Читать интересную книгу Иона - Алекс Тарн

На мерные звуки сашиного рассказа ложатся удары тяжелых таранов. Ассирийцы подтащили их к стенам в нескольких местах; дрожат и крошатся камни под натиском мощных, обшитых медью бревен. Защитники города отвечают градом стрел и камней, опускают сверху цепи, чтобы уловить баранью голову тарана, скинуть его с рамы. Но ассирийцы тоже не дремлют. Осадные орудия надежно прикрыты огромными плетеными щитами; за щитами прячутся лучники — огневая поддержка. Даже если осажденным удастся вывести из строя таран — не беда… вон их сколько!.. да и этот починить недолго. Рано или поздно проломят стену ассирийцы — через месяц, через год, через два… — неважно, время терпит.

А пока что насыпают рабы огромную насыпь, широкий пандус — с самого низу и до самого верху, вровень с крепостной стеною. Чтобы не пришлось ассирийским пехотинцам в тяжеленных доспехах карабкаться по шатким приставным лестницам, чтобы взбежали они на стену с удобствами, неудержимой лавиной ниневийского боевого порядка, ощетинившись смертоносными жалами копий из-за сплошного панциря бронзой окованных щитов.

Яник видит момент решающего штурма, слышит ужасающий рев атакующей массы, свист стрел и пращных камней, тучей взметнувшихся в равнодушное небо. Тысячи разъяренных воинов рвутся в проломы, опрокидывая немногочисленных защитников; густыми муравьиными цепочками ползут по приставным лестницам, карабкаются по выступам стен. Вот они врываются в город, вот падают крепостные ворота, вот дикая мидийская конница смертоносной лавой растекается по улицам. Смерть! Смерть! Смерть! Неумолимая смерть накрывает дрожащий город черным саваном пожара, пляшет на площадях и в переулках. Пока что она убивает торопливо, на бегу, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть — убил ли?.. не надо ли добить ползущего?.. Пока что победители заняты грабежом — они спешат загрести, ухватить, хапнуть, набить мешки и карманы липкими от крови монетами, перстнями на отрубленных пальцах, ожерельями с обезглавленных тел.

Красные ручьи текут по умирающему городу, чавкает, пузырится красная грязь под ногами торжествующих ассирийцев… А вот и главный триумфатор. Синаххериб въезжает в поверженный Лахиш на своей колеснице. Это сигнал к прекращению грабежа. Кончаются частные праздники солдатни; пора приниматься за работу. Теперь можно отложить боевое оружие — воевать уже не с кем. На свет извлекаются кирки и топоры. Дом за домом, стена за стеной — в пыль, в прах; бесформенной грудой камней должен стать некогда цветущий город. Отдельный отряд сооружает другую груду — из отрубленных голов. Великий царь хочет оставить по себе память, чтоб убоялись враги, чтоб дрожал от ужаса среди своих каменных пирамид главный враг — фараон: подожди, и до тебя доберется могучий Синаххериб… а пока — взгляни-ка на его пирамиду, не чета твоим!

Из-под развалин, из убежищ, из нор и колодцев извлекают уцелевших — бывших жителей бывшего Лахиша. Удивительно — казалось, всех вырезали во время штурма… ан нет, смотри, сколько их осталось! Теперь победители уже не торопятся, время терпит; теперь они могут заняться пленниками вплотную, поразвлечься на славу; теперь выжившие позавидуют погибшим, горько позавидуют, и не один раз… Ночь опускается на истерзанную Иудею, на торжествующий лагерь Синаххериба. До рассвета пирует царь; до рассвета сотрясаются окрестные холмы от воплей истязаемых людей. Плохо попадать в плен к любому врагу; стократ хуже — к врагу-садисту; тысячекратно — к ассирийцам. Высится рядом с лагерем страшная пирамида, прирастает новыми кругляками…

Но сколько ж можно праздновать?.. пора и честь знать… Рабов — в Ниневию, армию — к порядку. Перед отправкой пленников сортируют в последний раз. Головы детей и стариков пополняют пирамиду; остальным сверлят подбородки и накрепко прикручивают язык к коротко связанным ногам — чтобы шел раб мелкими шажками и думал чтобы не о побеге, а о том, как бы не споткнуться… Потому что споткнулся — язык вон, с корнем, на потеху охране.

Яник глядит вслед веренице рабов, семенящих мимо холма, совсем рядом, внизу. Кто-то трогает его за плечо. Он оборачивается. Привет, старая! И ты здесь, а как же иначе… Белая тряпка на голове, фиолетовая юбка с разводами, малиновая шерстяная кофтень да еще и синяя безрукавка поверх. И младенец в коричневом свертке. Бери его, бери… бери его, Яник, ну же… Безресничные веки ребенка вздрагивают, как будто он вот-вот проснется. Ужас охватывает Яника.

— Нет! — кричит он. — Нет! Отстань! Уйди!.. — и открывает глаза, разбуженный собственным криком.

