Читать интересную книгу Ревизор Империи - Олег Измеров

— Направо прошу!

"В черносотенцах состояли… Почему в черносотенцах? У меня что, физиономия погромщика? И что такое Канария? Что‑то для давления на заключенных? Но он же ничего не спрашивал, признания не требовал. Или тут сами себя оговаривать должны? Да, и вообще, как тут выживать в камере? Если верно понял, сажают к политическим. Если не врут, а там кто их знает."

— Прошу!

"Канарией" оказалась узкая, метра на два в ширину и три в длину, комната, похожая на купе; окно, вопреки представлениям Виктора о типичной царской тюрьме, было обычных размеров, только забранное толстой железной решеткой. На окне — это ошарашило Виктора примерно так же, как автоматы у конвоя — стояли четыре гераньки в горшках. Нары были стругаными и двухъярусными, застланы только нижние. Постели выглядели нормально — подушка, простыня, серо — лиловое суконное одеяло. Над дверью висела электролампа, длинная, похожая на старый кенотрон: здесь она тоже была заключенной и помещена в железную клетку.

— Проходите, не стесняйтесь!

С одного из табуретов, что были прибиты к полу камеры у небольшого дощатого стола с книгами и бумагой, поднялся невысокий круглолицый человек с рыжеватой шкиперской бородкой, и кое‑как причесанной шевелюрой, чем‑то напоминающий молодого Энгельса из учебника новой истории. На клоне классика марксизма были неглаженые брюки, жилет и рубашка без галстука, впрочем, свежая.

— Болотный, Семен Никодимович, юрист.

— Еремин, Виктор Сергеевич. Инженер.

— Высшее образование?

— Да. Меня тут уже экзаменовали.

— Первый раз попадаете?

— В такие места — первый.

— Сударь, значит, вы просто не представляете, как вам повезло! Находящимся под стражей с высшим образованием положено улучшенное содержание, прогулки, врачебная помощь по первым признакам недомогания… По личным надобностям, представляете, здесь выводят в пудрклозет. Ладно, эти все тонкости потом расскажу, времени у нас с вами теперь более чем достаточно. Мои нары слева, ваши — справа. Да, самое главное — при высшем образовании не дозволены физические меры форсирования допроса. То — есть побои и пытки.

— М — да, пожалуй, это самое важное. Если, конечно, как говорится — строгость законов в России не компенсируется их неисполнением.

— Сударь мой, да вы, я погляжу, от жизни отстали. Насчет "неисполнения" — у нас теперь не девятнадцатый век! У нас промышленная революция!

Болотный заходил взад — вперед между нарами, затем резко остановился и выбросил в сторону Виктора указательный палец.

— Кстати, вы за что сюда угодили? Хотя невежливо задавать этот вопрос, не поведав своей истории. Мне подбросили подрывную литературу и стукнули в охранку. Кто подбросил — ума не приложу. Вот теперь здесь. А у вас?

— А мне подбросили странные деньги, вроде цирковых. Напечатанные якобы в девяносто седьмом. Говорят, что задержали до утра, а утром будет начальство и разберется.

— До утра? — лицо Болотного приобрело какое‑то отстраненное выражение и в глазах мелькнули злые огоньки. — Мне уже два раза подсаживали заключенных под стражу, которые говорили, что их освободят утром. И спрашивали, что передать тем, кто дал мне эту литературу.

— Хотите сказать, что я сексот?

— Кто?

— Ну, подсадная утка. Да я не собираюсь вас спрашивать ни о какой литературе. И вообще политика — игрушка для маленьких детей.

— Что?

— Не знаю я никакой политики. Меня подставили. Кто‑то разыграл. Или я кому‑то мешал.

— Кому? Это интересно.

— А я ежик, а я знаю?

— Почему ежик?

— Поговорка.

— Да, великий и могучий… Так как это все случилось?

— Шел по улице. Ко мне подошли два шпика. Сказали, что я вокзал снимаю. Я не снимал, у меня даже фотоаппарата нет. Они потребовали пройти.

— Превентивное задержание, улики слабые — цирковые деньги… Подумаю, как вам помочь. А вы, сударь, говорите, откуда родом?

— А вы, сударь, следователь? Я понимаю, что вы юрист, но вы же не адвокат сейчас. Мы с вами сокамерники.

Виктор думал, что Болотный обидится, но тот только пожал плечами.

