Читать интересную книгу Кровавый кошмар Восточного фронта. Откровения офицера парашютно-танковой дивизии «Герман Геринг» - Карл Кноблаух

Один из моих посыльных обратился ко мне:

— То и дело вижу головы русских в окопах. Могу я по ним стрелять?

Я думаю, что таким образом мы привлечем огонь русских на командный пункт и я не смогу управлять ротой. Если «Иваны» начнут бить по «Пантере» из противотанковой пушки, придется менять место командного пункта. Снова посмотрел на своих людей, прижатых огнем к земле. Их выживание — дело случая. И принимаю решение:

— Стреляйте, но так, чтобы «Иван» не заметил дымок из ствола!

Стрелок залез под «Пантеру» и прицелился. Я смотрел в бинокль. Выстрел. Я видел, как голова русского исчезла, а ствол его винтовки задрался вверх.

Посыльный снова прицелился. Я его удержал:

— Парень, не так часто, а то мужики нас здесь быстро вычислят. Выждите пару минут!

Лицо моего посыльного (я думаю, ему было лет 19) приобрело своеобразное выражение: холодное и беспощадное. Прежде чем он снова приложился к своему карабину, я его спросил:

— Скажите, почему вы стреляете с таким свирепым видом?

— На то свои причины, господин лейтенант.

— Какие?

— Когда пару недель назад «Иваны» погнали нас от Эбенроде на Гумбинен, тогда еще погиб лейтенант Штайн, я с несколькими товарищами попал в плен. Нас построили в шеренгу, и мы должны были выходить по одному. Один за другим товарищи должны были становиться на колени, и их убивали выстрелом в затылок. Меня сначала словно парализовало. А потом просто пустился бежать. Прежде чем русские сообразили открыть по мне огонь, мне удалось спрятаться. Мне повезло, и я снова вышел к своему батальону. Вот такая причина, господин лейтенант, и больше ничего! — Он попытался улыбнуться, но ему не удалось.

Снова выстрел, и снова русский повалился в своем укрытии. Я посмотрел на север. Я не поверил своим глазам. Прорвавшиеся через имперскую дорогу к Роминте гренадеры отходили. Штурмовые орудия тоже скрылись в Петерстале. Накатывалась волна «Т-34». Отступление гренадеров приобретало пугающие формы. Между Шварценау и Петерсталем я уже не видел ни одного немецкого подразделения. Я думал, как мне предотвратить обход противником моего левого фланга. Сначала я должен вызволить своих людей из ужасного положения. Но как?

Оставлять позиции без приказа не годится. Мне нужно решение командира, а он — в Шварценау.

— Посыльного в батальон. Кто пойдет?

Вызвался обер-ефрейтор. Я объяснил ему, в чем дело:

— Попробуйте найти командира батальона в Шварценау. Доложите, что рота залегла здесь и будет уничтожена, если тут останется. Доложите, что я прошу разрешения отойти в Шварценау. Если командир согласится, нужно выпустить две белые ракеты. Сейчас побежите по склону в лощину. Там «Иваны» вас не увидят. Потом попробуете выйти на дорогу в Шварценау. Если попадете под обстрел, лежите до тех пор, пока вам не покажется, что «Иван» про вас забыл! Все понятно?

Обер-ефрейтор побежал по склону — без шлема и карабина. Он пропал в лощине, а потом показался на противоположном склоне у дороги на Шварценау, почти в 600 метрах от населенного пункта. Мы наблюдали за ним неотрывно. Вот он прошел еще 200 метров.

Теперь русские очухались. Открыли пулеметный огонь. Посыльный залег. Я посмотрел в бинокль: не шевелится.

— Приготовить пулемет! Открыть огонь по русским на имперской дороге, как только наш человек поднимется!

Минута шла за минутой.

— Он снова побежал, господин лейтенант!

Действительно, он побежал, но шаги его стали короче и темп замедлился — он бежал в гору.

Русские тоже заметили движение у дороги и открыли огонь. Наш пулемет заставил их на какое-то время замолчать. Но потом по нашему посыльному ударила противотанковая пушка — он залег.

Мы ждали: две минуты, пять минут, десять… Я заметил, как взгляды моих людей устремились на меня. Все ждали моих слов. Я посмотрел в бинокль. Посыльный лежал под плодовым деревом с расщепленным стволом. Положение его тела было неестественным. Прячущийся так лежать не может. Он был мертв.

Мои люди ничего не спрашивали. Они уже знали, что мы потеряли товарища.

Прошло полчаса. В укрытиях роты по-прежнему никто не может пошелохнуться. Надо что-то делать. Принимать решение без согласия командира батальона. Кто-то обращается ко мне — тот самый, который попал в плен между Эбенроде и Гумбиненом и убежал от расстрела.

