Читать интересную книгу Пока горит огонь (сборник) - Ольга Покровская

И в ту же секунду она вспомнила, что ведь и сама уехала, сбежала, даже не поставив мать в известность. Ведь наверняка ее мать, узнав о ее исчезновении, тоже будет называть ее неблагодарной эгоисткой… А что, если и ее отец, так же как и она, чувствовал себя в родной семье чужим? Что, если у него просто не было другого выбора, кроме как уехать?

И все-таки… все-таки ей было мучительно жаль эту суровую, грубоватую, а все же душевную и отзывчивую бабу Нюру.

Все это было так сложно, слишком сложно для Катиной детской, не привыкшей задумываться о таких вещах головы. «Увижусь с отцом, и он все мне объяснит, – решила она. – Все-все!»

Со двора вошел Григорий, натягивая футболку.

– Ну, принимай, баб Нюра, работу! Поправил я тебе забор, сто лет теперь стоять будет.

– Сто лет мне нэ трэба, я стилькы нэ проживу. А як помру, так пусть все тут хоть к чортам провалыться, все равно никому нэ трэба, – сурово отозвалась бабка.

Она выглянула в окно, придирчиво оценила результат, затем, помягчев, обернулась к Григорию:

– Эх, хороший ты мужик, Гриня. На кой тоби в той Джанкой ехать? Оставався б у нас, я б тоби комнату выделила. Всэ б мэни, старий, допомога. Жинку б тоби подыскала добрую, не все ж бобылем ходыть. А шо сидел ты, так того нэ совестысь, у нас тут кажный второй с отсидки, нашим бабам то не помеха.

– Да зачем мне какая-то чужая баба, – отшутился Григорий. – Я б на тебе, баб Нюра, женился. Ты и накормишь, и дом у тебя в порядке. Вот Катюху до места доставлю и вернусь женихаться. Примешь?

– Ну тэбэ, бесстыдник, – вдруг по-девчоночьи прыснула баба Нюра и прикрыла смеющийся рот огрубевшей ладонью. – Ладно, пиду вечерять сберу, чи шо…

Через два дня от Катиной простуды не осталось и следа. Решено было выезжать в Днепропетровск следующим утром. Баба Нюра, покряхтев, вытащила откуда-то из закромов бумажку с адресом гражданской жены своего сына. На вопрос о номере телефона лишь сердито отмахнулась:

– А на кой мэни ти циферки? У меня у хати телефона сроду не було, а мобильники ваши – цэ я нэ понимаю. Кнопочки малэсэньки, хиба ж я пальцем попаду? Не треба вин мэни, телефоно, от и номера нема.

Вечером, накануне отъезда, Кате не спалось.

Она выбралась из дома, на цыпочках прокравшись мимо грозно храпевшей во сне бабы Нюры, и присела на крыльцо, прижимая к животу блокнот, в котором за время ее путешествия скопилось уже множество дяди-Гришиных рисунков. Адрес отца она переписала в этот же блокнот.

Черная жаркая ночь висела над деревней. Где-то вдалеке заливалась хриплым лаем собака. Спавший в будке позади дома Будька (баба Нюра призналась им, что назвала его за крутые черные вихры в честь любимого киноперсонажа – Будулая) скреб во сне лапами и едва слышно ворчал. Звезды, бисером рассыпанные по черному бархату неба, удивленно глядели вниз, на сжавшуюся на ступеньках чужого дома тощую девчонку с острыми коленками и круглыми воробьиными глазами. Терпко пахло разомлевшими после дневного пекла травами.

Шаркая тапками, на крыльцо вышел дядя Гриша, чиркнул спичкой, закуривая. Потом увидел Катю.

– Ты чего это, картинки, что ли, в темноте разглядываешь? Глаза испортишь!

– Не, – помотала она головой, – я их уже наизусть знаю.

За время ее болезни в блокноте успели поселиться суровая баба Нюра, раскорячившаяся посреди грядок, сосед-алкоголик Федька, просунувший опухшую похмельную морду между разошедшихся досок забора, семилетняя Наташка, стоявшая у калитки на одной ноге, другой же, босой, рассеянно почесывавшая коленку. Все рисунки были живые, мастерски сделанные, с тонко подмеченными деталями характеров.

– Дядь Гриш, – спросила Катя, – а ты где рисовать научился?

– Да, – отмахнулся он. – Это ж разве рисунки. Вот в детстве я когда-то рисовал… В кружок ходил в Доме пионеров, так мои работы, не поверишь, даже на выставке висели. Все мне говорили: тебе, мол, Гриша, в художественное училище прямая дорога, талант у тебя. Угу, дорога. – Он досадливо сплюнул. – Вон она как повернулась, моя дорога. От кичи до кичи. Я уж и забыл, как карандаш в руках держать, это для тебя только так… балуюсь…

– Ну и зря ты, – уверенно возразила девочка. – У тебя просто замечательные рисунки, мне очень нравятся. Я думаю, ты бы мог стать настоящим художником, к детским книжкам иллюстрации рисовать. К «Гарри Поттеру», например.

– Это чё за книжка такая? – удивился дядя Гриша. – Не слыхал… Видишь, хреновый из меня иллюстратор.

