Читать интересную книгу В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев

– La biere… nous ne tenons… pas[9], – сообщил он, запинаясь чуть ли не на каждом слове, минуты эдак через две, причем с ужасным акцентом, не то что с нижегородским, а… – Le monsieur[10]…

– Comment tellement?[11] – возмутился Георгий. – Mais comment la representation a l'enseigne?[12]

– La representation a l'enseigne[13]… La representation a l'enseigne… – забормотал странный бармен, почти полностью скрывшись из вида, потом, видимо отчаявшись, взгромоздил на стойку огромный «гроссбух», растрепанный и похожий на кипу макулатуры, и принялся яростно листать его, слюня время от времени пальцы. – La representation a l'enseigne… Как же это сказать‑то?..

– Что вылупился, чурка с глазами? – ласково спросил он, пристально глядя в лицо Арталетову, потерявшему от изумления дар речи. – Не понимают ни черта, заразы шепелявые, а ты тут объясняй им… Как это сказать‑то? La representation a l'enseigne…

– Так вы русский?!!..

* * *

– И шастают тут, и шастают, – ворчал себе под нос кабатчик, разочарованно пряча под стойку свой словарь‑гроссбух и яростно протирая совершенно сухую стойку перед собой ветхой тряпкой. – И шастают, и шастают… Полы не успеваешь мыть за ними…

Очевидно, прояснив для себя национальную принадлежность раннего посетителя, хозяин окончательно потерял к Георгию всяческий интерес. Тот же, напротив, начал терять терпение:

– Так вы мне дадите пива или нет?

– La biere… Тьфу ты, пропасть… Пива нет. Русским языком сказано.

– Почему нет? На вывеске же ясно…

– Не завезли!!! – рявкнул кабатчик, швырнув на стойку тряпку, и прорычал сквозь зубы: – Могу предложить вино! Бапризо! Лариньяк!! Сотерн!!!..

– А воды?.. – робко поинтересовался Арталетов, так как замысловатые названия местных вин ему ровно ничего не говорили.

– Всегда пожалуйста! – радушно улыбнулся хозяин щербатым ртом, указывая пальцем на дверь. – Там, у порога, превосходная лужа. Свежая, вчерашняя… Будете довольны! Пейте себе на здоровье!..

Заключив, что лучше уж вино, чем ничего, путешественник решительно потребовал:

– Стакан этого… лариньяка, и побыстрее!

Кабатчик вместо того, чтобы кинуться со всех ног исполнять приказ, заинтересованно разглядывал что‑то на притолоке, совершенно не обращая внимания на бедного, осатаневшего от жажды «дворянина».

– Стакан лариньяка, – тоном ниже попросил Жора. – Вы не расслышали?

Грубиян наконец снизошел до него, презрительно процедив через губу:

– Стаканами не продаем. Берите бутылку.

– Сколько? – удрученно вздохнул Георгий. Он понял, что непробиваемого хозяина кавалерийскими наскоками ему не осилить…

Впервые с момента встречи абориген проявил явный интерес к гостю. Теперь в его взгляде читалось неприкрытое желание содрать с заезжего чудака побольше и не продешевить при этом. Борьба жадности и здравого смысла продолжалась долго.

– Три лиарда[14]! – наконец брякнул он, решившись, и тут же добавил: – Четыре!

Снова вздохнув, Арталетов привычно полез в карман за деньгами, но, когда он уже засунул туда руку, его вдруг пронзила мысль, что о местной валюте он не позаботился.

«Вот так номер! – Краснея под презрительным взглядом кабатчика, Георгий шарил в девственно пустых карманах, не в силах признать очевидное. – Как же я тут буду? С шапкой на паперть, что ли? Сами мы, дескать, не местные…»

– Вон же на поясе кошелек висит, – с той жалостью, с которой обычно обращаются к убогим, указал в конце концов хозяин, когда обоим стало ясно, что тщательный осмотр пустых карманов, даже по третьему разу, ничего путного не даст. – Бестолочь!

Поблагодарив в душе предусмотрительного Серого, Георгий высыпал на ладонь из кожаного, шитого золотом, мешочка с завязками горку разноцветных монеток, отдаленно напоминавших столь презираемые россиянами «серебро» и «медь», и принялся копаться в этом разнообразии, мучительно гадая, где тут эти самые «лиарды».

«А‑а, будь что будет! – решился он, поняв, что получается похоже на гадание по кофейной гуще, и жестом истинного мота швырнул на прилавок тоненько зазвеневшую мелкую беленькую монету, смахивающую на нашу копейку. – Вряд ли вино в этой дыре стоит дорого… А окажется мало – добавлю».

Рука почему‑то сама собой потянулась к эфесу шпаги…

Под алчным взглядом хозяина кабака монетка весело описала правильную окружность по грязной доске и замерла, прихлопнутая могучей ладонью. Попробовав денежку на зуб, кабатчик удовлетворенно кивнул и, спрятав в стол, принялся выставлять перед собой запыленные темные бутылки с длинным горлышком, разительно напоминающие виденные на военных сборах противотанковые гранаты.

