момента постройки здания в XIX веке. На другой стене сохранились обои с винтажными наклейками и газетными вырезками, от которых захватывало дух. Впрочем, оценить их уникальность мог разве только коллекционер антикварных вещей на барахолке.
Заселившись в комнатушку, Евгений первым делом как следует рассмотрел наклейки на обоях. Были среди них рекламные афишки, вроде таких: «Продолжается подписка на 1913 г. на ежедневную политическую, литературную и экономическую газету РЕЧЬ, издаваемую въ С.-Петербурге В.Д. Набоковымъ и И.И. Петрункевичемъ. Пробные NN газеты для ознакомленiя высылаются безплатно». Или таких: «Кремъ ЖАНО. Всемiрно известное средство от веснушекъ, загара, прыщей, угрей и желтыхъ пятенъ. Результаты блестящiе. Тысячи благодарственных писемъ», «Г-м Курящимъ! Выдающееся патентованное изобретенie: табакъ безъ никотина съ сохраненiемъ всехъ ароматическихъ и вкусовых свойствъ его», «Метрiон: машинка для набивки папиросъ, модель 1907 г., на которой каждый легко набиваетъ 600 папиросъ въ 1 часъ».
Кроме того, попадались чайные этикетки «Товарищество чайной торговли В. Высоцкiй и Ко» с очаровательной гейшей, держащей в руке распахнутый веер, коричневые банкноты Временного правительства, этикетки от винно-водочных изделий и тут же — лотерейные билеты «Книга вместо водки» Всероссийского общества борьбы с алкоголизмом, а также множество заметок и иллюстраций из дореволюционных газет и журналов.
Дальше по коридору располагалась гостиная — еще одно помещение, не содержащее, правда, ничего экстраординарного. Евроремонт скрывал кирпичные стены. На полу стоял длинный кожаный диван, два кресла, журнальный столик из темного стекла, к потолку — ради экономии места — был подвешен телевизор. Здесь же можно было вскипятить чайник, зарядить ноутбук или заглянуть в холодильник. В самом конце подсобных помещений находился запертый на ключ кабинет Роберта Искандеровича, а также склад с одеждой, который редко когда открывался.
— Привет-привет, кажется, я опять опоздал, да? — запыхавшись, спустился в магазин продавец-консультант Юрка, обладавший феноменальной способностью часами напролет рассказывать о разных производителях одежды, о технологиях выделки кожи, об утеплителях, модных фасонах и тканях.
— Да, есть немного, — пробубнил Женич.
— Так-так, сегодня же воскресенье! Работаю до шестнадцати — и сваливаю отсюда, — радостно потирая руки, озвучил Юрка свои мысли, проверяя кассовый аппарат.
— Ну, раз ты пришел, я пойду, прогуляюсь. Это же у тебя сегодня укороченный день, а у меня как раз наоборот, — заметил Евгений, накидывая ветровку.
— Конечно, без проблем! Слушай, я тебе не рассказывал, как один раз, перед самым закрытием, заходит одна гламурная фифочка, вся такая из себя, и спрашивает: «Простите, а у Вас нет женских трусиков?». Ну, я, значит, ей отвечаю: «Мадмуазель, Вы что-то путаете, у нас магазин мужской одежды. Что касается меня, увы, не имею такой привычки».
— Смешно, даже очень, — Женич задержался у выхода и, открыв дверь магазина, вышел на свежий воздух.
— Знал, что тебе понравится! Вот зануда, даже не улыбнулся…
Евгений автоматически побрел в сторону трамвайной остановки. Потом сообразил, что ехать на склад ему не надо, и остановился возле киоска, витрины которого сверху донизу были забиты свежими газетами и журналами. На ослепительно ярких обложках красовались супер-модели, супер-роботы, супер-машины, супер-герои звездных сплетен.
Поближе к покупателям лежали книжные бестселлеры — одни и те же из года в год. Если бы не зарубежные авторы, тот же «Алхимик» Коэльо с иллюстрацией Ерко на обложке, впервые вышедший на русском языке, кажется, еще в восьмидесятых годах прошлого века, то глазу не за что было бы зацепиться. Такая складывалась беспросветная повестка дня. То ли столичным писателям не о чем было писать, то ли у них на это не хватало времени, то ли они вместе с издательствами совсем не уважали читателя и уже ни о чем, кроме денег, не думали.
Но больше всего его поразила боковая сторона киоска с иностранной периодикой. Здесь средь груды эротических журналов ровным строем шагали американские, британские, германские, польские и другие издания, с обложек которых на читателя бросались тираны с советской символикой, медведи, окровавленные маньяки и матрешки, покрытые татуировками воры, безобразно измазанные гримом клоуны, которых объединяло только одно — все они изображали либо Россию в целом, либо президента России, либо содержали заголовки со словами «Putin’s», «Russia», «Aggression».
Ничего нового в этом, конечно же, не было. Интернет вовсю пестрел подзаголовками типа «Радио Свобода: идеология Путина — сгусток ненависти», «Европа: ненависть к России растет», «Generation «П»: как в России выросло поколение Путина», а иногда, совсем уж откровенно «Детей учат резать русню», «Главный враг США — русский человек». Непонятным было другое: если Россия в самом деле была такой тоталитарной и агрессивной страной, как об этом пищали в западных медиа, то почему же тогда все это крикливое безобразие вот так свободно выставлялось напоказ? Где был предел терпимости, до какой степени омерзения можно было еще унижать и оскорблять русский народ? Когда же наступит и наступит ли вообще хоть какая-то расплата за эту клевету?
Всем статьям, всем глянцевым журналам и газетам предначертано превратиться однажды в желтую труху, в кучки дряхлого мусора, подобно тем вырезкам, что висели у него на стене в коморке. Но они навсегда сохранят постыдные воспоминания об этих судорожных конвульсиях чего-то как будто навсегда сгинувшего и малозначительного, которые и вспоминать потом будет неудобно, от которых потом будут отмахиваться, как отмахиваются от подленьких грешков молодости, вычеркнутых из официальной биографии, содержащих в себе, тем не менее, нечто весьма существенное, как те неприличные садомазохистские мечты, что красноречиво изобличают душу доведенного до отчаяния невротика. Так ничего и не купив в киоске, он пересек дорогу, пока на светофоре мигал зеленый, и свернул к прямоугольным цветочным клумбам, благоухающим в прогретом воздухе лета, к которому уже добавлялись ароматы сентября.
Главный проспект встречал его дружескими объятиями. Евгений смотрел на эти бордюры, на стриженые лужайки и кустарники в парках совсем не так, как обычные горожане. За пару месяцев скитальческой жизни у него с ними возник своеобразный симбиоз. Его внимание привлекали не открывающиеся на террасах кафе, не рекламные афиши кинотеатров, не щуплые девушки с татуировками, проколотыми губами, бровями и носами, а вещи, на которые едва ли было принято обращать внимание.
Он видел, как толкутся голуби, отгоняя от сытных мест конкурентов-воробьев, как на крышах домов крохотные фигурки монтажников занимаются установкой вентиляционного оборудования. Его глаза непроизвольно пробегали по неровностям асфальта в поиске мелких предметов — брелоков, бумажников, кредитных карт и флэшек, которые тоннами валялись на улицах мегаполисов.
— Женич! — крикнул кто-то с трамвайной остановки.
Евгений обернулся и увидал, что через дорогу к нему перебегает человек, которого за потоком автомобилей было трудно разглядеть.
— Господи! Витяй, ты, что ли? — радостно махнул ему Женич. — Вот так