Читать интересную книгу Иона - Алекс Тарн

— Я — Менахем, — говорит рав, взглянув на Яника. — Саша рассказывал мне про вас. Вас ведь зовут… — он делает паузу, как бы припоминая.

Яник приходит к нему на помощь. Рот его открывается, чтобы сказать «Яник», но отчего-то произносит: «Иона». Надо же… яниковы щеки и уши краснеют, пораженные столь непонятным поведением рта.

Рав кивает, не обращая внимания на яниково смятение. Он вообще не слишком докучает Янику своим взглядом — посмотрит когда покороче, когда подлиннее… да и отведет. А Яник и рад: непростые глаза у старика; все вроде в порядке — и цвет теплый, и морщинки добрые вокруг… а все же что-то не то, непроницаемость какая-то, будто мерку снимает. Не зря портного вспомнил. Только портной-то — понятно для чего снимает, а этот зачем?.. — неуютно, в общем.

— Итак, вас преследует сон, — говорит рав. — И вы пытаетесь от него избавиться, но пока безуспешно. Вы пытаетесь убежать от него в явь, но он настигает вас и там. Сон этот связан с Ассирией, а вас зовут Иона… Аналогия настолько прозрачна, что мне даже не очень понятно, как это вы сами не догадались. Думаю, что и Саша мог бы объяснить вам все уже при первой встрече…

Сидящие за столом кивают и укоризненно смотрят на Сашу — мол, что ж ты так оплошал, Александр? Тот смущенно разводит руками.

«Сейчас небось скажет — устал…» — думает Яник.

— Устал я тогда… — виновато объясняет Саша. — Не просек…

— Вы помните историю пророка Ионы, вашего тезки? — спрашивает рав недоумевающего Яника. — От него тоже требовалось совершить нечто, чего он не хотел. А именно — идти в Ниневию со страшной вестью о предстоящей гибели города. Я не знаю, какими предстают ассирийцы в ваших снах, но реально Ассирия была воплощением ада на земле. Ни до, ни после мир не знал столь страшной, возведенной в ранг религии массовой жестокости. Ассирия была империей узаконенного изуверства, а Ниневия — его столицей. Если бы целью ассирийских царей были только завоевания, подчинение народов, разрушение… — это бы еще куда ни шло. Мало ли разрушителей проносились по земле в разные годы?

Нет, целью ассирийцев было мучительное уничтожение, с упором на «мучительное». Им было недостаточно просто захватить город, просто разрушить его, просто истребить всех его обитателей. Главное удовольствие заключалось для них именно в мучительстве, в садистском истязании побежденных. Ассирийские законы чудовищны, ассирийские боги отвратительны, коварны, блудливы. Если требовалось тогда указать на место, где расположен вход в ад, то место это располагалось именно там, между Калахом и Дур-Шаррукином, в Большой Ниневии, в самом сердце Ассирии, в логове сатаны. Идти туда, да еще и с угрозами — означало верную смерть, причем не просто быструю легкую смерть, но страшные, длительные, нечеловеческие мучения…

Рав Менахем замолкает. Он сидит, уютно сложив на столе маленькие руки и печально кивает в такт собственным мыслям.

— Сейчас эти места называются иначе, — говорит Саша. — Калах именуется Нимродом, а Дур-Шаррукин — Хорсабадом. А рядом с ниневийским дворцом Синаххериба стоит теперь большой город — Мосул. Северный Ирак, курдские провинции… слышали, наверное; сейчас эти имена на слуху.

— Слышал, — отвечает Яник. — Конечно, слышал — по радио… Только при чем тут я? Мосул… Ниневия… ассирийцы… Мне до них — как до Луны. Какая связь? Не понимаю…

Старик поднимает палец.

— Вот! И тот Иона не понимал.

Он поворачивается к Янику всем телом. Теперь он смотрит на него, не отводя взгляда, не выпуская растерянных Яниковых глаз из цепкой хватки своих непроницаемых зрачков.

— Каждый человек приходит в этот мир во имя определенной цели; а иначе — зачем ему приходить? Как правило, цель эта не ясна ему самому, и многих это мучает в течение всей их жизни. Кто я?.. зачем я?.. — спрашивают они, и нет ответа. Возможно, я прожил всю свою жизнь только для того, чтобы сказать вам эти слова, а Саша родился на свет только затем, чтобы привести вас ко мне. Кто знает? Только Хозяин и знает.

Он беспомощно разводит руками.

— Знает, но не всегда говорит. Скорее всего, часто Ему не кажется столь необходимым объяснить тебе — кто ты и зачем ты; возможно, Ему даже не важно — поймешь ли ты свою задачу или нет… или даже — выполнишь ли ты ее или нет; ведь Он всегда может найти других исполнителей. Конечно, Он предпочел бы, чтобы все всё понимали — представь себе, сколько бы это сэкономило сил и страданий… Тем не менее, Он обычно не настаивает на своем, оставляя выбор в наших руках. В этом, собственно, и заключается человеческая свобода.

