Читать интересную книгу Южаночка - Лидия Чарская

— Не полагается? — удивленно вслух проговорила та. — У нас все солдаты так к начальству обращались, а мы чем лучше их, что…

— Солдатка! — оборвал ее чей-то сердитый голос.

Ина живо обернулась. Белобрысое лицо и красные золотушные глазки Фальк были с ненавистью обращены на нее.

Между тем, девочки успели войти в столовую, огромную комнату, сплошь уставленную столами, с кружками дымящегося чая и румяными «казенными» булками разложенными на столах. По обеим сторонам столов стояли деревянные скамейки, на которых полагалось сидеть воспитанницам. Но ни столы со скамейками, ни кружки с чаем или сухие казенные булки привлекли внимание Южаночки, а нечто совсем иное. Никогда еще в своей жизни Ина Палтова не видела столько девочек, больших и маленьких, черных и белокурых, красивых и некрасивых, одетых совершенно одинаково в зеленые камлотовые платья, белые передники и пелеринки. Девочки сидели, девочки стояли, девочки перебегали от стола к столу, опасливо оглядываясь на классных дам, зорко следивших за ними бдительным оком. От разговоров, возгласов и сдержанного смеха точно какое-то пчелиное жужжанье наполняло огромную комнату.

Лишь только младшее отделение появилось в столовой и заняло «свои столы», «иноземки», то есть воспитанницы других классов повскакали со своих мест, вытягивая шеи в сторону «седьмушек».[2]

— У вас новенькая? Откуда она? Когда поступила? Как фамилия? Отчего такая смуглянка?

Некоторые из воспитанниц, преимущественно старшего класса громко восхищались внешностью Ины, посылали ей издали воздушные поцелуи и улыбки, выкрикивая звонко на всю комнату:

— Какая душка! Какая прелесть! Очарованье! Душонок! Божество! Ангелок! Восторг!

Быстроглазая Гаврик согнулась в три погибели и прошмыгнув к столу «первоклассниц», уже успела овладеть вниманием последних, присерьезно уверяя, что новенькую зовут Фекла, а фамилия ее Дурындова-Умноголовая и что прилетела она ночью через форточку на воздушном шар. Гаврик хотела еще что-то прибавить в этом роде, но тут одна из взрослых воспитанниц вышла на середину столовой и громко, отчетливо на всю комнату прочла:

— «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь».

Молитва началась. Девочки притихли. Пчелиное жужжанье разом прекратилось и необходимое спокойствие воцарилось в столовой.

Но вот окончилась молитва, старшее пропели «Отче наш» хором и снова зажужжали пчелы, застучали скамейки, зазвенели веселые детские голоса, обрываемые поминутно шиканьем воспитательного персонала.

За чаем Южаночка сидела между Фальк и Гавриком. Первая то и дело фыркала на нее и отпускала по адресу Ины презрительные гримасы, но девочка ни мало не обращала внимания на это. Черненькая, стриженая как шар круглая головенка Гаврик то и дело наклонялась к ней и шептала на ухо Ине такие забавные замечания, что та без удержу покатывалась со смеху.

Едва успели отпить чай, показавшийся Южаночке каким-то настоем из мочалы, как снова раздался оглушительный звонок, возвещающий о начале уроков.

Mesdames, mettez vous par poires![3] вторили ему классные дамы и снова белые передники и пелеринки, шумно повскакав со своих месть стали строиться в пары.

И снова замелькали перед глазами Южаночки и коридор и лестница и целый ряд ступеней, которым казалось не было конца.

Глава XI

Неудачный ответ

Было ровно девять утра, когда маленькие «седьмушки», под предводительством Анны Васильевны и миловидной Дуси, вошли в класс. Последний представлял из себя большую светлую комнату в четыре окна выходящими в сад, с двумя десятками пюпитров, за которыми, обыкновенно, помещалось по две девочки. Пюпитры были расставлены таким образом, что стенка одного, составляла подпору для скамьи другого. Они стояли тремя рядами посредине комнаты, образуя таким образом четыре широкие прохода в комнате, которые на институтском языке назывались «переулками». У правой стены от входа находилась кафедра с колонками вместо ножек. Между колонками было пустое пространство, огороженное с трех сторон фундаментом кафедры. В это пространство учителя и учительницы имели обыкновение протягивать ноги и девочки прозвали его «пещерой». Кафедра помещалась на возвышении, по обе стороны которого шли большие черные доски, на которых девочки писали мелом упражнения и решения задач. Еще одна доска, но уже не черная, а красная висела на стене и на ней красовались фамилии воспитанниц, отличавшихся примерным поведением так называемых парфеток,[4] в отличие от мовешек,[5] девочек, приводивших в ужас своими шалостями «синявок» то есть классных дам. У одного из окон находился столик и два мягких кресла для воспитательниц и почетных посетителей, начальницы с инспектором, инспектрисы и институтских опекунов. Во всю длину задней стены класса тянулись шкафы с верхним платьем воспитанниц, теплыми платками, галошами и капорами. Сюда же в эти шкафы прятались на отдельные полки и всевозможные лакомства, которые приносили родители детям в приемные дни.

