Феликс (с отчаянием). С-слушайте! Какого дьявола? Наташа! Пал Палыч!
Наташа сидит на диване, уютно поджавши под себя ноги. Она подпиливает пилкой ноготки.
Наташа (ласково-наставительно). Феликс, милый, надо рассказать. Надо все рассказать, все до последнего.
Павел Павлович. Да уж, Феликс Александрович, вы уж пожалуйста! Зачем вам лишние неприятности?
Феликс (он сломлен, дрожащим голосом). Да-да, не надо…
Иван Давыдович. Отвечать будете?
Феликс. Да-да, обязательно…
Иван Давыдович. О чем вы сговорились с Курдюковым?
Феликс не успевает ответить (да он и не знает, что отвечать). Дверь в комнату распахивается, и на пороге объявляется Курдюков. Он в мокром пальто не по росту, из-под пальто виднеются больничные подштанники, на ногах — мокрые растоптанные тапки.
— Ага! — с фальшивым торжеством произносит он и вытирает рот тыльной стороной кулака, в котором зажата огромная стамеска. — Взяли гада? Хорошо! Молодцы. Но как же это вы без меня? Непорядок, непорядок, не по уставу! Апеллирую к вам, Магистр! Не по уставу… Итак? Кто ему рассказал про Эликсир?
Иван Давыдович (вскакивая). Он знает про Эликсир?
Наташа (тоже подскочив). То есть как это?
Павел Павлович. Что-что-что?
Клетчатый. А что я вам говорил?
Курдюков. Хе! Он не только про Эликсир знает! Он мне намекал, что ему и про Источник известно! Он мне уже и Крапивкин Яр называл, сукин сын!
Все взоры устремляются на Феликса.
Феликс (бормочет, запинаясь). Ты что, Курдюков? Какой еще Эликсир? Крапивкин Яр — знаю, а Эликсир… Какой Эликсир?
Курдюков (наклоняется к нему, уперев руки в боки). А Крапивкин Яр, значит, знаешь?
Феликс. З-знаю… Кто ж его не знает?
Курдюков. Ладно, ладно! «Кто ж его не знает…» А что ты мне про Крапивкин Яр намекал давеча? Помнишь?
Феликс. Про Крапивкин Яр? Когда?
Курдюков. А сегодня! В больнице! «Вот поправишься, Костенька, и пойдем мы с тобой прогуляться в Крапивкин Яр…» У меня глаза на лоб полезли! Откуда? Как узнал? «Придется тебе, Костенька, одну ложечку для меня уделить…» Ложечку ему! А?
Феликс (орет в отчаянии). Какую ложечку? Да ты что — опять консервами обожрался? Что ты мелешь?
Слышны глухие удары в потолок. Все притихают.
Феликс (понизив голос). Послушайте, ночь на дворе, мы же людям спать не даем! Что вы у меня здесь сумасшедший дом устроили!
Курдюков (сдавленным шепотом). Ты что — про Крапивкин Яр мне не говорил? Посмей только отпираться, скотина! И про ложечку Эликсира не говорил?
Феликс. Да ничего подобного я тебе не говорил! Дурак ты консервный, заблеванный!
Курдюков. Не отпирайся! И про Крапивкин Яр говорил, и про Эликсир говорил, и про Источник намекал… Я тебе предупреждал давеча? «Молчи! Ни единого слова! Никому!» Говорил я тебе это или нет?
Феликс. Ну, говорил! Так ведь ты про что говорил? Ты же ведь…
Курдюков. А! Признаешь! Правильно! А раз признаешь, то не надо запираться! Не надо! Честно признайся: кто тебе рассказал? Наташка? В постельке небось рассказала? Расслабилась?
Он оглядывается на Наташу и, тихонько взвизгнув, шарахается, заслоняясь кулаком со стамеской: Наташа надвигается на него неслышным кошачьим шагом, слегка пригнувшись, опустив вдоль тела руки с хищно шевелящимися пальцами.
Наташа (яростно шипит). Ах ты, паскуда противная, душа гадкая, грязная, ты что же это хочешь сказать, пасть твоя черная, немытая?
Курдюков (визжит). Я ничего не хочу сказать! Магистр, это гипотеза! Защитите меня!
Наташа вдруг останавливается, поворачивается к Ивану Давыдовичу и спокойно произносит: «Ну, все ясно. Этот патологический трус сам же все и разболтал. Обожрался тухлятиной, вообразил, что подыхает, и со страху все разболтал первому же встречному…»
Курдюков. Вранье! Первый был доктор из «Скорой помощи»! А потом санитары! А уж только потом…
Наташа. И ты им всем разболтал, гнида?
Курдюков. Никому! Ничего! Он уже и так все знал!
Клетчатый, оставивши Феликса, начинает бочком-бочком придвигаться к Курдюкову. Заметив это, Курдюков валится на колени перед Иваном Давыдовичем.
Курдюков. Магистр! Не велите ему! Я все расскажу! Я только попросил его съездить к вам… Назвал вас, виноват… Страшно мне было очень… Но он и так уже все знал! Улыбнулся этак зловеще и говорит: «Как же, знаю, знаю Магистра»…
Феликс (потрясая кулаками). Что ты несешь? Опомнись!
Курдюков. «Поеду, говорит, так и быть, поеду, но вечерком мы еще с тобой поговорим!» Я хотел броситься, я хотел предупредить, но меня промывали, я лежал пластом…
Феликс. Товарищи, он все врет. Я не понимаю, чего ему от меня надо, но он все врет…
Курдюков. А вечером он уже больше не скрывался! Поймите меня правильно, я волнуюсь, я не могу сейчас припомнить его речей в точности, но про все он мне рассказал специально, чтобы доказать свою осведомленность…
Феликс. Врет.
Курдюков. Чтобы доказать свою осведомленность и склонить меня к измене! Он сказал, что нас пятеро, что мы бессмертные…
Феликс (монотонно). Врет.
Курдюков (заунывно, словно бы пародируя). «В Крапивкином Яре за шестью каменными столбами под белой звездой укрыта пещера, и в той пещере Эликсира Источник, точащий капли бессмертия в каменный стакан…»
Феликс. Впервые эту чепуху слышу. Он же просто с ума сошел.
Курдюков (воздевши палец). «Лишь пять ложек Эликсира набирается за три года, и пятерых они делают бессмертными…»
Феликс. Он же из больницы сбежал, вы же видите…
Курдюков (обычным голосом). Он вас назвал, Магистр. И Наташечку. И вас, Князь. «А пятого, говорит, я до сих пор не знаю…»
Все смотрят на Феликса.
Феликс (пытаясь держать себя в руках). Для меня все это — сплошная галиматья. Горячечный бред. Ничего этого я не знаю, не понимаю и говорить об этом просто не мог.
Все молчат. И в этой тишине раздается вдруг пронзительный звонок в дверь. Все застывают.
Иван Давыдович (глядя на Феликса). М-м?
Феликс (несколько ободрившись). Я думаю, это сосед сверху. Я думаю, вы слишком тут все орете.
Снова звонок в дверь — длинный, яростный.
Иван Давыдович. Идите и извинитесь. Никаких лишних слов. И вообще ничего лишнего. Ротмистр, проследите.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});