Читать интересную книгу Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов

По окончании оной Экспериенции, каковая будет учинена Академическая записка, копию с оной поднесть ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ не премину; равномерно при первом удобном случае доставлю и все изданные по сему предмету описания.

В протчем со всеглубочайшим респектом пребываюВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВАВсепреданнейший рабКнязь Иван БарятинскийВ Париже19/30 ноября 1783го году24.

К реляции был приложен № 326 «Journal de Paris» за 22 ноября 1783 ода с отчетом о запуске воздушного шара вблизи королевского замка La Muette. В последующих реляциях князь Барятинский неоднократно сообщал императрице о все более частых запусках воздушных шаров в Париже, прилагая к своим реляциям газетные публикации и мнения ученых на эту тему. Для пущей наглядности он направлял государыне рисунки, сделанные во время показательных полетов первых аэронавтов. Князь Иван Сергеевич проявил понимание значения и перспектив зарождавшегося на его глазах воздухоплавания. Вот что он писал об этом Екатерине II в реляции от 30 ноября (11 декабря) 1783 года: «Экспериенции, учиненные Монгольфье и Шарлем, занимают еще всю здесь публику, а наипаче всех разумных и ученых людей, ибо изобретатели, Великая Государыня, предполагают и имеют надежду в том, что возможно будет дойти до того, что оными машинами могут управлять как судами на воде, хотя не с такою точностию, но что можно будет держать путь, не подчиняясь одним только стремлениям ветров. По сим заключениям делается и рассуждение, что если в подлинную до сего совершенства доведены будут таковые путешествия, то многие вещи в свете возьмут совсем другой оборот, а наипаче политические и коммерческие дела, в рассуждении скоропостижного сношения; равномерно и военные силы и движения не могут быть скрыты от верного исчисления и примечания, и не будет никакой крепости, которой бы не можно было овладеть чрез угрозы с воздушных машин метанием огненных материй, каковых потушить невозможно…»25Екатерина II с живым интересом реагировала на поступавшие из Парижа новости о запусках «Machines Aéronatiques». «Поздравляю вас с воздушными колесницами, летающими вокруг ваших голов. Когда они усовершенствуются, очень приятно будет съездить отсюда в Париж в три дня. На всякий случай, я велю держать наготове для вас топленные комнаты. Говорю: топленные, потому что уже три дня наш градусник колебается между 18 и 27°», – шутливо писала она 19 декабря 1783 года из промерзлого Петербурга своему парижскому корреспонденту Мельхиору Гримму26. А спустя несколько дней, накануне Рождества Христова, императрица вновь возвращается к этой теме в другом письме Гримму: «Благодарю вас за посмертные сочинения Монтескье и за превосходные раскрашенные эстампы с изображением Шара-Эростата. О Небо! Даруй им поскорее перья, дабы ни один из делающих опыты не сломал себе шеи, падая с высоты. Как вы ни прибудете, по земле, воде или воздуху, – завершала свое послание Гримму российская самодержица, – всегда будете желанным гостем»27.

Почти сразу же полеты на воздушных шарах сделались очередной парижской модой, доступной, правда, лишь состоятельным людям. К числу таковых принадлежал и член королевской фамилии Луи-Филипп-Жозеф, герцог Шартрский (с 1785 года – герцог Орлеанский). Совсем скоро, в годы революции, он станет рьяным республиканцем, возьмет себе имя Филипп-Эгалите (Равенство) и будет в числе тех депутатов Конвента, кто вынесет смертный приговор Людовику XVI, что, впрочем, не спасет его самого от гильотины. Герцог всегда стремился идти в ногу со временем и потому не мог остаться безучастным к воздухоплаванию.

О его попытке совершить полет на воздушном шаре свидетельствовал российский посланник в Париже. «Дюк де Шартр, – писал князь Барятинский Екатерине II 15 июля 1784 года, – после первой воздушной Экспериенции Профессора Шарля, приказал Машинистам Робертам сделать таковую же машину на его кошт, и для оного отведено было место в саду замка Сент-Клу. Сия машина сего утра в восемь часов была спущена в присутствии Его Шведского Величества (Густава III, гостившего в то время во Франции. – П. Ч.) и множества зрителей.

