Читать интересную книгу Святитель Игнатий - Богоносец Российский - Игнатия (Петровская)

Из подобных писем становится очевидным, чем жила в монастыре душа подвижника Божия, что воспевала, как постоянно стремилась горе, невзирая на неустанные и великие внешние заботы и труды, невзирая и на непрестающие скорби. Отсюда и рождалась духовная любовь к человеку, отсюда оживали все поучения святых Отцов древнего Востока и Византии, отсюда живым становилось и восприятие того старческого руководства, навыки которого получены были от старца Леонида — ученика учеников преподобного Паисия Величковского.

«...Для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым,— пишет преосвященный Игнатий некоей духовной особе,— надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Писания и Отцов. Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян,— из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и вывесил душу, с ним советующуюся, и из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет»[72].

Из последних слов очевидно, какой опыт в руководстве душ был выработан Святителем за многие годы его настоятельства в монастырях — Лопатовом и Троице-Сергиевой пустыни, а также при его управлении Николо-Бабаевским монастырем. Это было то подлинное духовное сокровище, которое могло быть преподано людям для их верного и твердого, непреложного спасения во Христе, Господе нашем. В этих словах — вершина мудрости старчества, этого по сути своей премирного устроения спасения и правды Божией.

«Ныне советники и руководители,— продолжает Владыка строки своего письма,— больше преподают совет из себя и из книги. А первого рода совет... особенно полезен и действителен; он очень близок к душе, ищущей приютиться под сению совета,— своего ей; это она чувствует. Св<ятой> Исаак сказал: “Ничего нет каждому полезнее, как совет свой”. А совет чуждый, хотя по-видимому состоящий из благих и разумных слов, приносит душе лишь мучение, расстройство»[73].

В Николо-Бабаевском монастыре, как и всегда в жизни Владыки, его ожидали большие труды по восстановлению почти полностью разрушившихся зданий храма и келлий. Уже с весны 1862 года начались восстановительные работы, на проведение которых были внесены и личные деньги Святителя, полученные им за его драгоценную панагию. Явлена была помощь Божия и в явившихся пожертвованиях, дело восстановления обители шло успешно, почему Владыка и начал развивать свою заветную мысль о создании нового храма в честь Иверской иконы Божией Матери вместо разрушенного. Вместе со знаменитым петербургским архитектором[74], преосвященный епископ Игнатий внес сюда личную идею: купол нового храма знаменовал собою корону или митру архиерейскую — и возвышаясь над всею окрестностью, должен был оживить и возвысить берега Волги.

О своей жизни на Волге Владыка писал своим близким, еще находясь в Бабаевском монастыре на отдыхе в 1847 году. Его вдохновенное описание природы также временами приближалось к духу пророков и прозорливцев. «Чем обширнее пространство, занимаемое ландшафтом,— пишет Владыка при созерцании волжских просторов,— тем великолепнее зрелище. Хороши красоты, которые человек может выразить, описать словом, но несравненно выше те, которые превышают слово, приводят сердце в восторг, а ум как бы лишают способности действовать»[75].

В другом письме Святитель непосредственно выражает свое восхищение местоположением Бабаевского монастыря. «Какой воздух! — восклицает он.— Какие воды, какие кристальные, ключевые воды! бьют, кипят из горы... Какие рощи... с вековыми дубами! какие поляны! какая Волга! какая тишина! какая простота!»[76]. «Благодарю милосердого Господа, приведшего меня отдохнуть в уединении... Уже не незнакомы мне чувства, посещающие человека в уединении... <...> Оно делает жителя безмолвной келлии жителем... рая,— вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмолвия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смотрит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орел в недосягаемой высоте, в прозрачной лазуревой бездне»[77].

Строки эти, будучи строками вечными, не уступают в своей красоте и выразительности лучшим образцам классического слова!

В трудах по монастырю и постройке нового величественного храма, в работе над рукописями и в редактировании своих произведений, в окормлении близкого ему духовного братства, в большом внимании, которое уделялось письмам и ответам на них, текли дни епископа Игнатия, когда сердце его стало извещаться о близком его переходе в мир иной, мир, так им приемлемый и любимый. Своим близким, ссылаясь на святителя Тихона Задонского, Владыка говорил, что тому было обещано скончаться в день недельный. Не говоря о себе, Святитель изрекал: «Значит, и готовиться на каждое воскресенье»[78].

