Браннон тяжело вздохнул:
— Вы превосходно читаете проповеди, святой отец. И, возможно, вы являетесь единственным человеком, который может меня в чем-то убедить. А теперь я попрошу и вас понять меня. Я мог бы попросить вас поговорить с Мак Луисом, и, может быть, он прислушался бы к вашим словам. Никто не имеет права вершить суд с помощью веревки. И чтобы защитить свои семьи, единственно правильный путь — поддерживать закон, подчиняться ему. Они обязаны опустить винтовки и предоставить вершить закон людям, имеющим на это право. Это самый простой и реальный путь. Действительно, простой.
Браннон стоял, прислонившись спиной к старой металлической ванне, когда услышал, что кто-то зовет его. — Да?
— Маршал, это банкир Полсон. Мне бы хотелось поговорить с вами. Прямо сейчас, это очень срочно.
— Заходите, мистер Полсон.
Полсон вошел в комнату. Этот высокий, тощий человек был безмерно удивлен, увидев молодого инспектора, почти голым, с остатками мыльной пены на теле.
— Я на минутку, маршал. Я вам очень доверяю. У вас появилось множество друзей за эти три года, но я могу с уверенностью сказать, что раньше я никогда не пользовался вашим расположением, не так ли?
— Совершенно верно, Полсон. Но я знаю, что вы — один из самых уважаемых людей в округе, мне известно, как близко к сердцу вы принимаете все происходящее в городе. И приходя ко мне, вы каждый раз беспокоитесь о том, чтобы как-то помочь его жителям.
Банкир выглядел более неуверенным, чем когда-либо.
— Ну, что же, благодарю вас, маршал. Возвращение Уэлкера Хайнса — это ужасно, и не только для меня — для всех нас. Я был одним из шести присяжных заседателей, маршал. Я помог засадить Хайнса в тюрьму. Все мы — члены бюро заседателей — занесены этим убийцей в черный список. Мы меченые, и это одна из причин, почему я поддержал Мак Луиса сегодня. Извините меня, но я считаю, что наша единственная надежда — дать Хайнсу понять, что он возвращается не в город, а в вооруженный лагерь. Я не хочу, чтобы вы считали меня трусом. Действительно, я немного паникую и ничего не могу с собой поделать. Вот уже несколько месяцев я живу с этим чувством в сердце. Сколько раз я говорил себе — Полсон, все это глупость, этот человек ничего тебе не сделает. Но я получал письма от Хайнса, каким-то образом присланные мне из тюрьмы и переданные грязными бродягами. Хайнс не давал мне покоя, все шесть лет он издевался, писал, что мои дни сочтены. Теперь этот человек возвращается, маршал, а вы ведь его совсем не знаете. А мы знаем, он — убийца. Далее, не следует забывать, что мы — присяжные заседатели. Мы честно выполняли свои обязанности, старались быть справедливыми, хотели спасти ему жизнь. А теперь Хайнс хочет убить нас за то, что мы сохранили ему жизнь. Сэм Диккенс, как и я, получал письма с угрозами. Старик Эд Янук мертв, шериф Дженкинс Нолен умер, Кел Харнисон уехал в Калифорнию. Но остальные четыре присяжных заседателя еще живы, и мы боимся за свою жизнь. И просить нас идти на встречу с ним без оружия, это все равно, что просить нас стать мишенью для безжалостного убийцы, без чести и совести. Это несправедливо, маршал. Вы слишком много от нас требуете.
Браннон вздохнул:
— Но я прошу вас только об одном, мистер Полсон. Я сам позабочусь об Уэлкере Хайнсе, как только он сойдет с поезда.
— Все это очень странно, маршал. Никто из нас не вздохнет свободно до тех пор, пока Хайнс будет жить в нашем городе.
Когда Браннон вышел из парикмахерской, вооруженные люди все еще стояли у отеля, глядя на Курта, пока он шел по тропинке. Они старались не встречаться с ним взглядом. Браннон заметил, что парни Мак Луиса расселись вдоль улицы, держа револьверы в кобурах, серьезные и молчаливые. Он почти подошел к кафе, когда увидел, что через перекладину отеля переброшена веревка с петлей. Ярость вновь закипела в нем, и он с грохотом захлопнул за собой входную дверь.
Миссис Келрич выглянула из-под прилавка, вытирая лицо.
— Убираюсь, — она заискивающе улыбнулась, — ни один человек сегодня не обедал у нас.
— А я вот именно за этим сюда пришел. — Браннон сел за столик так, чтобы видеть улицу. — Парочку яиц, бифштекс, две-три лепешки и чашечку кофе.
— Будет сделано, — ответила миссис Келрич. Она пошла к двери, затем остановилась. — Маршал, я хочу узнать только одну вещь: как можно столько есть и оставаться таким худым?
— Дела доводят. Все время что-то случается, и это заставляет меня немало попотеть и поноситься.
— Чем вы сейчас и занимаетесь.
Миссис Келрич принесла кофе, и Браннон, сделав глоток, увидел Перл Эккарт, медленно бредущую по середине улицы. Она нервно теребила передник, тревожно оглядываясь по сторонам, словно искала кого-то. Женщина остановилась перед кафе, посмотрела через стекло внутрь, и, увидев Браннона, вздохнула с облегчением. Она зашла в кафе и направилась к столику Курта. Браннон поднялся, кивком пригласил ее садиться и заказал кофе. Перл осторожно опустилась на самый краешек стула, нервно оглянулась по сторонам и, когда миссис Келрич принесла ей чашку кофе, то она, схватив ее, выпила до дна. Руки у нее заметно дрожали.
— Только не говорите, что ваша лошадь опять сбежала.
Перл, облизав губы, покачала головой.
— Нет, старый мерин привязан у дома, а Том спит, как убитый. Я пришла по поводу Хайнса. Я слышала, что вы настаиваете на его возвращении в город.
— А что еще мне остается делать?
— О, маршал. Вы не можете этого допустить. Женщины только и болтают, что о вашем решении. Вы, разумеется, правы, мужчины не имеют права застрелить этого Хайнса, как только его увидят, или повесить его без суда и следствия.
— Я рад, что вы, женщины, так думаете.
— Но, маршал, вы должны что-то сделать. Мы хотим, чтобы вы встретили этот поезд, маршал. Когда прибудет Хайнс и попытается выйти, вы должны его встретить, вернуть его в вагон и отправить его куда-нибудь, куда угодно — и сказать ему, чтобы он никогда не возвращался сюда.
— И каким же законом мне воспользоваться, Перл?
— Законом здравого смысла. Если этот парень останется здесь, хорошие люди могут быть убиты. И одним из них будет Том. Мой Том.
Браннон усмехнулся.
— Том? Эккарт? Но он же не был присяжным заседателем…
— Нет. Но он находится в еще большей опасности, чем кто-либо.
Ее била дрожь.
— Но почему Том в опасности? Что он сделал? Он никогда ничего не делал этому Хайнсу, не так ли?
— О нет, нет. Видите ли, маршал, вы даже понятия не имеете обо всем этом деле, вы ничего не знаете.
— Если ваш муж не трогал Хайнса, так чего же он боится?
— Маршал, шесть лет назад Хайнс был здесь изгоем. Никто не хотел иметь с ним ничего общего…