Читать интересную книгу Любовь и испанцы - Нина Эптон

Отпустив обычные сатирические замечания насчет браков между стариками и девушками, молодыми мужчинами и старухами, разврата духовенства, суеверий и черной магии (в которую он тем не менее, кажется, верит), веселый священник отпускает такую, совершенно не подобающую религиозному деятелю, фразу: «Закончил писать на десятый день сентября, когда Юпитер находился в доме Венеры, а Сатурн возлежал с болью в боку. Но жаль несчастного человека, который спит один, с головной болью, и в доме которого никогда, ни разу за многие годы, не жужжало веретено; это наихудшая участь изо всех возможных».

За исключением неравных браков, о которых упоминают протопресвитер Талаверский и другие писатели того времени, молодых людей, видимо, нелегко было заставить вступить в брак против их воли. Плеберио, отец Мелибеи, замечает в Селестине: «В этом случае законы дозволяют и мужчинам, и женщинам, хотя бы те и находились под властью родителей, самим делать выбор».

Еврейским девушкам такая свобода действий не предоставлялась, если верить рабби бен Соломону бен Адрету из Барселоны, который писал в своих Ответствиях:. «Девушки соглашаются выходить замуж за тех, кого для них подбирают отцы или родственники. Хвала Всемогущему, в этих краях наше молодое поколение высоконравственно, а дочери Израиля целомудренны и не берут в мужья тех, кто им нравится, без согласия отца, если тот еще жив; но дочери этой страны так не поступают. Кто слыхивал о чем-то подобном?»{68}

Однако беспринципные мужчины достигали своих сиюминутных целей, делая вид, что вступают в своего рода помолвку с девушками. Они дарили им монеты, фрукты и молитвенники в присутствии двух наемных свидетелей, которые затем бесследно исчезали. Вручение ценного подарка в этих условиях было равносильно заключению брачного контракта. Рабби бен Адрет учил девушек-евреек из Барселоны в качестве меры предосторожности заставлять мужчин давать нерушимую клятву, с такими словами: «с дозволения Вездесущего и людей» — и воздерживаться от использования любого предмета, данного при помолвке, если он не был вручен в присутствии людей, которых они лично знали. (Такая форма обмана была также в ходу и в христианских общинах той эпохи.)

Двоеженство, бытовавшее у христиан, нередко встречалось и в еврейских общинах, пока они не изменили свои законы. Моногамию, которую предписывал рабби Гершон, евреи во многих странах Европы не соблюдали еще долгие века. В первой половине тринадцатого века у испанских евреев, даже людей ученых и набожных, практиковалось двоеженство. Родители, желавшие защитить дочь от соперницы, еще до брака требовали от жениха клятвенного заявления, что он ни в коем случае не возьмет вторую жену, пока жива их собственная дочь.

Рабби бен Адрет с полным основанием сокрушался, что непокорных людей становится все больше и нет никого, кто упрекнул бы его соплеменников-мужчин и сказал бы человеку, предающемуся разврату: «Для чего ты сделал это? Дочери Израиля от природы изящны, но роды делают их неуклюжими». В Ответствиях приводится много примеров супружеской измены и содомии, а также сожительства евреев с наложницами-нееврейками.

Глава четвертая. Лю6овь небесная

Переходя от средних веков к шестнадцатому веку — эпохе проповедей платонической любви и бездумной идеализации женщин, особенно в литературе,— мы обнаруживаем, что одним из главных философских источников подобных идей, во всяком случае в Испании, как в этом, так и в следующем веках послужила опубликованная посмертно работа прославленного и гонимого испанского еврея Леона Эбрео{69}, чьи Dialoghi dAmore[30] опубликовали в Италии члены Флорентийской Платоновской академии.

Dialoghi оказали влияние на знаменитый сентиментальный роман Монтемайора{70} Диана, Tratado de la Hermosura у del Amor[31] Максимилиано, а также на Сервантеса, писавшего в прологе к Дон Кихоту. «Если речь зайдет о любви, то, зная два-три слова по-тоскански, вы без труда сговоритесь со Львом Иудеем...» В Гала-тее Сервантес цитирует целые куски из Dialoghi в своем диалоге между Тирсисом и Леньо, посвященном «красоте духовной — единственной красоте, достойной любви», и разделению любви на целомудренную, корыстную и чувственную.