– Ну, к «Хоббиту»… – предложила Катя. – Тоже не слышал? Ну, я не знаю… Ты сам в детстве какую книжку любил больше всего?

– «Тимур и его команда», – улыбнулся дядя Гриша. – Не читала? Да ты чё, Катюха, это такая книжка… Мы с пацанами в свое время, как начитались, сарай во дворе нашли, замок сорвали, хотели там тоже штаб устроить. Соседи, конечно, скандал подняли, ментов вызвали, все дела… Эх, и вот всю жизнь у меня так, все через жо… А ты говоришь – рисунки…

– Все равно, – убежденно возразила Катя. – Твои рисунки – самые лучшие. Их бы показать кому-нибудь…

– На хрена? – дернул худыми плечами Григорий. – Ничего уже не вернуть: вон она, жизнь, просвистела.

Он затянулся папиросой, потом обернулся к Кате:

– А ты чего не спишь-то? Завтра рано подниматься…

– Да так… – буркнула она, разглядывая царапину на коленке.

Дядя Гриша, потоптавшись за ее спиной, присел рядом, спросил мягко:

– Волнуешься, что ли?

– Угу, – не глядя на него, кивнула она. – Понимаешь, он же меня с детства не видел. Может, думает, я така-а-ая выросла! А тут приедет: ни кожи, ни рожи, в школе тройки хватает. Ничего во мне особенного нету, интересного.

– Да ты что? – изумился дядя Гриша. – Хватит чушь-то молоть! Да он обрадуется, как я не знаю… Да если б ко мне…

– А с чего ему радоваться? – перебила Катя. – С чего ему вдруг меня любить? Меня и родная мать-то не очень…

– Дурочка ты, это точно, – сказал дядя Гриша. – Сама подумай: ты, чтоб его найти, такую дорогу проделала, не побоялась! Таких, как ты – смелых, упорных, отчаянных, – поискать еще. Эх, Катька, да если б у меня такая дочка, как ты, была, я бы…

Он осекся, смешался.

И Катя, стрельнув на него быстрыми глазами, ткнулась лбом в его плечо:

– Ладно, дядь Гриш, пойдем спать. Как получится, так получится.

Утром баба Нюра проводила их до калитки, перекрестила на дорогу и вдруг коротко, неловко обняла Катю, притиснула к своей могучей груди. Сказала скороговоркой:

– Ты вже, Катюня, нэ забувай бабку-то, навещай хоть когда. Внучка ж ты мэни все ж, единственная.

И тут же, словно устыдившись собственной мягкости, отпихнула девочку, бросив:

– Ну, усе, усе, собрались, так ступайтэ. Чого тут сырость разводыть?

Распрощавшись с бабой Нюрой, Катя и Григорий двинулись по уже знакомой пыльной дороге до железнодорожной станции.

На перроне дядя Гриша заметил газетный киоск, сказал Кате:

– Смотри-ка, тут и российские газеты есть. Куплю, хоть почитаю в дороге, что на родине делается.

Пока он расплачивался с продавщицей, Катя взяла с прилавка пахнущие типографской краской листки, развернула и тихо пискнула. С первой же страницы на нее глядела ее собственная фотография. В заметке сообщалось о пропаже девочки, Демидовой Екатерины, далее следовали год рождения и особые приметы.

Дядя Гриша, услышав ее возглас, обернулся к Кате:

– Ты чего? – и тоже уперся глазами в газетное объявление.

– Значит, мама вернулась, – прошелестела Катя. – Макс бы в жизни ей не сказал, что я пропала…

– Хорошие дела, – протянул дядя Гриша. – Это, выходит, нас по всей стране уже с собаками ищут…

Не сговариваясь, оба они покосились на дежурившего по станции милиционера в светлой летней форме. Тот отчего-то тоже настороженно поглядывал на странную пару на платформе.

– К нам идет, – одними губами выговорила Катя. – Бежим, дядь Гриш…

– Стой спокойно, – прошептал он. – Вон поезд подходит, успеем.

Мимо прогрохотали, останавливаясь, вагоны. Милиционер был все ближе.

К счастью, путь ему преградила какая-то неловкая дородная тетка, ковылявшая по перрону со множеством сумок, корзинок и баулов в руках. Поравнявшись с милиционером, она, как нарочно, выронила корзинку, по платформе запрыгали, разбегаясь, подернутые белым налетом сливы. Милиционер наступил на одну из них, поскользнулся, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Выругался на тетку, и та, раззявив вымазанный красным рот, принялась истошно материть его на весь перрон. Лязгнули, открываясь, вагонные двери. Катя и дядя Гриша вскочили в поезд и протиснулись подальше в потную, жаркую толпу.

До самого Днепропетровска им не удавалось сказать друг другу ни слова – люди входили, выходили, толкались и оттесняли их все дальше и дальше друг от друга. Лишь выбравшись из вагона на нужной остановке, они снова смогли поговорить.

– Ну и подставила же ты меня, Катюха, – покачал головой дядя Гриша. – Что делать-то теперь? Нас первый же встречный мент сцапает. Возвращаться надо…