За окном фургона утро. Яник смотрит на часы. Надо же! Целых три часа проспал; давно у него так не получалось… В углу шевелится Саша, поднимает всклокоченную русую голову:

— Что такое?.. Что вы кричите?.. А… опять тот же кошмар?

Яник кивает.

— Знаете что? — говорит Саша. — Я посоветуюсь с равом. Сегодня же. Оставьте мне ваш телефон.

Яник пожимает плечами. С равом так с равом. Нам, шизикам, все едино…

— Вставай, Саша, — говорит он, потягиваясь. — Пора собираться. Ави нас, наверное, уже обыскался.

6.

Восемь вечера. Яник подруливает к условленному месту, и Саша, с видимым трудом оторвавшись от фонаря, садится в машину.

— Куда?

— Езжайте пока прямо… — Саша длинно зевает и закрывает глаза. Голова его медленно клонится вниз под тяжестью носа.

— Эй, друг! — тревожится Яник. — Ты мне тут не засни. Я ведь дорогу не знаю, ты помнишь?

— Не волнуйтесь, — слабо откликается Саша. — Я в порядке. Просто устал очень…

— Опять? Ты что — все время такой задроченный? Тоже кошмары, как у меня? Или мешки в порту разгружаешь по шестнадцать часов в сутки?

— Да нет… работа у меня не тяжелая — техником на телевидении. Русскоязычный канал «САС-Ти-Ви»… может, слышали?

— Не-а… — мотает головой Яник. — У меня и телевизора-то нету. Прием у меня в караване хреновый. Я свои кина во сне смотрю. Хватает.

— Ага… — продолжает Саша, не слушая. — «САС-Ти-Ви». Паршивый такой канальчик. Мыльные оперы и всякие ток-шоу дурдоголовые. Правда, сейчас хотят новости делать, вот и набрали команду… война в Ираке, то да се…

— Ну? А устаешь-то почему? Мыло взбиваешь… для оперов?

Саша улыбается:

— Я учусь, Яник. Ночами. В ешиве. Там, куда мы едем… Сейчас — налево, и паркуйтесь… рядом с тем домом… ага.

Уже совсем стемнело. Они входят во внутренний двор большого комплекса, кишащего мелкими конторами, адвокатскими офисами, складами, лавками и дешевыми едальнями, и, обойдя огромный мусорный бак, оказываются перед запертой металлической дверью. Саша нажимает на кнопку переговорного устройства и задирает голову к допотопной телекамере, закрепленной сверху на ржавой скобе. Дверь, посомневавшись, жужжит и щелкает замком. Саша и Яник поднимаются на второй этаж по едва освещенной щербатой лестнице. Видавший виды дворовый кот, выгнув спину в форме «умру, но не сдамся», встречает их на лестничной площадке и неохотно пятится в шипящую темноту коридора. Путь свободен.

Наверху оказывается неожиданно большая комната, даже, скорее, зал… ну да — большой зал, уставленный столами. Сейчас он пуст, если не считать растрепанных, видавших виды — как кот — книжек, аккуратными стопками сложенных на столах.

— Садись. — Саша подводит неожиданно оробевшего Яника к одному из столов в середине зала. — Я пока соображу какого-нибудь кофе-чая.

Яник остается один. У дальней стены аккуратными стопками — как книги — сложены матрацы. Тут и спят, надо же… У другой стены — невысокий подиум, на нем — заваленный книгами стол с лампой и микрофоном на длинной жирафьей шее. Ага, это, видать, для главного. Сбоку от стола подвешен телевизор. Он включен — на экране какой-то старикан бубнит непонятно что — не слышно из-за приглушенного звука.

Подходит парень, в джинсах и мятой футболке, за ним еще один, и еще несколько. Они поочередно здороваются с Яником, называя свои имена, которые он, впрочем, немедленно забывает. Ему отчего-то неловко, причем чувство это усиливается оттого, что все подошедшие усаживаются именно за его стол, рядом и напротив, как будто другого места нету. Они сидят молча, разглядывая Яника… судить будут, что ли? И куда это Саша запропастился? А! Вот и он, слава Богу — мечет на стол пластиковые стаканы, графины с водой, термос, чай, кофе…

— Рав уже здесь?..

— Конечно…

— Ну так позови его…

— Уже позвали…

— Ну ничего, подождем…

— Ты не тушуйся, Яник, — успокаивает его Саша вполголоса. — Они тут все, чтобы помочь. Положительная энергия. Налей себе что-нибудь…

Из комнатки, выгороженной в углу зала, выходит рав, удивительно похожий на питерского портного-частника, шившего в свое время яниковым родителям. Старичок такой, небольшого росточка, белая рубашка, аккуратное брюшко и коротковатые штаны на подтяжках. Ребята за столом, особо не суетясь, освобождают ему место — не во главе, даже не посередке — просто сбоку, где пришлось. Он садится и потирает кисти маленьких белых рук. Потом поднимает одну из них и стукает себя в грудь.