– Не заперто. Входи! – нетерпеливо отозвался Вальтреско.
Дверь тихо отворилась. Вошел светлокожий, тонкий в кости старик, облаченный в голубые шелковые одежды. Он слегка поклонился полководцу и прикрыл за собой Дверь.
– Похоже, Ламици, у нас неприятности, – приглушенным голосом сказал ему Вальтреско. – Я, помнится, дал тебе строжайшие указания относительно того, как следовало избавиться от тела. Как вышло, что безделушка принцессы оказалась в руках у западного проходимца?..
– Уверяю тебя, я все сделал в полной тайне и с надлежащей осторожностью, – своим тихим мелодичным голосом отвечал главный евнух. – Не меня же ты подозреваешь в ограблении мертвой?
– Нет, конечно, но кто-то же это сделал! Браслеты и ожерелье были подарены принцессе еще в детстве. Она никогда не снимала их, так что, когда она выросла, это стало просто невозможным. Таков обычай всех знатных бритуниек. Вору пришлось отрубить мертвой и руки, и голову, чтобы добраться до побрякушек. Ничего удивительного, что тело нашли в таком отвратительном состоянии! Если бы я был вчера в городе, я бы сумел как-нибудь загладить дело, не поднимая по тревоге всю городскую стражу. Но королю уже донесли, и за поимку или хотя бы выдачу местонахождения преступника объявили награду…
– Я послал за тобой сразу, как только прослышал, что стражники обнаружили тело. Удивительно, как быстро дошло мое послание!
– Быстро!.. – фыркнул Вальтреско. – На наше счастье, доверчивый простак Сальворас поверил, будто варвар вправду виновен. Кроме нас, истину знает еще один человек. По словам Сальвораса, о том, где и у кого находится браслет, он проведал от некоего заморийца по имени Хассим. Наш бравый капитан сейчас же помчался туда, точно пес, спешащий угодить хозяину. Если бы ему еще и удалось убить киммерийца!..
– Ах, мой полководец, – вздохнул Ламици. – Я слыхал об этом Хассиме. Это же заморийский вор, крыса, живущая в нужнике, и совести у него ни на грош. Такие люди бывают очень полезны, но доверять им ни в коем случае не следует. Получил ли он уже награду за то, что навел на преступника стражу? Насколько я помню, за это было обещано две сотни золотых. Уж, верно, Хассим не пройдет мимо золота. Быть может, ты пошлешь за бродягой Сальвораса? Мы бы с тобой по достоинству наградили его…
– Предоставь мне разбираться с ним, евнух, и ни о чем не волнуйся. Значит, вздумал приторговывать краденым?.. Ну, получит он у меня награду. Да такую, о которой и мечтать не смел. Уж я вызнаю, что там у него за свидетельства виновности киммерийца…
– М-м-м… Я почему-то не сомневаюсь: мерзавец знает намного больше того, что рассказал капитану. Вероятно, при соответствующем убеждении можно будет добиться от него и всей правды?
Лицо Вальтреско ожесточилось, глаза холодно заблестели, как два мокрых сапфира. Он палачески усмехнулся и многозначительно сжал кольчужный кулак.
– Если он хоть что-нибудь знает, он мне это расскажет. А теперь оставь меня, Ламици. Держи глаза и уши открытыми. Я должен знать все, что говорят королю!.. – И добавил, перейдя на едва слышный шепот: – Азора знает об этом?..
Старый евнух опустил глаза, глядя в пол.
– Лично я, – сказал он, – ничего ей не сообщал. Я не виделся с ней с тех пор, как… со времени ритуала две ночи назад. Однако ты сам знаешь, ей ведомо многое из того, о чем не говорят вслух. Если бы это дело касалось ее, она бы не замедлила меня вызвать.
– Мы должны быть уверены, что она не вызовет тебя по этому делу. Я не боюсь ни единого человека, но совсем не хотел бы, чтобы ее магия оказалась направлена против меня. Итак, я позабочусь о нашем друге Хассиме. А потом мы обсудим, что получилось.
Ламици вновь поклонился и вышел так же тихо, как и вошел. Несмотря на внешнее спокойствие, с которым он держался в присутствии полководца, в голове евнуха вихрем проносились крайне беспокойные мысли. В частности, ему не хотелось даже гадать, какая судьба ожидала его, если бы выяснилась его причастность к гибели принцессы. Какая жалость, что тело все-таки нашли. Ламици не мог понять, как же это все-таки произошло. Сам он, конечно, отнюдь не грабил покойницу, но Вальтреско его, по-видимому, в чем-то подозревал. Ламици всегда восхищался Вальтреско. Он сам наблюдал за тем, как тот превращался из честолюбивого, наделенного сильной волей юнца в справного и весьма тяжелого на руку предводителя воинов. Вальтреско представлял собой идеального бритунийского вельможу, каким тот виделся евнуху. Он был сыном барона и потомком многих поколений чистокровных бритунийцев. Вот кого следовало бы избрать королем, когда предыдущий монарх умер, не оставив наследника!
Долгих двадцать лет Ламици прослужил прежней династии и ее последнему представителю – королю Куллану. Вот кто был чистокровным бритунийцем! Не то что его преемник на троне, этот, с позволения сказать, король – Эльдран. Ламици не мог без возмущения думать о том, что в жилах нынешнего монарха текла непотребная смесь бритунийской, кезанкийской и, страшно вымолвить, гиперборейской крови. Кезанкийских горцев традиционно считали бритунийцами, однако, с точки зрения Ламици, это были всего лишь крестьяне, годные только пахать поля и разводить коз. Евнух без устали проклинал тот день, чуть более года назад, когда ничтожного козопаса выбрали королем.
Справедливости ради следовало заметить, что Эльдран был безупречным солдатом, а потом – воеводой на границе. Но кровь, кровь!.. Недопустимо, чтобы такой человек правил страной. Уже сбывались худшие опасения Вальтреско: Эльдран предпочитал не воевать, а вести переговоры и торговать с соседними странами. Этот человек вел себя так, словно земли и народ его королевства были товарами, которые выторговывают на рынке! Видимо, у него не хватало мужества держаться с венценосными соседями на равных. Он предпочитал прятаться за никому не нужными перемириями и пустыми словами переговоров, точно последний бесхребетный трус!..
Нет, для трона требовалась сильная личность, и притом ничем не замутненных, самых что ни есть благородных кровей. Только такой человек сумеет объединить бритунийский народ и вернуть державе ее былое могущество.
Когда Ламици был маленьким мальчиком, его бабушка служила правящему Дому того времени. Бабушка немало рассказывала ему о былых годах и о том, какой влиятельной и могучей была Бритуния прежде. Как горд был Ламици, когда его выбрали старшим королевским евнухом! Поистине, утрата мужского достоинства была невеликой платой за столь высокую честь, как служба королевской семье.
Шли годы, и он стал безмолвным свидетелем постепенного бесславия и упадка бритунийского трона. Мало-помалу дошло до того, что сама страна готова была распасться на несколько грызущихся между собой княжеств. Сменялись поколения, и некогда просвещенный и гордый народ все больше скатывался к варварству. Нашествия из сопредельных стран перестали быть чем-то необычным. Соседи-монархи не воспринимали всерьез королей Бритунии. Для них это были шуты, правившие деревенщиной, Однажды услышанная от кого-то язвительная фраза так и горела в сердце Ламици. Как бы он хотел заставить тех, кто ее произнес, подавиться пакостными словами!