Читать интересную книгу Любовь и испанцы - Нина Эптон

Аузиас Марк похвалялся тем, что был единственным человеком, подвергшим любовное чувство анализу, и восклицал, что лишь очень немногим удается ее познать: Oh, quant son росе qui d’amor han saber! Нелегко понять любовь, узнать, что это такое, к чему она ведет, что творит и почему делает своих приверженцев такими счастливыми. Существуют три рода любви: безумная (или животная), ангельская и смешанная. Гармония может быть достигнута лишь в случае соединения души и телесной любви. Плотская страсть похожа на летние ливни, сопровождаемые громом и молнией, которые в короткое время заставляют реки выйти из берегов и затопляют поля. Аузиас Марк признается, что много раз становился жертвой такой любви. Он почитал Венеру чаще, чем Диану, потому что «плоть наша не признает никакого иного божества». Между любовью и смертью существует близкое сходство; похожи они тем, что и та и другая преследуют беглеца и убегают от того, кто их ищет. «Я нахожу наслажденье в смерти»,— писал он. Марка неизменно волновала тема спасения собственной души и души возлюбленной дамы. Когда та умерла, его стали преследовать мысли о ее загробном существовании. В рай или в ад она попала? Если возлюбленной суждены адские муки, то уж не по его ли вине? Думая о ней, он сумел отделить тело от души и относился к усопшей со всем благоговением верующего в храме. В раю она или в аду? — непрестанно вопрошал он себя. Марк понимал, что его молитвы напрасны, ибо приговор уже вынесен. Если возлюбленная проклята, то он молит Бога уничтожить и его тоже.

Возможен ли вообще совершенный любовный союз? Любовники могут соединиться телами, но души их остаются разделенными и протестуют, ибо не хотят жить в телах друг друга. К тому же любви нелегко обитать в женщинах, этих безмозглых существах, служащих только для продолжения рода. Недостаточный ум объясняется излишней природной чувственностью женщин; желания их сильнее разума. Только любовница короля Альфонса Великодушного{56} снискала расположение этого болезненно чувствительного поэта, одним из первых заявившего о пресыщении жизнью, enfastijament di viure, искавшего беспредельное в человеческой любви, понимавшего, что бесконечные силы, бурлившие в нем, сильнее влечений любви плотской. В его стихах отражается неравная борьба между испанским аскетизмом и мавританским сладострастием атмосферы Валенсии, «этого сада наслаждений,— как назвал его в 1505 году Алонсо де Проаза,— этого роскошного храма, в котором любовь обитает вечно».

Язык и образы религиозного эротизма, в котором преуспели и арабы, и испанцы, тонко переплетались в творчестве Раймунда Луллия{57} — рыцаря, любовника, поэта и миссионера, родившегося в Пальме в 1235 году и забитого до смерти камнями враждебным мусульманским населением Бугии в 1315-м. Друга и Любимого{58} Раймунда Луллия можно читать, испытывая при этом наслаждение как мирского, так и мистического толка.

«Птица пела в саду Любимого. Друг пришел и сказал птице: “Если мы не понимаем произнесенных речей, то можем объясниться с помощью любви, потому что в песне твоей перед моими глазами предстает Любимый...”

...Таково непременное условие любви: Друг должен много страдать, быть терпеливым, смиренным, робким, прилежным, доверчивым; он должен быть готов подвергнуться великой опасности, отстаивая честь своего Любимого. И его Любимый обязан быть искренним и откровенным, справедливым и снисходительным к тем, кто его любит...

“Скажи, Шут Любви, если твой Любимый перестанет тебя любить, то как ты поступишь?” — “Я по-прежнему буду его любить,— ответил он. — Иначе я должен буду умереть, потому что конец любви означает смерть, а любовь — это жизнь”».{59}

Говорят, что вид разлагающейся плоти — грудей его любовниц, обезображенных раковой опухолью,— отвратил Раймунда Луллия от плотских желаний. Как трагична была эта непрестанная битва между любовью испанцев к красоте и их же склонностью по-восточному относиться к любви и плоти как к иллюзии, мимолетному сновидению! Как печально, что влюбленный может любить только до тех пор, пока его возлюбленная сохраняет физическую красоту! Чтобы освободиться от этого культа, испанские мистики размышляют об атрибутах смерти: о черепе, скелете, об искалеченных телах святых мучеников. Если уж красота недоступна, то следует преклоняться перед смертью. Альтернативы этому не существует.