Dialoghi — это сплав философии мудрецов Древней Греции, их арабских толкователей и еврейских последователей; учений Плотина{71}, Александрийской школы, семитской философии Ибн Гебироля{72}, Маймонида{73} и Флорентийской Платоновской академии. Нам мало что известно об авторе. Вероятно, родился он в Лиссабоне примерно в 1460 году и получил образование от отца, доктора медицины Исаака Абраванеля. Мы знаем, что Леон занимался медицинской практикой и женился в Севилье в 1483 году. Позже, после изгнания евреев из Испании, он отправился в Неаполь и стал придворным врачом. Dialoghi он, видимо, начал писать в 1493 году, а обнаружил их в 1323 году Пико делла Мирандола уже после смерти Леона. Принято считать, что они оказали влияние на великих испанских мистиков семнадцатого века. Дух, если не тело, Леона Эбрео вернулся в страну отцов и остался там среди родственных душ другой веры.

Возраставший интерес к сентиментальному роману осуждали такие серьезно настроенные писатели, как Вивес{74}, Кано{75}, Ариас Монтано{76} и Фрай Луис де Гранада{77}, но Инквизиция, как ни странно, относилась к этому жанру снисходительно. Не имела никаких последствий петиция, поданная королю прокурорами суда в Вальядолиде в 1555 году, в которой утверждалось: «Мы заявляем, что вред, причиняемый молодым мужчинам и женщинам этого королевства чтением книг, полных лжи и мирской суеты, таких как Амадис, общеизвестен; молодые люди в свободные минуты читают их и так привыкают к литературе этого рода, что, встречаясь с подобными ситуациями в реальной жизни, дают волю своим страстям, чего бы никак не могло случиться, если бы эти книги были им неведомы. Поэтому мы просим Ваше Величество запретить чтение и издание подобных книг и установить наказание за ослушание».

Хотя Амадис служил главной мишенью такого рода протестов, созданная Монтальво{78} версия этой знаменитой книги была, в сущности, совершенно респектабельной. Любовные сцены незаметно затушевывались с помощью безобидных фраз, подобных следующей: «Галаор получил той ночью наслаждение от девы способом, о котором здесь да не будет поведано, ибо в подобных случаях, противоречащих законам добродетели, мужчины должны опускать такие подробности, не придавая им особого значения». Этот автор выдвинул теорию, которая так и не стала популярной в Испании,— о том, что физическое обладание только усиливает любовь. Он называет чувство Амадиса и Орианы «великой любовью, начавшейся не случайно, как то бывает у многих людей, которые, едва только удовлетворят свое желание, сразу же начинают ненавидеть предмет своей страсти; но их любовь была такой глубокой и основанной на таких честных мыслях и столь же незапятнанной совести, что она лишь усилилась, как все, что добродетельно».

Такие взгляды на физическое обладание Леон Эбрео объясняет следующим образом: «Хотя желание любовника удовлетворяется при совокуплении и сразу же после этого желание или страсть исчезает, но любовь его при этом не иссякает. Нет, она делает возможным более близкий и тесный союз, который означает истинное проникновение любовников друг в друга или, лучше сказать, слияние их воедино, и любое разнообразие и отличие между ними уничтожаются, насколько это возможно. Таким образом, любовь продолжается в большем единстве и совершенстве, и влюбленный непрестанно желает насладиться возлюбленной в слиянии с ней; это и есть истинное определение любви».{79}

Луис Вивес, родившийся в Валенсии, великий педагог эпохи Возрождения, наставник Марии Тюдор{80} и друг Эразма{81}, предупреждал юных дам об уловках и обманах поклонников: «Он говорит, что умрет за тебя, более того — умрет прямо сейчас. Ты этому веришь? Дурочка; пусть он тебе представит цифры о том, сколько человек умерло за любовь из числа многих тысяч влюбленных. Любовь иной раз причиняет боль, но никогда не убивает». Немного позже автор несколько смягчается и признает: «Все же я бы не хотел, чтобы девушка жила совершенно без любви, ибо род человеческий, видимо, именно для любви был сотворен и предназначен».

Хитрые уловки не были прерогативой всецело мужского пола. «Девушка должна твердо знать, что она никогда не сможет счастливо жить с мужем, которого заполучила благодаря хитростям и уловкам. Пусть девушка никогда не заманивает и не вводит в заблуждение своими ухищрениями того, кто должен быть ей спутником жизни, неотделимым от нее, и не пытается обольщать его и заставлять вступить в брак насильно, но стремится овладеть им и отдаться ему честным, простым, открытым и добропорядочным путем».