руку, она отскочила, словно ужаленная.
— Ты кто, малышка? Как тебя зовут? — спросил Грегор, спрятав меч в ножны и опустившись перед ребенком на колено, чтобы не давить своим высоким ростом и получше рассмотреть девочку. Он заметил, что детское платье когда-то, действительно, выглядело дорого: на груди имелась вышивка, выполненная серебряными нитями в виде какого-то герба.
— Ты не знаешь, у кого такой герб? — спросил он Тобиаса, но тот только отрицательно покачал головой.
Девочка по-прежнему молчала, разглядывая рыцарей. Она как будто решала, можно ли им доверять. Взгляд ее единственного здорового глаза смягчился. Тем временем солнце садилось, и темнота в углу полуразрушенного здания мельницы сгущалась.
— Надо идти обратно, — сказал Тобиас.
Грегор поднялся, а девочка неожиданно выпустила мешок с мукой, бросилась к рыцарю, обняла и заплакала, прижавшись здоровой стороной лица к его белому орденскому сюрко там, где находился живот. Выше она не доставала. Утешая малышку, гладя ее своей новой огромной ладонью по голове, Григорий Родимцев сразу вспомнил свою дочку Леночку. Когда ей было одиннадцать или двенадцать, она казалась такой же маленькой и худенькой. Впрочем, дочка давно уже выросла и осталась где-то там, в невообразимой дали будущего. В этот момент он подумал, что здесь, в этом суровом времени его новой жизни, забота о сироте могла бы наполнить существование смыслом.
— Где твои родители? — спросил Грегор.
Но, девочка снова ничего не ответила, лишь сильнее заплакала. Родимцев понимал, что, судя по виду ребенка, ей пришлось пройти сквозь череду не только опасных приключений, но и издевательств. А ужасная рана на левой стороне лица явно указывала на то, что ее и вовсе пытались убить. И лишь каким-то чудом она осталась в живых. Но, в тех условиях, в которых они сейчас находились, было неизвестно, как такая рана заживет. И заживет ли? Что, если уже пошло заражение? Чем лечить, если нет ни только антибиотиков, но и почти никаких иных лекарственных средств? Чтобы отвлечь девочку, Григорий представился:
— Я Грегор Рокбюрн, брат-рыцарь ордена.
— А я Тобиан Жуанвиль, тоже брат-рыцарь. А еще меня называют Тобиас, потому что это греческое имя. Оно означает милость Божью. Так меня назвала мама, она происходит из империи ромеев, — представился и напарник. И Григорий наконец-то услышал его фамилию и понял, что мама его из Византии.
Выждав, когда раненая малышка проплачется, рыцарь взял ребенка за тощую ручку и потянул за собой. Впрочем, девочка не сопротивлялась и вполне способна была идти.
— Сейчас поднимемся в замок, где тебя накормят и подлечат, — подбодрил ее Григорий.
Но, она молчала по-прежнему, хотя бежать не пыталась и покорно семенила босыми ногами за рыцарем. Когда они вышли из развалин мельницы, солнце уже скрылось за горным отрогом, но пока еще вечернее небо оставалось светлым. Вскоре они поравнялись с двумя сержантами, как раз закончившими выкладывать кучу камней над телом несчастного тевтонца.
Сержант по имени Поль доложил, что, сняв покойника с креста и уже заворачивая его останки в орденский плащ, они обнаружили в подкладке небольшой отрезок пергамента с надписью и красной печатью. Сержанты читать не умели, но все же придали значение находке. Тобиас взял помятый документ из рук бойца и прочитал вслух: «Предъявитель сего, Вильгельм фон Гетцендорф является посланником Великого комтура Дома Святой Марии Тевтонской».
— Значит, люди Бейбарса почему-то распяли орденского посла, — произнес Тобиас задумчиво.
Пока они шли обратно к замку, Родимцев вспоминал, что немцы пытались вести в Святой земле свою собственную политику. И она приносила плоды. В 1225 году королем Леванта стал Фридрих II Штауфен, и ему с помощью дипломатических ходов даже удалось вернуть Иерусалим христианам. Немцы тогда хитро воспользовались противоречиями между мусульманскими правителями. Но султан Египта, которым тогда был Ас-Салих из династии Айюбидов, организовал новый захват Иерусалима в 1244 году войсками хорезмийцев. После чего столицу королевства христиане вернуть себе так и не смогли. А политическое влияние немцев в Святой земле оказалось подорванным. И, несмотря на то, что королем Иерусалима в тот момент был Конрад II Гогенштауфен, власть оказалась в руках династии Лузиньянов, резиденция которых находилась на Кипре. Гогенштауфены вынужденно довольствовались властью над Сицилией. Хотя сын Конрада II, Конрадин, все еще номинально сохранял за собой корону Иерусалима.
А тевтонский орден, хоть и давно уже перебросил свои основные силы в Восточную Европу, все еще сохранял официальную резиденцию своего ордена в Святой земле. В 1220 году тевтонцы выкупили часть земель в Верхней Галилее и построили там замок Монфор, где располагался архив, орденская казна и реликвии. И теперь выяснилось, что тевтонцы, оказывается, отправляли послов в ту часть Святой земли, которая уже находилась под контролем мусульман, а значит, пытались вести какие-то переговоры с врагами за спиной у других христиан. Ничего удивительного, что немцы доигрались до того, что их посла враги казнили. Ведь реальной власти и силы ни у тевтонского ордена, ни у немецких королей в Леванте больше не было. Остатками христианского Леванта руководили Лузиньяны с Кипра, носящие титул «сеньоры королевства». Но, и они сами не управляли. От их имени правил назначенный управляющий «бальи».
И все же, над всей политикой королевских династий, конечно, стояла власть денег пизанцев, венецианцев и генуэзцев, которые имели серьезные торговые интересы на Святой земле и, в то же время, беспощадно конкурировали между собой, иногда доводя дела до прямых военных столкновений с конкурентами. Причем, между венецианцами и пизанцами взаимная ненависть была меньше, чем между генуэзцами и пизанцами. Тем не менее, им приходилось сосуществовать нос к носу в той же Акре, где пизанские торговцы занимали квартал рядом с портом на юго-западе, поблизости от церкви Святого Андрея. И их квартал отделялся с востока от района венецианцев только одной улицей, на которой жили провансальцы, и церковью Богородицы. А с севера примыкал квартал генуэзцев, нависая своими высокими башнями прямо над пизанскими домами.
Зимой 1248-го между пизанцами и генуэзцами на улицах Акры даже велась целый месяц самая настоящая война. Враждующие стороны тогда удалось развести и успокоить только с помощью тамплиеров и госпитальеров. Как не было согласия на Святой земле между христианами, так и мусульмане никак не могли договориться между собой. И только жесткая власть Бейбарса снова, как и во времена Саладина, сплотила их на какое-то время идеей уничтожения крестоносцев.
Между тем, небо уже потемнело, когда двое рыцарей и арбалетчики возвратились к подножью крутого склона, на котором стоял замок Тарбурон. Девочка уже шла с трудом, и Григорию пришлось взять ее на руки, чтобы отнести наверх по узкой дороге. Южная ночь наступила резко в тот момент,