Читать интересную книгу Киднепинг по-советски - Леонид Бородин

В конце концов, доберется червяк металлический когда-нибудь до места или нет! Руки чешутся!

Почему-то Игорь никакого конфуза не испытывал оттого, что все детали продумала и, порой даже в категорической форме, навязала ему девчонка-англичанка. Если по-мужскому приглядеться, вообще пацанка-заготовка, особенно, когда в простом платьице без выпендрежа. В башке у ней, конечно, много чего напихано не по возрасту, так оно и понятно, не в Задрыпанске росла, как он, и не в семье дорожного мастера. Только если подумать, что такое счастье, и всю, так сказать, материальную часть за скобки вынести, там что останется? Настроение! Когда человеку радостно жить, вот как мамане. Всяко бывало, но она живет с радостью, без лондонов и бальных платьев. Правда, тут еще что может быть, счастливость — черта характера. Кому-то от рождения дано, а кому-то — фиг, как ни надрывайся, как ни обвешивайся удачами, на душе помойка.

Но характером девчонка чем-то напоминает маманю. Скажешь ей что-нибудь или покажешь, вытаращит зенки, а они сияют, будто только что из яйца вылупилась на радость человечеству. Иная тоже сиять умеет, но говорить начнет — тупая, как три полена вместе! У этой же… В общем, извилины у ней что надо.

Договорились, как встречаются на вокзале и едут к нему в Тарусу. Чего домашним своим напридумывала, неизвестно, с ночевкой поехали-то. В поезде — как глухонемая, это чтоб акцент никто не услышал и потом не вспомнил. Днем ранее он целый день приводил в порядок свою халупу и, честно говоря, переживал, шока не будет ли. Обои мухами засранные, потолок закопченный, пол затертый, постельное белье даже не вторичной свежести, туалет на улице хоть и у забора, да от задней стенки одна доска. Стирал, драил, чинил. Отправляясь в Москву на встречу, глазом окинул жилье, повздыхал, махнул рукой. Проморгается!

И все-то она предусмотрела, быстроглазая: и чтоб отпечатков не было на конверте и бумаге, и чтоб бумага была самая обычная, и чтоб писал левой рукой. А писать-то что заставила! Если не выполнят требования, то родители получат ее по кусочкам в бандеролях. Игорь запротестовал, но убедила — именно так на их гнилом Западе пишут похитители. Чем круче, тем надежнее. Дальнейшее тоже все обсудили. Она возвращается в Москву одна. Оставляет родителям письмо, что согласилась сама помочь спасти от тюрьмы известного диссидента, чтоб они, когда им сообщат, изображали все, как надо, иначе она будет считаться соучастницей. И до этого додумалась! Не девка, а две сбоку! Что в итоге с ней ничего плохого не будет. И самое главное — что она в Москве, а не где-то там.

С ночевкой проблемка возникла. Для нее ж вся история — романтика. Потащило девку на это дело. И началось: глазки в пол, вздохи, шепоток невинный, дескать, нехорошо, она на кровати, а он у печки на полу, как собака, и что можно и двоим. В общем, примочки известные, что у русских, что у нерусских. Чего греха таить, поворочался слегка, ведь рядом — что конфетка без обертки, но железно знал — дело это должно быть чистым. А потом видно будет. Так и намекнул тонко. Может, и обиделась, но виду не подала. Утром все как ни в чем не бывало. До Серпухова проводил ее на автобусе. Садились отдельно друг от друга, сидели в разных концах. Сумку хозяйственную всучил ей, газетами набил и обрывками обоев. Нормально. Ничем не отличалась от других.

Через пару дней, как договаривались, встретил ее в Серпухове, упакованную под работницу какой-нибудь птицефабрики. Даже узнал не сразу. Опять врозь на автобусе и до дому врозь. В егошной сумке привезла разную жратву «березковую», все в пакетиках блестящих, да и он ей тут кое-что заготовил. Три дня должна была одна сидеть в халупе, не высовываясь. Такой срок властям в письме установили. Игорь в Москве должен был засечь освобождение Аркаши. На четвертый — сама возвращается в Москву людной утренней электричкой. Начнут разбираться — ничего не знаю, схватили на улице, втолкнули в машину, завязали глаза, катали по городу, потом привезли на какую-то квартиру, где объяснили, что не тронут ни в каком случае, даже если ничего не получится. Это тоже она придумала — такое объяснение, чтоб, если, не дай Бог, распечатают историю, не обвинили в угрозе жизни.

Теперь вот и летел в Москву с конвертом в кармане. Да все никак долететь не мог. Ползла проклятая электричка по осеннему Подмосковью. Мало того, что притык через каждые десять минут, похоже еще и путевые работы на дистанции.

Но проскочили окружную, и вдруг мыслишка в голову. А не тормознуть ли слегка, сначала встретиться с Ильей да посоветоваться. Продать — не продаст, а может, что дельное подскажет. И теперь уже дергался о другом, чтоб Илью перехватить.

