совсем немного, к ним подошел высокий, стройный молодой человек в комбинезоне и представился:
— Грачев, Николай Васильевич. Так, значит, полетим вместе?
— От него так и веяло спокойствием, выдержкой и уверенностью, — рассказывает бывший парторг роты Александр Данилович Середенко. До войны Середенко работал в Здолбунове дежурным по отделению дороги и теперь направлялся в знакомые места. — Двадцать часов. Командир корабля И. Н. Владимирцев посмотрел на часы и сделал знак занимать свои места. С большинством я был хорошо знаком. Вместе проходили подготовку в лагере под Москвой. Пристальней поглядываю на новенького. Кто он, что за человек? По всему видно — бывалый. Сидит около окна, спокойный, собранный, и сосредоточенно думает о чем-то своем.
Славный был человек. Он и сегодня у меня перед глазами. Должны были мы той ночью преодолеть более тысячи километров. Летели, стараясь обойти самые опасные места. Но все же под Киевом самолет был схвачен перекрестными лезвиями прожекторов. Нас засекли вражеские зенитки. За бортом послышались разрывы снарядов. Ребята притихли, что ни говори, удовольствие не из приятных. И здесь вдруг сквозь рев моторов и стрельбу послышался бодрый голос Николая Васильевича:
— А ну, хлопцы, не падать духом! Чего носы повесили? Давайте лучше споем!
И приятным голосом запел: «Вставай, страна огромная…»
Вначале разрозненно, а потом все более слаженно мы подхватили песню: «…вставай на смертный бой», словно забыв о том, что творилось вокруг… Тревожно всматриваемся в ночную мглу. И наконец где-то далеко внизу замигали долгожданные огоньки костров, образующие заветный «конверт» — опознавательный знак, — и вдобавок к ним зелененький огонек фонарика, так хорошо знакомый мне, бывшему железнодорожнику, — сигнал «путь открыт». И никто из нас не догадывался в тот момент, когда Николай Васильевич прыгал навстречу партизанским кострам, что был свидетелем знаменательного прыжка в легенду, которой народ вскоре окружил имя этого отважного человека.
…Кузнецов подошел к костру в промокшем комбинезоне, в одном сапоге: приземляясь на парашюте, он угодил в болото. Нисколько не смущаясь своего вида, четко доложил командиру:
— Грачев, прибыл в ваше распоряжение!
Догорающее пламя осветило твердый подбородок, прямой нос, веселые светлые глаза.
Н. И. Кузнецов довольно скоро освоился в новой обстановке и стал готовиться к делу.
В чужом мундире
Так повелось, что, рассказывая о работе разведчика, принято особое внимание уделять наиболее героическим эпизодам и подвигам. Что ж, такое стремление вполне оправданно. Подвиг есть подвиг. Вместе с тем относительно разведки в это безусловное во всех других случаях положение необходимо внести серьезную поправку. Дело в том, что само по себе пребывание советского человека во вражеском окружении, с документами на чужое имя, с чужой биографией, да еще и в чужом мундире, требует такого напряжения всех физических и духовных сил, которое в другой обстановке сопровождает только самые героические поступки.
Рассказывают, что в детские годы Николай Кузнецов играл в самодеятельном театре и неплохо исполнял роль белого офицера. Но актер, сделав ошибку, рискует в худшем случае услышать недовольные возгласы зрителей. Разведчику же, как и минеру, малейшая ошибка может стоить жизни. Только человек, наделенный исключительной выдержкой и самообладанием, способен на испытания, которые таит в себе профессия разведчика.
О первых шагах Грачева — Кузнецова в отряде, о подготовке разведчика к встрече с врагом рассказывают странички пожелтевших от времени блокнотов. Это дневник комиссара отряда «Победители» Сергея Трофимовича Стехова, который он вел в перерывах между боями и походами. Записи еще не отработаны, это лишь некоторые заметки о том, с чего начинался подвиг Кузнецова во вражеском логове.
…24.08.42 (пн.). Сегодня получили радиотелеграмму о том, что прилетает самолет…
25.08.42 (вт.). Выброшена на парашютах группа в 13 человек. (Подхожу к парашютисту, он поспешно собирает стропы и подтягивает парашют, т. е. строго следует совету, который ему дали в Москве, — нас всех так инструктировали.) Оказывается, это Николай Васильевич Грачев. Трудно передать чувства, нахлынувшие при встрече. Товарищ с Большой земли задает один за другим вопросы. Отвечаю с выдержкой (он ведь новичок, а я вроде «старый партизан» — больше двух (!) месяцев в тылу). Оба возбуждены встречей. Направляемся к командиру. Распределение прибывших. Грачев — в штаб.
21.09.42 (пн.). Ночью вернулся Грачев (с тремя партизанами). Он попал в засаду или на передовое охранение отряда немцев. Наших обстреляли, но они не ответили (и правильно сделали), так как их задачей была «тихая» разведка. Они отошли немного, обошли немцев с тыла и спокойно вернулись в лагерь. Немцы еще минут сорок стреляли в пустой след. Хитрость — оружие партизан. Грачев — военный и оперативный разведчик.
22.09.42 (вт.). Грачев вернулся из разведки в Рудню Ленчинскую. Получены данные: в Березно прибыло 900 мадьяр. Поручено Грачеву написать листовку к солдатам и офицерам. Грачев мастер на все руки.
27.09.42 (вс.). Грачев ходил к нашему разведчику (около села Карпиловка), тот ему сказал, что в селе ночует 30 немцев… После доклада Грачев попросил, чтобы ему дали 10 автоматчиков, и немцы будут разгромлены и уничтожены. Храбрый человек: 10–30![2]
Так начиналась боевая биография Николая Ивановича.
Кузнецов считал комиссара отряда — партийного руководителя — своим верным и близким другом. И комиссар, со своей стороны, много внимания уделял молодому разведчику, чтобы подготовить его к трудной и сложной роли, которую предстояло сыграть Зиберту — Грачеву в «столице». Сергей Трофимович не уставал наставлять Николая Ивановича: «Пусть враг даже дурак и тупица, но мы всегда должны строить расчет на то, что он чрезвычайно умен и изощрен, и побеждать его превосходством своего ума, своим мужеством, дерзостью и находчивостью.
В нашей работе смелость, дерзание, риск должны сочетаться с величайшей осторожностью».
Риск и осторожность. Диалектика. Диалектика, которой разведчик должен владеть в совершенстве.
В трудные минуты Николай Кузнецов шел к комиссару за советом и поддержкой. Грачева очень тяготила роль, какую приходилось ему играть. Он болезненно переживал встречи с советскими людьми, всем своим существом ощущал презрение и ненависть, с какими смотрели они на его мундир.
— Да, я понимаю, Николай, что тебе трудно быть чужим среди своих. Это и есть испытание разведчика. Не риск, не смертельная опасность… Да, ты должен стать «врагом» для друзей по духу, по борьбе и «другом» для ненавистных врагов. Солдат идет в бой локоть к локтю с товарищем по оружию, а тебе во всех сражениях нужно быть одному. И может, даже после смерти уготовано разведчику презрение друзей и сожаление врагов. Понимаю — тяжело. Но ты сам выбрал этот нелегкий путь и должен пройти его с честью.
Запомнился Сергею Трофимовичу один разговор с Николаем Кузнецовым.
— Что такое