Путешественники на оной были сам дюк де Шартр, два брата Роберта и четвертый, помощник сих Машинистов. Машина сия поднялась в несколько минут из виду человеческого, и с такою крутостию продолжала свое возвышение, что Путешественники примечали опасность в их жизни от тонкости воздуха. Труба, чрез которую Роберты щитали иметь способ быть властными подниматься и опускаться, повредилась при сооружении так, что оставалась без действия, почему Путешественники нашлись принужденными машину ту для своего спасения проколоть; и чрез несколько минут с стремлением спускались близ Бела-вю (Бельвю. – П. Ч.) при береге реки Сены в топкое болото; но к шастию их при том болоте случился быть крестьянский малый, который, увидев падение машины, закричал Путешественникам, что они погибнут, если попадут в то болото.

Путешественники скинули к нему веревку, которою он ту машину притянул на твердую землю. Дюк де Шартр находится в желаемом здравии. Равномерно и все Путешественники ничем невредимы»28.

В сентябре 1784 года братья Роберы повторили свой полет, но уже без герцога Шартрского, который решил не искушать судьбу вторично…

Во время участившихся в Париже запусков воздушных шаров случались и казусы. Об одном из них можно прочитать в реляции князя Барятинского императрице от 11 июля 1784 года. «Сего дни поутру, – сообщал русский дипломат, – в саду Люксамбург два Аббата Физикусы по имени Миолан и Жанине намерены были спустить воздушную машину методою Монгольфье. Его Шведское Величество изволил туда прибыть; и по обыкновению стечение зрителей было многочисленное. Помянутые Аббаты, люди недостаточные, прежде нежели машину сию делать начали, требовали от публики сускрипции (подписки. – П. Ч.), а потом для входу в ограду, откуда должна была подняться та машина, давали билеты за плату.

К нещастию сих Аббатов Экспериенция была производима несколько часов без успеху. Наконец совсем не могла иметь действия, и зрители разошлись. Народ был оным недоволен и поступил на дерзость: ворвался в ту ограду и всю ту машину изорвали на мелкие части, и лоскутки сожгли. Помянутые же Аббаты спаслись уходом в свои домы»29.

Французское техническое изобретение очень скоро стало достоянием всей Европы. В Россию оно пришло с двадцатилетним опозданием, хотя попытки воздухоплавания предпринимались и здесь, причем еще в давние времена. Известно, что в царствование Ивана Грозного «некий смерд Никитка, боярского сына Лупатова холоп» совершил полет при помощи какой-то машины вокруг Александровой слободы, но за это был казнен, а прибор его был сожжен. В 1729 году кузнец ЧерникГроза летал в окрестностях Ряжска на самодельных крыльях. Он «летал так, мало дело ни высоко ни низко, устал и спустился на кровлю церкви, но поп крылья сжег, а его едва не проклял»30. В 1731 году в Рязани «при воеводе подъячий Нерехтец Крякутной фурвин сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, а от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел в Москву, где хотели его закопать живого в землю или сжечь»31.

Просвещеннейшая государыня императрица Екатерина Алексеевна, хотя и проявила очевидный интерес к первым опытам воздухоплавания, тем не менее отказалась пустить в Россию французского аэронавта Бланшара для проведения показательных полетов. По повелению императрицы французу сообщили «об отложении такового его намерения, ибо здесь отнюдь не занимаются сею или другою подобною аэроманиею, да и всякие опыты оной, яко бесплодные и ненужные, у нас совершенно затруднены»32.

Первый в России показательный полет на воздушном шаре состоялся уже при императоре Александре I. 20 июня 1803 года французский аэронавт Гарнерен в присутствии всех членов императорской фамилии поднялся в небо Санкт-Петербурга со двора 1-го Кадетского корпуса.

18 июля того же года он повторил полет, на этот раз в компании генерала Львова. А первым самостоятельным русским воздухоплавателем стал штаб-лекарь Кашинский, демонстрировавший полеты в Москве 24 сентября и 1 октября 1805 года.

«Хлестаков» в роли дипкурьера

Работая в тот день в Архиве внешней политики Российской империи с документами по истории русско-французских отношений в XVIII веке, я, признаться, менее всего думал о Николае Васильевиче Гоголе и его литературном «крестнике» – Иване Александровиче Хлестакове. Все мое внимание было сосредоточено на изучении переписки русского посланника во Франции И. М. Симолина с вице-канцлером графом И. А. Остерманом за 1789 год.