Браннон вышел вперед. Он был одного роста с Хайнсом, но тот был помощнее. Уэлкер намеренно не обращал На маршала ни малейшего внимания, и лишь когда Курт вновь произнес его имя, Хайнс повернулся в его сторону и встал, расставив ноги.
Браннон задержал дыхание. Белесые глаза Уэлкера пристально смотрели на него столь выразительно, что было совершенно ясно, вы даже не ведая причин, приобрели себе смертельного врага. Может быть, Хайнс возненавидел его за маршальскую звезду, которая блестела на рубашке Браннона?
Уэлкер пристально оглядывал Курта с головы до ног
— Я задал вам вопрос.
Хайнс нагло ухмыльнулся:
— Конечно, законник, что тебя волнует?
— Как вас зовут?
— Чего ты добиваешься, законник? Я тебя не знаю. Ты мне действуешь на нервы.
— У вас имеется оружие?
Хайнс недоуменно уставился на Браннона, затем захохотал как безумный.
— Разумеется. Неужели ты не видишь оружие, законник? Они каждому, кто покидает Ла Пазу, выдают по револьверу.
Уэлкер склонил голову набок, испытующе глядя на маршала.
— Я не вооружен, законник. У меня нет револьвера. Я не нарушал закона, и поэтому я не желаю с тобой разговаривать. Все понятно, ищейка?
Он засмеялся и собирался повернуться, но голос Браннона остановил его:
— Не совсем, Хайнс. Существует закон, запрещающий ношение оружия — револьверов и ножей — в этом городе. Существует уже два года.
Хайнс молчал, улыбка не сходила с его лица, и лютая ненависть светилась в его белесых глазах:
— Отвяжись от меня, ищейка. Ты понял? Я отсидел свой срок. Если сумеешь, постарайся меня снова засадить. А поскольку у тебя нет ничего против меня, то убирайся с моей дороги.
— Хорошо. Я только хочу предупредить тебя. Если ты не нарушишь закон, у тебя не будет со мной проблем, но если ты, мистер, причинишь зло кому-либо из горожан, я намерен наказать тебя, как ты даже и предположить не можешь. Я просто разорву тебя пополам. Это все. И если ты сомневаешься в моих словах, тебе следует лишь рискнуть и нарушить закон.
Хайнс продолжал пристально смотреть на Браннона. Казалось, что он его вообще не видит. Курту стало не по себе. Святой отец не лгал. Эти глаза были так же безжалостны и пусты, как глаза дикого зверя, бездушного и свирепого.
Хайнс развернулся, чтобы уйти, но затем передумал.
— Законник, ты говоришь так смело, потому что на тебе эта бляшка, а в кобуре у тебя револьвер, не так ли? Я выслушал тебя, а теперь послушай, что я скажу тебе. Я повидал здесь много ищеек. Я слышал все эти глупые разговоры. И теперь я вернулся домой. Мне все равно. Ты представляешь закон? Шикарно. Только не стой у меня на дороге. Долг обществу? Я заплатил этот долг, копер. И если остались еще какие-то долги, это уж мое дело.
— Говорите короче, иначе…
— Не указывай мне, что я могу говорить, а что нет. Я вышел из этого поезда свободным человеком. Я свободен, и я лучше, чем ты. И я волен говорить все, что мне захочется, ходить куда пожелаю. И до тех пор, пока я не нарушу хотя бы один из ваших законов — тебе лучше держаться от меня подальше. Скажу откровенно, законник, у тебя такое лицо, что меня просто от него воротит, — он резко рассмеялся, — и именно твоя физиономия испортила все планы на мою будущую свободную жизнь. Ведь ты хочешь, чтобы я начал новую жизнь, законник? Ту жизнь, о которой мы часами трепались в тюрьме Ла Паза?
Глава IV
Уэлкер Хайнс рассмеялся прямо в лицо Браннону. Маршал стоял неподвижно, пораженный ненавистью, горевшей в глазах Хайнса. Тот ухмыльнулся, пожал плечами и пошел прочь. Он не спешил, словно бы давая Курту возможность остановить его. Проводив Хайнса глазами до края платформы, Браннон вздохнул и впервые пожалел, что поезд уже ушел и исправить что-либо было поздно.
Люди, собравшиеся на улице перед станцией, расступались, давая Хайнсу дорогу. Ни одного звука не было слышно, за исключением стука сапог Уэлкера по каменной мостовой. Никто из собравшихся не произнес ни слова. Все смотрели на Хайнса, опуская глаза под его пристальным взглядом. Он мельком оглядывал каждого, направляясь к городу с видом человека, который знает, куда идет. Пот застилал Браннону глаза, стекая по спине. Он медленно двинулся вдоль платформы. Зеваки расслабились только после того, как Хайнс миновал два квартала, удалившись от церкви. Казалось, все потеряли дар речи. Курт Браннон прошел мимо них, устало опустив голову. Он видел фигуру Уэлкера Хайнса, который спокойно шагал по улице, и чувство беспомощности овладело им, потому что Браннон не мог задержать этого бывшего каторжника до того, как он совершит преступление. Но этот арест может быть запоздалым.
Уэлкер Хайнс узнал многих, но делал вид, что ему безразличны абсолютно все. Он на минуту задержался перед большим магазином, внимательно прочитал вывеску и оглядел лица людей, словно разыскивая кого-то. Все собравшиеся перед магазином поспешили разойтись, опасаясь, что Хайнс заговорит с кем-то из них. Когда все разбежались, Хайнс рассмеялся и продолжил свой путь, кидая презрительные взгляды на дома и здания, мимо которых проходил. Перед банком он остановился, рассматривая стены и окна с нескрываемым удивлением. Линнот Полсон, стоявший в окне, мгновенно скрылся, отступив внутрь помещения. Осмотрев городок, где он вырос, Уэлкер Хайнс повернулся к банку спиной и направился к отелю. Веревка все еще свисала с перекладины веранды. Ее-то и увидел Хайнс, когда поднимался по лестнице, и улыбка озарила его лицо. Он стоял, держа в руках рюкзак, смотрел на веревку и недобро усмехался.
Мак Луис и его три друга сидели на веранде, наблюдая за ним. Хайнс оторвал свой взгляд от импровизированной виселицы и посмотрел на Мак Луиса. Этот огромный человек не отвел глаза, а смотрел прямо на Уэлкера, сжимая пальцами ручки кресла. Хайнс вдруг расхохотался, заметив его друзей. Они ему были не знакомы, но он сразу догадался, кто они такие, их выдавало все: осанка, одежда, смазанные винчестеры и револьверы, торчащие из кобуры. Он еще раз внимательно оглядел всех присутствующих, точно запоминал их, затем опять посмотрел на веревку, подошел к ней, взял в руки, исследуя петлю. Его лицо оставалось бесстрастным. Он засунул руку в карман и достал остро заточенный складной нож с жемчужной рукояткой. Сияющее лезвие ярко сверкнуло, когда Хайнс обрезал и сдергивал веревку. Уэлкер аккуратно свернул ее, еще раз тщательно изучил, а затем порезал ее на мелкие куски и бросил на землю. Он закрыл нож, оглядел молчаливые лица сидевших четырех мужчин, пересек веранду и вошел в гостиницу.
Когда Браннон пришел туда же, в гостиничном холле никого не было, кроме стоящего за стойкой портье Фреда Бегли. Маршал пересек прокуренную комнату, в которой царила приятная прохлада.