— Но иногда Хозяин не столь снисходителен. Иногда Ему отчего-то важно, чтобы именно данный конкретный Иона совершил данное конкретное действие. И тогда Он объясняет Ионе его задачу, сначала почти неуловимыми намеками, затем более явными знаками, а если потребуется, то и прямым, однозначным указанием. Обрати внимание, даже в этой ситуации Хозяин никого не заставляет — решение всегда остается за самим человеком; просто теперь, после столь исчерпывающих объяснений, человек уже не может сослаться на непонимание.

Яник нервно хмыкает:

— Хорошенькое дело — не заставляет! Насколько я помню историю с тем Ионой, он не больно-то рвался, волынил как мог, даже убежать хотел… Его именно заставили. Добровольно-принудительно… Одна байка с китом чего стоит!

— Э, нет, — не соглашается рав. — Вы не совсем правы. Иона бежал не от самой задачи, а от ее осознания. Чувствуете разницу? Это разница между «не хочу понимать» и «не хочу выполнять». Иона отказывался принять сам факт поручения — в точности так, как неоднократно поступаем мы все в течение нашей жизни. Не хотел расписываться в получении повестки, понимаете? Вся штука в том, что на этот раз Дающий поручения проявил настойчивость… А потом уже само решение — исполнять или нет — оставалось за Ионой, и только за ним.

— То есть он мог бы сказать «нет»? — уточняет Яник. — После того, как понял, чего от него хотят, после того, как подписал повестку? И что бы с ним тогда случилось?

— Не знаю… — рав пожимает плечами. — Скорее всего, никто бы его не тронул. Жил бы остаток своих дней в вечном беспокойстве.

— В беспокойстве? Почему?

— Ну, как… — в непроницаемых зрачках вспыхивает на секунду лукавый огонек. — Повестка-то на руках. Вот она — лежит на тумбочке, не дает о себе забыть… Неуютно как-то, неприятно. Человек места себе не находит, бессонница начинается, раздражительность… в общем — беспокойство. И жизнь вроде нормальная, а вкуса в ней нету.

— Ну вот, — рав Менахем смотрит на часы и легонько прихлопывает по столу. — Было приятно познакомиться, молодой человек.

Он встает. Яника охватывает непонятная ему самому паника.

— Подождите, рав Менахем, — поспешно выкрикивает он и вскакивает вслед за стариком, направляющимся в свою каморку. — Подождите… что же мне теперь делать?..

— Подписывайте повестку, — говорит рав, не оборачиваясь. — Прекратите убегать и подписывайте.

Яник растерянно смотрит на Сашу.

— Ничего не понимаю… Что же, мне теперь в Мосул ехать — проповедовать?.. Чушь какая-то.

Сашины глаза весело блестят. Он обнимает Яника за плечи с неожиданным панибратством.

— Не волнуйся. Ты же слышал — тебе все объяснят. Главное — не сопротивляйся, понимаешь? Принимай это с радостью, и все само собой образуется. Пойдем-ка пока перекусим. Ты ведь не спешишь?

Они переходят в небольшой закуток рядом с залом. Там уже суетятся двое, накрывая на стол: хлеб, вода, миски, стаканы. Шимон, где суп? Вези уже! Шимон, седой коренастый старикан с круглыми любопытными глазами, ввозит на тележке кастрюлю с супом. Ешиботники рассаживаются; Шимон наливает супу всем, кроме себя. Сам он усаживается сбоку и умильными глазами наблюдает за трапезой.

— Погодите-ка, — говорит Саша. — А где же Роса Мудрости — в честь гостя?

На столе появляется бутылка без этикетки с прозрачной жидкостью. Саша разливает.

— Это наша водка, собственного изготовления, — объясняет он Янику. — Называется Роса Мудрости. Шимон вот готовит, по рецептам еврейских народов Заполярья. Попробуй. Прочищает и сцеживает… Ну… лехаим!

Яник опрокидывает вместе со всеми. Забытый со времен подворотной российской юности вкус разбавленного спирта, неприятный сивушный запах, сухое першение в горле. Он удивленно качает головой — надо же… не думал, что когда-нибудь снова доведется… а вот ведь пришлось.

— Ну как тебе? — с энтузиазмом спрашивает Саша и наливает по новой. — Классно, правда? Ты пей, не жалей, у нас еще много. Верно, Шимон?

Шимон радостно кивает. Глаза его сияют.

— Отличный напиток, — подтверждает Яник. — Кстати, сколько в ней процентов мудрости, в этой росе?

— Когда как получается, — с гордостью говорит винодел. — Это, знаете, по вдохновению… Но не менее пятидесяти. Жаль, мне нельзя с вами — после операции.