Читать интересную книгу Ревизор Империи - Олег Измеров

"Вот и правильно", — подумал он. "Народ радуется, ты и радуйся. Встраивайся в общую эмоциональную среду, своим будешь. Язык — это не главное, ты образованный… а, ну да, ты образованный, вот вас так говорить и приучали. Генри Хиггинс молодец, язык в этом обществе показывает социальный статус. Так что ботать на языке Пушкина, Лермонтова и других прогрессивных классиков, коих с детства читал. Что скажут? Скажут — говорит по — образованному. Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Ай да Штирлиц. Слава советской школе и ее задаче сделать из рабочих и крестьян лицеистов. Генри Хиггинс молодец, тара — пара, какой‑то там конец…"

Рассмотрение тумбы дало массу интересного. На тему войны ровным счетом ничего не оказалось, даже плакатов военных займов. Зато был плакат пасхального базара с лотереей на строительство российского воздушного флота — двухместный самолет наподобие "Блерио" в облаках; сзади — пилот, спереди — пулеметчик, который стреляет стоя на фюзеляже, как циркач. Кроме того, в честь пасхи на футбольном поле при храме Преображения Господня (о, господи!) был намечен товарищеский матч местных команд "Надежда" и "Польза", а в саду Общества трезвости вечером танцы.

Тут Виктор отметил про себя, что и пьяных не видно, а в книгах про царское и раннее послецарское время народ на пасху здорово надирался.

В саду Вольнопожарного общества обещали открытое соревнование по поднятию двухпудовой гири и концерт в честь ветеранов японской войны, с выступлением говорящей собаки г — на Борменталя ("Оба — на! Шарикова, что ли покажут?"). Больше же всего поразили две афиши. На первой из них было крупным шрифтом, похожим на компьютерный "Traktir", было выведено "Пылающий Эрос". Оказалось, что это выступление заезжего велотриальщика с цирковой фамилией Эрос. Хотя, если подумать, это было ничуть не страннее виденной Виктором в Москве, в нашей реальности, вывески "Салон Гея"; греческая мифология — коварная штука. Другая афиша была рекламой "Радиотехнической лавки Аудион", она сообщала о поступлении в продажу граммофонных труб из папье — маше, и это напомнило Виктору эпизод из кино "Начальник Чукотки", где ушлые американцы меняли меха на рупоры от граммофона.

В общем, обозревать афишную тумбу — это все равно, что лазить в Инет: всего много и без толку. Адрес лавки Аудион он списал; она была где‑то в Елецком переулке.

"Так. Какое‑нибудь заведение, чтобы работу поискать или загнать что нибудь, чтобы на ночлег устроиться — это, скорее, у завода, в старой части поселка. На сам паровозный соваться незачем — воскресенье, в гимназию тоже. Потом к радиолавке, если там тоже не выходной, оттуда на станцию."

За метровым решетчатым забором, на месте сквера перед фабрикой — кухней, в окружении стройных сосен и берез кучковались коричневые домики, обшитые тесом; они напомнили Виктору то ли пионерлагерь, то ли турбазу. На бараке, что стоял напротив калитки, красовалась длинная и узкая вывеска заводского общества потребителей на паях. До обоняния донесся запах квашеной капусты, соленых огурцов, постного масла, сушеных грибов и фруктов и сдобной выпечки. Голода, надо понимать, здесь не было.

Со стороны переезда простонал паровозный гудок; Виктор непроизвольно обернулся. Черно — белый полосатый шлагбаум был опущен; возле него стояла будка часового и прохаживался человек в форме. На голове у служивого вместо дореволюционной фуражки виднелось кепи, похожее на немецкое или австрийское.

"Е — мое! Оккупация? А как же сборы на российский воздушный флот? Уточнить бы, а то вляпаешься…"

Виктор перешел улицу и, не спеша, пробрался в толпе ожидающей у шлагбаума публики поближе к передним рядам. На кепи служивого — судя по беспросветным погонам с полоской, унтер — офицера, — была прицеплена овальная царская кокарда, а на форме, как на современной, торчали огромные накладные карманы: шесть на гимнастерке (из них два на рукавах), и два на брюках, не темных, а защитного цвета, и заправленных в сапоги. Не ботинки с обмотками, а дешевые кирзачи, местами потертые до хлопчатобумажной основы, хоть и усердно начищенные ваксой. Без имитации свиной кожи, зато с ремешком на низком голенище. Ремень бойца поддерживали плечевые лямки, а на шее…

И тут Виктору стало несколько не по себе. На шее унтера болтался самый настоящий пистолет — пулемет "Стэн", только с магазином вниз и круглыми дырками на кожухе ствола. Магазин покороче, патронов на двадцать. Новенькие вороненые части отливали синевой.