Следует остерегаться всего — даже святых образов. Святой Игнатий Лойола{60} однажды рассказал послушнику-бельгийцу, что невестка дала ему образ Богоматери, перед которым он обычно читал молитву Пресвятой Девы. Этот образ так напоминал Лойо-ле о собственной красоте невестки Магдалены, что он не в силах был заставить себя молиться и в результате заклеил святой лик листом бумаги.

Казанова поведал нам историю Мадонны из Калле Сан-Херонимо в Мадриде, чья красивая грудь привлекала пристальное внимание богомольцев-мужчин. Благодаря их пожертвованиям церковь разбогатела. Вернувшись из Аранхуэса после карнавала 1768 года, Казанова узнал, что грудь Мадонны замазали краской. Он отправился в церковь, желая убедиться в этом собственными глазами, и был потрясен, увидев, что картина испорчена. Это сделал новый священник, молодой человек лет тридцати. «Неужели вы не понимаете, что святой Лука был художником, и теперь, должно быть, очень сурово отзывается о вас Пресвятой Деве?» — сказал Казанова священнику. «Весьма прискорбно,— услышал он в ответ,— но мне у этого алтаря каждый день приходится читать мессу, и сладострастный образ действует на мое воображение». С того дня, пишет Казанова, пожертвования в церковь заметно уменьшились.

В 1955 году, когда я посетила долину Ронсаль в Наварре, там шли жаркие споры по поводу нового образа Мадонны, который деревенские жители сочли слишком современным для своих традиционных вкусов. Молодой профессор литературы, проводивший меня вместе со священником, доном Марселино, до деревенской церкви, заявил, что голубая мантия новой Мадонны чересчур тонка и облегает бедро «божественной Ронсалесы» слишком откровенно, чтобы это можно было счесть приличным. Дона Марселино его замечание шокировало, но когда мы выходили из церкви, я заметила, что священник украдкой взглянул на образ и поджал губы с некоторым сомнением; очевидно, он размышлял, уж не разделяют ли это непочтительное мнение другие прихожане-мужчины.

Женщины, особенно те, кого принято называть beatas[26] и чья жизнь проходит в церкви, украшают образы с заботой отчасти материнской, отчасти любовной. «Ее оставили украшать образы» — это выражение означает, что девушка не сумела выйти замуж. Самые прекрасные пародии (звучит парадоксально, но так оно и есть) на колоритные изображения испанских святых принадлежат перу Гарсии Лорки в трех его романсах: о Михаиле, святом покровителе Гранады, святом Рафаиле, покровителе Кордовы, и святом Гаврииле, покровителе Севильи. Святой Михаил украшен кружевами и демонстрирует свои красивые бедра в колоколообразных оборках:

Вверху на башне старинной

в узорах дикого хмеля

гирляндой свеч опоясан

высокий стан Сан-Мигеля...

Владыка нечетных чисел

и горних миров небесных

в берберском очарованье

заклятий и арабесок. [27]

Святой Рафаил — это «архангел, арабизированный, в одеянии, усыпанном тусклыми звездами, тогда как на расшитом камзоле святого Гавриила трепещут и поют цикады...»{61}

Зять Аузиаса Марка Джоан Марторель, также уроженец Валенсии, автор знаменитой книги о рыцарстве Tirant lo Blanch[28], был человеком более приземленного склада; его книга оказалась одной из немногих, заслуживших одобрение Сервантеса и помилованных им при сожжении библиотеки Дон Кихота.

«С нами крестная сила! — возопил священник.— Как, и Тирант Белый здесь? Дайте-ка мне его, любезный друг, это же сокровищница наслаждений и залежи утех. В нем выведены доблестный рыцарь дон Кириэлейсон Монтальванский, брат его, Томас Монтальванский, и рыцарь Фонсека, в нем изображается битва отважного Тиранта с догом, в нем описываются хитрости девы Отрады, шашни и плутни вдовы Потрафиры и, наконец, сердечная склонность императрицы к ее конюшему Ипполиту. Уверяю вас, любезный друг, что в рассуждении слога это лучшая книга в мире. Рыцари здесь едят, спят, умирают на своей постели, перед смертью составляют завещания, и еще в ней много такого, что в других книгах этого сорта отсутствует».

Марторель в 1438 году побывал в Англии, и содержание его романа в основном позаимствовано из рыцарских романов о Ги Вар-викском (которого он называет Вароиком). Тиранту, герою книги Мартореля, в Лондоне покровительствует прекрасная Агнесса — дама, кожа которой была столь белоснежной, что, когда она выпивала стакан вина, ее горло слегка краснело.