— Если вы сочтете правильным, я попытаюсь прорваться в Шварценау!

Немного помедлив, я согласился. Я не приказывал. Он тоже оставил шлем и карабин. Без ремня он побежал вниз по склону. Я приказал пулеметчику занять позицию.

Наш человек добрался до противоположного склона. Он не бежал. Он шел и падал через каждые 20 метров или когда по нему стреляли. Наши взгляды были прикованы к нему. Русские усилили огонь. Стреляли по нашим позициям и по нашему посыльному. Снова начала стрелять противотанковая пушка.

Я приказал пулеметчику вести огонь по левому флангу русских. В Петерстале наши штурмовые орудия вели неравный бой с «Т-34».

Наш посыльный опять двинулся вперед. Мои руки, державшие бинокль, дрожали.

Снова выстрелила противотанковая пушка. Посыльный залег. Мы ждем пять минут, десять минут, пятнадцать минут — не шевелится. Мои ладони стали влажными. Мои люди смотрели на меня, я смотрел в пустоту.

— Он поднялся! Он бежит! — крикнул кто-то рядом со мной.

Я закричал пулеметчикам громче, чем это было обычным для меня:

— Ну стреляйте же, стреляйте!

Пулемет молотил по русским позициям вдоль дороги.

Я снова взялся за бинокль. Посыльный бежал, падал, залегал, вскакивал и снова бежал, пока не скрылся в лощине. Он добрался до Шварценау. Мы молча смотрели друг на друга. Ефрейтор рядом со мной сказал:

— Во дает парень! Во дает! — и отвернулся.

Я снял шлем и промокнул пот со лба.

В тот момент мне вдруг стало ясно, насколько фатальным может оказаться принятие незнакомой роты во время боевых действий, когда нет никакой возможности познакомиться с людьми своего подразделения. Я же почти не знал ни одного своего солдата по фамилии. Некоторых только сейчас увидел впервые.

Кто такой командир их роты, солдаты тоже не знали. Но вот что удивительно: лейтенант есть лейтенант. И совершенно все равно, как его зовут и откуда он взялся. У него есть приказ, у него есть ответственность за выполнение задачи и за жизнь своих людей.

И я находился под впечатлением того, какое доверие проявили молодые солдаты по отношению ко мне, чужому лейтенанту.

Отношения между офицером и солдатом развивались в Пруссии более 200 лет. Даже проигранная Первая мировая война не смогла внести в них раскол. Это феномен или часто упоминаемый и высмеиваемый прусский дух, который, как оказывается, распространен не только в Пруссии?

Что заставило двух посыльных добровольно отправиться в тяжелый и полный опасностей путь в Шварценау?

Над Шварценау взлетела первая белая ракета, потом вторая, потом — третья. Теперь у меня есть свобода действий. Мы можем отходить в Шварценау.

Я вызвал посыльного:

— Идите по склону, пока не подойдете к людям там, внизу в укрытиях, на расстояние слышимости голоса. Из укрытия крикните им, что мы упорядоченно, с рубежа на рубеж, отходим к Шварценау. Первый рубеж — русло ручья там внизу. Мы прикрываем отход. Потом отходим мы. Им будет видно. Передать по цепочке!

Посыльный взял свой карабин, прополз под «Пантерой» и пошел вниз по склону. Без особого труда он подошел на расстояние голоса к правому флангу роты.

Я наблюдал за ним в бинокль и убедился, что все всё поняли. Солдаты, пролежавшие словно мертвые несколько часов на открытой местности, начали осторожно шевелиться.

Посыльный возвратился:

— Ваше приказание выполнено!

Без посыльного в бою ничего не выйдет! Это знает каждый. Я поблагодарил и спросил:

— У вас есть впечатление, что товарищи там, внизу, поняли замысел?

— Думаю, да, господин лейтенант.

Прошло пять минут. Я обратился к главному фельдфебелю:

— Пора! Сейчас все спрыгиваем вниз, в русло ручья. Встаем — и пошли!

Одной перебежкой я оказался на обратном склоне. Люди шли сразу за мной. В русле ручья мы укрылись и стали ждать. Я смотрел в северном направлении. Из лощины показались первые головы. Их становилось все больше. Вот, кажется, собрались все. Я подождал еще несколько минут и спросил унтер-офицера:

— Как вы думаете, здесь рота в полном составе или, может быть, кто-то не заметил, что мы отходим?

— Это исключено. Люди, оставшиеся на позициях, мертвы!

В русле ручья вокруг меня залегли остатки 2-й роты. Я сосчитал: 26 человек!

— Слушайте все! Отходим в Шварценау. Один за другим, дистанция 20 метров. Как только выйдем из укрытия, каждый действует самостоятельно. Вперед!