаборатория НОТ.

НОТ – это научная организация труда.

Мамаша подозрительно на меня глянула, но поняла, что я бескорыстно. Вместе мы вкатили коляску в подъезд. Там был полумрак. Вверх уходила широкая лестница.

– Спасибо, – произнесла мамаша.

– Я вам помогу, – предложил я.

Она недоверчиво улыбнулась, но ухватилась за ручку коляски. Я подхватил с другой стороны, и мы потащили коляску наверх.

– Мальчик или девочка? – спросил я, отдуваясь.

– Не все ли равно? – философски заметила она.

– Пожалуй, вы правы, – отвечал я вежливо. – Разницу начинаешь замечать лет через двадцать.

– У вас такой опыт? – она насмешливо.

– Мама говорила.

Так мы и тащили – она впереди, пятясь, а я сзади. В коляске спал малыш в возрасте около года. Никаким филиалом пока не пахло.

– На каком этаже лаборатория? – спросил я.

– На третьем. Вы к кому?

– На работу устраиваться.

– А-а… – протянула она несколько загадочно.

Мы остановились на площадке третьего этажа.

– Спасибо, – сказала она, доставая ключи. – Вам тоже сюда.

И она указала на дверь. С виду в ней не было ничего необычного, если не считать такой же стеклянной таблички, как внизу. Сверху латунный надраенный номер 19, с правой стороны – набор разнообразных кнопок с фамилиями и без, как в обычной коммуналке.

Мамаша отперла дверь и вкатила коляску в квартиру. Я вошел следом.

Передо мною открылась просторная прихожая, по которой неторопливо прогуливался кот. Прихожая больше походила на танцзал с огромным, от полу до потолка, зеркалом, вделанным в простенок против двери. Интерьер являл собою странное сочетание учрежденческого и коммунального быта. Висела Доска почета, стояло в углу переходящее красное знамя, но тут же рядом висел на крюке велосипед. Угол прихожей занимали развешанные на веревке пеленки.

Но главное было не в этом. Сразу за дверью, справа, за старинным столиком с изогнутыми ножками и телефоном сидела пожилая вахтерша в форме стрелка ВОХР. Она пила чай.

– Пропуск, – сказала она, когда мы вошли.

– Анна Семеновна, да сколько ж можно! – возмутилась мамаша. – Туда – пропуск, обратно – пропуск!..

– Ничего не знаю, Катенька. Сергей Ефимович требует, – сочувственно отозвалась вахтерша.

Катенька полезла в карман коляски и вынула два пропуска. Разом раскрыла их и протянула вахтерше. На одном была ее фотография, на другом – младенца с соской.

– Я вам халвы купила, – сказала Катя, пряча пропуска.

– Вот спасибо. Сколько с меня?

– Рубль сорок семь.

Катя положила на стол сверток халвы, вахтерша отсчитала деньги. Я терпеливо ждал. Катя повезла коляску в глубь квартиры.

– А этот?.. С тобой, что ли? – спросила вслед вахтерша, кивнув на меня.

– Нет, он к вам, – Катя даже не обернулась.

– Я к товарищу Шляхману. – сказал я.

– Фамилия?

– Румянцев. Петр Васильевич Румянцев.

Она выдвинула ящичек, принялась рыться в бумагах. В это время в прихожей возникла пожилая дама интеллигентного вида, одетая по-домашнему. В руках у нее была дымящаяся джезва. Дама приостановилась, взглянула на меня.

– Добрый день…

– Здравствуйте, – кивнул я.

– Вы делец или жилец? – спросила она с некоторой надменностью.

– Простите, не понял…

– Делец он, делец! – с досадой воскликнула вахтерша. – Разве не видать? Где же у меня список, ах ты господи!

– Ах, значит, вы делец… – протянула аристократическая старуха. – Меня зовут Виктория Львовна. Заходите на кофе.

– Спасибо… – пробормотал я.

– Делать им нечего. На кофе… – проворчала вахтерша.

Она нашла бумажку и водрузила на нос очки.

– Как фамилия?

– Румянцев.

Старуха плавно удалялась по коридору. Кот шел за нею. Она пропустила его в комнату и исчезла за дверью, успев одарить меня покровительственным взглядом.

– Румянцев… – вахтерша поставила галочку. – Только Сергея Ефимовича нету. Он в исполкоме.

– Чего же вы мне голову морочите? – разозлился я.

– А вы идите к Горгоне Михайловне. Это все одно. У нас что Сергей Ефимович, что Горгона Михайловна – это все одно.

– Кто она?