Арталетов все более округляющимися глазами следил за ростом бутылочного воинства, пока оно по численности не достигло штатного мотострелкового отделения.

– Э, э! – спохватился он, уже понимая задним числом, что номинал невзрачной монетки намного (очень‑очень намного) превысил цену, заломленную простофилей‑хозяином за бутылку вина. – Мне столько не нужно!

– А у меня сдачи нет! – нагло соврал кабатчик, продолжая выставлять бутылки с размеренностью автомата.

С трудом удалось его уговорить часть выпивки заменить закуской и все‑таки выдать сдачу этими самыми лиардами – грязными медными монетами грубой чеканки, из‑за которых кошелек сразу потяжелел втрое, но все равно стол перед пригорюнившимся путешественником ломился от винных бутылок, по емкости приблизительно равных отечественным «ноль семь». Никак не входило в его планы напиваться до бесчувствия в первые часы пребывания в чужом времени.

– Кушайте на здоровье! Не подавитесь часом! – вежливо пожелал довольный гешефтом кабатчик Арталетову и направился было за свою стойку, когда тот остановил его:

– А вообще, собственно говоря, почему вы так со мной обращаетесь? – вспомнил наконец Георгий о своем дворянском звании. – Я же все‑таки дворянин!

– Ха! – уткнул руки в боки хозяин, смерив его взглядом с ног до головы. – Видали дворянина? Да вы скорее комедиант, сударь, чем дворянин! И одеты в какие‑то дедовские обноски, и шпага у вас на боку словно палка болтается, да и пришли пешком!

– Да я оставил свою лошадь…

– Где? В лесу? Волкам? А шпоры у вас куда подевались? Загнали вместе с лошадью?

Жора не знал, что и сказать. Действительно, как он только сейчас вспомнил, шпоры в Средние века были непременным атрибутом всякого дворянина, если только он не шел по церковной линии. Вот прокол так прокол! Так себе Штирлиц из вас, Георгий, хреновенький, нужно сказать.

– К тому же, господин прохожий, обхождение у вас слишком уж вежливое для родовитого: «пожалуйста», «вы»… Да и торгуетесь, как барышник! Не иначе сами наших кровей будете, из сиволапых… Высокородные‑то знаете как? Мелочь не считают, даже если на мели сидят, а что не по их – сразу в морду!..

При последних словах кабатчик все же опасливо отодвинулся от Арталетова, решив не искушать понапрасну судьбу, и слегка переменил тему:

– Сознайтесь, сударь, что вы либо бродячий комедиант, либо шут, вроде нашего Леплайсана. Он тоже всем врет, что дворянин, хотя по мне, так обычный пьяница… Хотя зачем одному королю два шута? Вот, кстати, и он! Легок на помине…

На пороге кабака возникла весьма примечательная личность…

5

Где ты, время золотое, «Солнцедар»?!

Пили мы его ковшами

С корешами‑алкашами,

Было дело, что про это говорить!

Владимир Шандриков. «Созидатель»

– Странный вы человек, шевалье! – Развалясь на затертой тысячами задов скамье будто в роскошном кресле, Леплайсан потягивал арталетовское вино, нисколько не пьянея. – Очевидных вещей не знаете, в мелочах путаетесь… Зачем вам, к примеру, знать, в каком именно году от Рождества Христова мы имеем счастье жить? Добрых три четверти из собравшихся здесь пейзан, – он обвел глиняным кривобоким «бокалом» гомонящее заведение дядюшки Мишлена, – да какие там три четверти – девять десятых понятия не имеют, какой на дворе год. Ни к чему им это. Им, знаете ли, достаточно помнить имя короля, сидящего в Париже (да и то, замечу, не обязательно), да скоро ли Пасха или Троица с Рождеством… Эй! – дотянувшись длиннющей рукой, хлопнул он по плечу сидящего за соседним столом мощного – Шварценеггер удавится от зависти – селянина. – Какой сейчас год, дубина?

Ничуть не обидевшись на «дубину», крестьянин (а может быть, и дровосек) ухмыльнулся и пожал саженными плечами, продолжая пережевывать что‑то хрусткое.

– Вот видите?..

За прошедшие несколько часов кабак успел наполниться самым разнообразным народом, как говорится, под завязку. На одном полюсе здешнего общества находились Арталетов, пардон, шевалье д'Арталетт с его визави, то есть люди весьма приличные, на другом – мерзкого вида оборванцы, а все остальные – от молчаливых немецких рейтар, каким‑то не известным никому способом умудрившихся выцыганить‑таки у кабатчика пиво, до жуликоватого вида личностей, шепотом обсуждавших что‑то явно не предназначенное для чужих ушей, – между ними.