"Ну и чего удивительного?" — успокоил себя Виктор. "Автоматическое оружие в первую мировую известно. Вот почему "Стэн" забацали… А что, просто тот же ход мыслей. Надо было что‑то дешевое, для массового выпуска. А кирза… Ну, если у них тут резиновые шины, отчего же этой дряни не быть? Странно, что у нас ее так поздно придумали."

За особнячком послышались хриплые гудки, и мимо переезда, тяжело пыхтя и выталкивая из‑под себя в стороны струи белого пара, словно огнедышащий змей, неторопливо прополз черный шестиосный маллет с гигантским хвостом тяжелого воинского эшелона. Теплушки с солдатами и орудия на двухосных платформах особого удивления у Виктора не вызвали. Примерно как в фильмах про гражданскую.

А затем появились платформы с танками.

Это были вовсе не те громадные ромбы, что обычно показывали в фильмах про гражданскую и которые пускал под откос артист Соломин из "Адьютанта его превосходительства", но размерами тоже внушали. Очертания грозных машин терялись под серым брезентом, растянутым над бронекорпусами наподобие палаток, и только в самом низу из‑под грубой ткани выступал серо — зеленый стальной лист с заклепками, окаймленный пластинами гусеничных звеньев.

Танкам Виктор уже не особо удивился. К восемнадцатому году легкую бронетехнику сотнями штук клепали французы и собирались клепать немцы и американцы. Странным было видеть это чудо в русской армии. Похоже, здесь оно не было редкостью — народ на переезде обозревал вундерваффе так же спокойно, как смотрели на закамуфлированные ракеты в шестидесятых. Но зато, если какой‑нибудь политик на теледебатах будет уверять, что Россия в начале гражданской войны могла выпускать танки, значит, он просто побывал в этой реальности. С каждым может случиться.

Наконец, хвост состава уполз без остановки куда‑то в сторону Рославля, переездный взялся крутить лебедку, и длинная жердь шлагбаума лениво поползла вверх. Народ с гомоном двинулся. Виктор уже сделал первый шаг к переезду, как вдруг перед ним вырос невысокий конопатый тип лет этак двадцати восьми в котелке и, отвернув лацкан темно — серого пиджака, показал жетон.

— Тайная полиция его величества. Соблаговолите проследовать с нами.

— По — хорошему просим, — донеслось из‑за спины. Виктор оглянулся: сзади стоял еще один тип в котелке, только постарше, лет так под сорок, худощавый, рыжий, с усами подковой, в зеленом пиджаке и с тросточкой. Лицо его было унылым.

— Могу ли я узнать, в чем меня обвиняют? — осторожно спросил Виктор.

— Вы подозреваетесь в попытке сфотографировать станцию и воинский эшелон, — невозмутимо ответил конопатый.

Виктор впервые обрадовался тому, что он попал в другую реальность без мобильника.

— Разве у меня есть фотоаппарат? — недоуменно спросил он.

Конопатый хитро прищурился.

— Сейчас есть камеры, которые снимают на кусок синематографической пленки через пуговицу. Соблаговолите проследовать в розыскной пункт уездного отделения, там разберутся.

4. Облом попаданцев, или кадры решают не все

Следуя за представителем тайной полиции, который вполне прозаически лузгал семечки и сплевывал их на мостовую, Виктор перебирал в памяти все, что ему известно о царской охранке по книгам, фильмам и Инету. Не вспоминалось ничего хорошего. Особенно удручало почерпнутое из Инета: он как‑то вычитал в Википедии, что после революции 1905 года число охранных отделений в России сокращали, да и вообще было их вроде как бы меньше сотни на всю Россию. А тут на тебе — уездное. Да еще с поселковым розыскным пунктом. Как минимум, это означало, что политическая полиция в России превратилась в мощную самостоятельную систему. Впрочем, из революции пятого года царское правительство могло здесь сделать совсем иные выводы.

Переходя через пути, Виктор по привычке обернулся налево, затем направо… и на мгновение даже забыл, что он задержан. Чуть поодаль, примерно там, где сейчас находится платформа "Красный Профинтерн", на фоне чистого голубого неба разливалось сияние золотых крестов, а под ним из‑за деревьев выглядывало высокое, похожее на разукрашенную елку, здание храма Преображения Господня.