Опять его пришлось уговаривать. Искряхтелся весь, изворчался, но согласился-таки, договорились встретиться у Парка культуры. Появился мрачный, помятый какой-то, будто с перепою или пересыпу, зачем-то потащил Игоря через весь парк в Нескучный и там у шахматного павильона на скамейку плюхнулся, наконец, раздраженный и надменный.

— «Сейчас ты у меня повеселеешь!» — злорадно подумал Игорь, усаживаясь рядом.

— Валяй, исповедуйся, — сказал угрюмо.

Игорь поерзал, принимая достойную предстоящего сообщения позу, вроде бы нашел, кашлянул многозначительно и как только мог небрежнее преподнес:

— Я нашел способ вытащить Аркашу. До субботы будет дома.

Илья даже не повернулся в его сторону.

— Бред. Но продолжай.

— Я похитил англичанку, а вот тут в карманчике письмо кое-кому, что если до субботы Аркашу не отпустят, я ее верну родителям в разобранном виде! Но это для понту! Ничего я ей не сделаю, да только они этого не знают!

И не удержался, захихикал довольно.

Растительность на лице Ильи как бы раздвинулась, и зрачки поперли из нее к переносице, ну, прямо шары!

Молчал так долго, что Игорь снова заерзал на скамейке.

— А чего? Железный вариант. На фиг им нужен международный скандал? Почешутся и отпустят…

Илья теперь сидел прямо, вздернув нечесаную бороду, и рассматривал Игоря в упор, будто у него на лбу этот самый вырос.

— Знаешь, парень, в чем вся загвоздка? В том, что они, гэбисты, народ неблагодарный. Вместо того, чтобы тебе медаль дать, которую ты заслуживаешь, они ж, суки, шлепнут тебя, как вошь. И это будет самая большая несправедливость за всю историю советской власти, потому что такого подарка эта власть еще не получала. Диссиденты пупы надрывают, доказывают, что они против насилия, а ты из-под них табуретку — раз! Мо-ло-дец! Сам додумался или подсказали? Знаешь, если б это только твоего Аркашки касалось — так бы ему и надо, русопяту задрипанному, но марксоидам с Лубянки, им без разницы, что святая Русь, что права человека. В прокрустову кроватку марксизма не вписывается — к ногтю выродка! Значит, на международный скандал ставку делаешь?

— Да не будет никакого скандала.

— Ага! Испугаются, думаешь. Или ты хочешь двух зайчиков сразу: дружка выручить и державе урона не нанести?

— А чего, если машинист — козел, так поезд под откос надо? Так, что ли?

— Фантастика! — Илья взмахнул руками, хлопнул по ляжкам. — Шедевр хрестоматийного советского мышления. Я б с тебя, парень, диссертацию для Оксфорда накатать бы мог, только я, к сожалению, физик, а не лирик. А теперь слушай, я нарисую, как все будет в натуре.

Вскочил, прошелся мимо туда-сюда, не отрывая взгляда от Игоря, поникшего, погрустневшего.

— Возможны только два варианта и один из них маловероятный. Начну с него. Ты ведь только на Лубянку письмо заготовил, а не в прессу? Ага! Итак, Аркашка как сидел, так и сидит. Лубянка молчит и ждет, когда ты прирежешь свою англичанку. Кстати, это не та, что с тобой у Акулы общалась? Так и подумал. Кукла безмозглая. Сиди, не рыпайся!

Это потому, что Игорь кулаками захрустел.

— Если бы ты ее прирезал, они бы ее труп в телевизоре выставили для всего света, обвинили бы западные правозащитные организации в поддержке террористов, всех диссидентов подмели вчистую и отдали на расправу сознательным советским труженикам. А какой повод, чтоб гайки закрутить! Нет, братец, медали тебе мало! Звезду! Но поскольку ты ее резать не собираешься, задним числом разыграли бы спектакль с теми же последствиями.

Но скорее всего, твою телегу они предадут гласности, выпустят Аркашку, поднимут вой на весь мир и получат те же результаты, как говорится, малой кровью. Аркашку, понятно, метут по новой и на полную катушку. Я бы, по крайней мере, именно так поступил.

Плюхнулся рядом на скамейку, ткнул пальцем в колено Игорю, бородой задергал.

— А теперь, дружок, вникай внимательно. Мне тебя вразумлять неохота и некогда. Я сейчас иду домой, сажусь на телефон, который прослушивается и по которому мой контакт с тобой уже засветили, а мне твой киднепинг, сам понимаешь, нужен, как зайцу позорная болезнь. Значит, сажусь на телефон и обзваниваю всех, чтобы все знали, какую шикарную бяку ты приготовил нашему брату. То есть, фактически я тебя закладываю, усекаешь? И на уши не вставай! Влез в чужое дело — тебя просили? Или, подожди, ты думаешь, Аркашка тебе спасибо скажет? Он со своим журналом знал, на что шел. Но те, кто статейки корявые пихали в его журнальчик русопятский — они садиться не жаждут, и он им того не желает. Но сядут, будь уверен! И вообще, морду бы тебе набить, охламону. Короче, сию минуту говори, отказываешься от авантюры или нет! Пойми, гегемон ты хренов, у меня нет выбора, ты даже не подозреваешь, на что замахнулся.