В Светлое Христово Воскресение 1867 года, 16 апреля Владыка совершил свою последнюю литургию с большим трудом и продолжал все время недомогать, хотя и не лежал в постели. Скончался блаженный Святитель Христов, как и ожидал, в день недельный, в воскресенье жен-мироносиц, причастившись в келлии Святых Христовых Таин, рано утром во время первой литургии. Это было 30 апреля. Это была для всех внезапная смерть, хотя Владыка и говорил: «я умру ударом». Скончался святитель Игнатий в молитве, держа в правой руке Канонник. Лицо почившего было светлым и покойным. Так, в дни Светлого Христова Воскресения воскресла для вечной жизни в Боге душа того, который всю жизнь носил Бога в своем сердце.

Погребение святителя Игнатия, совершенное на шестой день по кончине преосвященным Ионафаном, епископом Кинешемским, было исполнено по пасхальному чину. Печаль была растворена тихою радостию и утешением. На погребение, несмотря на разлив Волги, собралось до пяти тысяч человек. И весь чин погребения напоминал скорее церковное торжество, когда после отпевания тело Святителя было обнесено вокруг собора и опущено в землю у левого клироса больничной церкви преподобного Сергия при радостном пении «Христос воскресе!». Потеря, по слову преосвященного Леонида (Краснопевкова), большого друга и ученика покойного, должна была быть признана «потерею всецерковною»[79], и все же дух утешения и надежды не оставлял ближайших учеников Святителя.

Необходимо здесь коснуться мыслей игумена Марка, который к 1968 году провел колоссальный труд по собиранию подлинников и материалов, всесторонне освещающих жизнь и творческую деятельность святителя Игнатия Брянчанинова. Заканчивая первую часть своего многотомного произведения, отец Марк сопричисляет его как жителя Вологодского края к подвижникам «Фиваиды северной». «По своей жизни,— пишет он,— Святитель поистине может быть сопричислен к лику подвижников Фиваиды северной, а по духу своих творений он принадлежит к богомудрым мужам древней Фиваиды южной (Египетской)»[80].

Неоспоримо значение святителя Игнатия, всех сторон его многотрудной иноческой жизни и особенно его вдохновенных писаний для созидания, воспитания «подлинной духовности» христианина, живущего в условиях современного века, в нем искупующего возможности вечного спасения.

Послесловие

Жизненный путь святителя Игнатия и его целожизненный подвиг еще в дни его земного бытия привлекали пристальное внимание большого числа окружающих его людей: духовных и светских. Еще более возрос интерес к его личности после его блаженной кончины. Достопамятному игумену Марку (Лозинскому) удалось собрать поистине огромную литературу о епископе Игнатии Брянчанинове, и таким образом показать, что до последних дней нашего века интерес к личности и творениям Святителя Божия не угасает, а становится даже все более действенным и необходимым. В трудах святителя Игнатия испытывают нужду и православные зарубежных стран.

В заключение нашего краткого очерка вновь остановимся на основных положениях, которые выдвинуты в наиболее крупных исследованиях жизни и писаний святителя Игнатия. В большом труде Леонида Соколова[81] наряду с распространенной и тщательно изученной биографией Святителя, построенной на основании большого числа документов и личного знакомства автора со всеми местами жительства подвижника Божия, дается исчерпывающее описание основных черт личности и подвига епископа Игнатия. Леонид Соколов, рассматривая личный духовный опыт Святителя как основу его жития, излагает взгляды Владыки на состояние духовной жизни падшего человека, на духовный мир и условия спасения, а также — с особым вниманием — на идеал духовной жизни, который отражен в писаниях Святителя. Таким образом, учение о внутренней духовной жизни человека, раскрытие ее законов на основании личного опытного познания этих законов Л. Соколов признает основным в оценке жизни, подвига и духовно-литературной деятельности святителя Игнатия. Духовная жизнь — невидимое, но подлинно существующее явление, на котором необходимо сосредоточить внимание,— вот то, что раскрывает, на чем настаивает Леонид Соколов, что становится очевидным из целокупного опыта жизни Святителя-подвижника.