Всю эту несложную обстановку успела одним взглядом охватить быстроглазая Южаночка до тех пор, пока Дуся-Надин не окликнула ее.

— Иди сюда, Палтова. Ты будешь сидеть подле Гаврика. Вот твое место!

Едва только Ина уселась подле широко и радостно улыбнувшейся ей Гаврик, как к ним обеим шариком подкатилась Даня, словно вынырнувшая из-под земли.

— Вот и я — теперь, вся уже троица налицо в полном составе!

— Мне говорила Щучка, что ты будешь нашей подругой, — зашептала Гаврик, сияя живыми карими глазами. Смотри же, только не измени. Тебя от нас наверное «отбивать» будут, а ты не смей изменять. Помни: гуляем все трое вместе и в зале и в коридоре и в саду. Гостинцы, которые в прием приносят, на три равные части делить. По утрам другим помогать одеваться нельзя, только друг другу. Будем неразлучной тройкой удалой. Ты, Щучка и я! Ладно?

— Ладно!

— Ну давай лапку! И молчи покамест, а то сейчас Herr Шталь[6] войдет. Немец перец колбаса, купил лошадь без хвоста!

— Как? Ха, ха, ха, ха! — Звонким смехом залилась было Южаночка и тот час же осеклась сразу.

Снова прозвучал звонок. Широко распахнулась дверь класса и в комнату вошел или вернее вбежал старик маленького роста, в очках, с совершенно седыми как лунь волосами.

Это был учитель немецкого языка, господин Шталь, добрейшее в мир существо, за всю свою жизнь, не обидевшее мухи.

Присутствие черноглазой смуглой девочки в «партикулярном» костюм, сразу бросилось на глаза старику. Едва только успел он войти на кафедру, как тотчас же впился в Ину, добрыми ласковыми глазами.

— А-а… у новость на классе, — произнес он ломанным русским языком, — однаво маленькова шюлерин… Пожалуйте сюда, маленькова барышня и говоритъ мене, што ви знайт из немецкого слов, — уже непосредственно обратился он к Ине.

— Надо встать и выйти на середину класса, — успела подтолкнуть Южаночку ее соседка Гаврик.

Та неторопливо встала, прошла по классу и нерешительно остановилась перед кафедрой.

— Сделай реверанс, Палтова, — прозвучал голос Анны Васильевны, вязавшей что-то у столика под окном.

— Обмакнись! Обмакнись! — шептала ей со своей скамейки Гаврик, усиленно кивая своей черной, как шар круглой головенкой.

Но Южаночка продолжала стоять неподвижно и спокойными безмятежными глазами рассматривать учителя. И слово реверанс, и слово «обмакнись», то есть присядь на институтском жаргоне, ей были одинаково непонятны. Но зато ей сразу стало мило и понятно добродушное лицо учителя, с седыми как лунь волосами.

— На дедушку похож! Такой же хорошенький, старенький! — вихрем пронеслось в ее голове и она улыбнулась ему своей чарующей улыбкой, от которой точно стало светлее и радостнее в неуютной казенной классной.

При виде этой улыбки и добродушное лицо Шталя стало еще более мягким и добродушным.

— О каков карош маленьков девушка! Совсем карош маленьков барышня!. А что знайт маленьков барышня по немецку? — произнес он ласково, желая заранее ободрить прелестного ребенка с такими ясными, славными живыми и честными глазками.

Южаночка подняла руку и усиленно потерла себе лоб так, что он стал у нее багрово красный, и старалась всячески припомнить хоть какую-нибудь немецкую фразу, случайно запавшую ей в голову.

Увы! По-немецки тетя Аня или вернее Анна Петровна Палтова не успела выучить Южаночку, а уроки с крысой, прогостившей у них только два летние месяца, мало подвинулись вперед. Зато денщик Тарас, не раз дразнил при Южаночке ротного портного-немца Франца двумя фразами, на сомнительном немецком диалекте, которые и старалась теперь, во что бы то ни стало, припомнить черноглазая девочка.

— Ну? Ну? Что же ви молшит? Нечего не знайт по немецку? О как шаль! Как шаль! — сокрушенно покачал головой добрый старик.