— Что ж, для инженера вы мыслите логично. У меня есть основания сомневаться в вас, у вас — во мне. Нас с вами не знакомили. Но… Вас здесь могут задержать надолго, выясняя, откуда вы, кто может за вас поручиться или хотя бы узнать вашу личность. Правда, не знаю, плохо ли это для вас. Иногда человек может нарочно сесть за решетку по пустяковому поводу, пока на воле его ищут за более тяжкие деяния… Я не намекаю, боже упаси. Сменим тему. Чем думаете заняться в заточении? Я пишу статьи по римскому праву, публикую на воле, есть хоть и малый, но гонорар. Вы можете начать учить какой‑нибудь иностранный язык, это тоже пригодится.

— У меня есть другая идея. Договориться с местной газетой, составлять кроссворды. Это будет популярно и повысит тираж. Работаем вместе, доходы фифти — фифти.

— Кроссворд? Это что, вроде шарады?

— Да. Американская головоломка из слов. Нужна грамотность, эрудиция и покажу кое — какие правила.

— Вы не спешите на волю.

— Чтобы выйти на волю, нужны деньги, чтобы были деньги, нужен их источник. Если, конечно, не повезет.

— Это еще не план, но подход к плану…

— А пока расскажите лучше, что у вас тут за привилегии образованным?

— Вы не знаете?

— Представьте, что будто не знаю. Все равно время убивать надо, отбой не настал, так хоть за разговором.

— Если это ход охранки, то странный. Что же я смогу вам рассказать, человеку, пришедшему с воли? Вы не видели, что творится в России?

— Меня слишком занимала гипотеза электронно — дырочного механизма проводимости в полупроводниковых структурах. И я прилагал все усилия, чтобы от нее ничего не отвлекало.

— И если она подтвердится, это произведет переворот в российской и мировой промышленности, бытовом обиходе, коренным образом изменит нашу жизнь?

— Я похож на человека, помешанного на идее — фикс?

— Неважно. В России помешанные могут высказывать мысли более здравые, чем те, которым по чину полагается здраво мыслить. Это слова премьер — министра. А вот удовлетворить ваше любопытство… В изложении истории тоже можно при желании усмотреть крамолу. Не обессудьте.

И Болотный снова сел на табуретку, взял в руки перо, и пошел водить им по бумаге; перо заговорило шорохами и скрипами, будто пыталось что‑то нашептать своему хозяину.

"Странно, никогда раньше не обращал внимание, что перо скрипит. "

— Извините, Семен Никодимович, а здесь охрана не запрещает вздремнуть, сидя за столом?

— По бумагам для этого режима содержания — нет. Не соблаговолите сказать, зачем?

— На случай, если ночью вызовут на допрос.

— Здешнее недреманное око государя предпочитает по ночам спать. Впрочем, как хотите. Я отодвину книги, чтобы не мешали. Только время от времени вставайте и делайте приседания, взмахи руками и поясные поклоны.

— Понятно. От гиподинамии.

— Обычно инженеры считают латынь ненужным предметом.

— Вы угадали. Я не исключение.

"Это не сюр и не альтистория, это прямо… прямо фэнтези какое‑то, вот что", думал Виктор, смежив глаза и пытаясь заснуть под отдаленные крики птиц, название которых не принято лишний раз упоминать в местах заключения.

6. 3/4 суток Виктора Сергеевича

Дальше в этот день были серые тюремные будни.

— Овсянка, сэр!

Это на ужин принесли овсяной каши. С животным маслом. Как пояснил Болотный, местные пиплы имеют коров, в смысле, содержат, пасут их на пойменных лугах, и сбивают масло на продажу, так что этого добра завались и дешево. А вот молока не дают, потому что арестанты им между строк пишут.

К овсяной каше принесли кружку овсяного киселя и пару толстых ломтей ржаного хлеба домашней выпечки. Лишний вес набрать нельзя, но есть можно. Виктор подозревал, что диета подобрана для предупреждения у задержанных гастрита.

Пудрклозет оказался похожим на кошачий туалет. Нечистоты надо было засыпать мелким сухим торфом из совочка, потом это, видимо, увозили на удобрения.

С наступлением темноты волосок лампы раскалился и стал светить сквозь потемневшее стекло колбы неярким соломенным светом; читать при нем было совершенно немыслимо, но, с другой стороны, и спать он практически не мешал.