Читать интересную книгу Динамит пахнет ладаном - Евгений Костюченко

Когда их, наконец, пригласили в зал заседаний, Орлов долго не мог разглядеть лицо женщины, сидевшей на скамье подсудимых. Рядом с ней стоял адвокат. А зал был заполнен до отказа. Все места были заняты, и толпа теснилась в проходах. Орлов, продвигаясь вслед за маршалом, слышал обрывки разговоров. Мужчины отзывались о «миссис Роджерс» весьма и весьма лестно. Она держалась достойно, она была очаровательна, она ни в чем не виновата, и ее следовало немедленно выпустить, да еще заплатить компенсацию за причиненные неудобства. Дамы же возмущались наглостью этой безнравственной особы, которая не гнушалась обслуживать грабителей поездов, а теперь, получается, ни в чем не виновата.

Решение присяжных вызвало бурный восторг мужской половины зала. Миссис Роджерс была признана невиновной в подделке подписей и подлежала освобождению в зале суда. Однако…

Голос судьи потонул в аплодисментах. Адвокат и подсудимая пылко обнялись, торжествуя победу. Сквозь шум пробился голос «миссис Роджерс»:

— Ваша честь! А как же мои сто долларов, которые были у меня отняты при аресте? Я их честно заработала! Я же не знала, что там поддельная подпись! Если меня признали невиновной, могу ли я получить свои деньги обратно?

— Погодите, мэм, я еще не закончил! — повысил голос судья. — Тишина! Тишина в зале!

Публика быстро угомонилась, почувствовав, что развязка дела может оказаться весьма интересной.

— Итак, в связи с вышеизложенным, согласно Конвенции 1887 года между правительствами Соединенных Штатов и России о взаимной выдаче преступников, передать подозреваемую представителям консульской службы на предмет установления личности и дальнейшей экстрадиции. Дело закончено. Господин маршал! — Судья отыскал взглядом Паттерсона, усмехнулся и кивнул: — Ваш ход, сэр.

В наступившей тишине маршал, позванивая наручниками, подошел к скамье подсудимых. Орлов двинулся за ним. И только сейчас смог увидеть лицо той женщины, которую ему предстояло сопровождать.

Она тоже увидела его, и ее щеки вспыхнули, и тут же покрылись мертвенной бледностью. Она отшатнулась, схватившись за адвоката.

— Ваши руки, мэм, — сочувственно попросил маршал. — Мне жаль, но таков порядок.

— Это противозаконно, — возразил адвокат. — До установления личности никто не имеет права лишать мою подзащитную свободы. Сначала потрудитесь предъявить обвинение! Миссис Роджерс только что признана невиновной, и я …

— Да, — сказал Паттерсон, защелкивая наручники. — Миссис Роджерс признана невиновной. Но российский суд хочет задать несколько вопросов женщине, которую зовут Вера Муравьева.

Маршал четко и медленно выговорил это имя. И лицо женщины снова покрылось красными пятнами.

— Это еще надо доказать! — воскликнул адвокат.

— Не надо, Генри, — тихо произнесла женщина, не сводя глаз с Орлова. — Они уже всё знают. Спасибо вам. Вы сделали всё, что могли. Жаль, в России у меня не будет такого адвоката.

* * *

Эта черта осталась у нее с детства — способность моментально краснеть и тут же становиться бледной, как привидение…

Троицкое, имение Орловых, находилось в семи верстах от села Высокого, где жили Муравьевы. И каждый летний день начинался для Павлуши Орлова с конной прогулки. Если в городском доме за ним присматривал англичанин Бартл, то здесь, «на воле», мальчишка находился под опекой казака Нестеренко. Тот на рассвете седлал двух кобыл, и Павлуша, едва позавтракав молоком с горбушкой, уже взлетал в седло и трусил следом за Нестеренко через влажные луга к Высокому. Так уж было заведено — все соседи сплавляли своих детишек к Муравьевым.

Усадьба Муравьевых не отличалась чистотой и порядком. Коровы, гуси и куры свободно разгуливали по двору, а за особняком много лет достраивалось огромное хранилище для редкостей, которые князь привозил из путешествий. Соответственно, повсюду можно было запачкаться известью или наткнуться босой ногой на осколок кирпича, а то и на гвоздь. Но дети любили эту усадьбу из-за ее огромного фруктового сада. Там, в глубине под деревьями, была старая заброшенная сторожка, которая служила ребятне то разбойничьей пещерой, то вигвамом индейцев, то неприступной крепостью. А еще сторожка была наилучшим местом для того, чтобы рассказывать страшные истории. Их обычно начинала старшая сестра, Катя Муравьева. Нагнав страху, она умолкала, передавая слово Саше Раевскому. А тот доводил атмосферу ужаса до предела, и в критический момент вдруг испуганно вскрикивал — и все малыши россыпью бросались вон из кошмарного места. В малышах числились Вера Муравьева, Лиза Оболенская, Николенька Ростовцев и еще кто-то…

Сейчас Орлов, естественно, не мог вспомнить всех, с кем прошли его милые детские годы. Но Вера… Ее он вспомнил сразу и узнал моментально, хотя они не виделись, наверно, лет пятнадцать. Или меньше? Их последняя встреча была мимолетной. На каком-то балу в Москве. Их свела мазурка, и Вера спросила, еле слышно, глядя в сторону: «Правду ли говорят, что вы помолвлены с Башкирцевой?»

Да, это было за год до его свадьбы. Потом он не раз встречался — и в свете, и по службе — с ее отцом, генералом Муравьевым. Тот преподавал топографию в академии Генерального штаба, где учился Орлов, затем их пути не раз пересекались. Орлов знал, что, едва Вере исполнилось шестнадцать, отец стал брать ее с собой во все экспедиции. Знал он и то, что Сергей Муравьев, старший брат Веры и Кати, был замешан в каком-то политическом деле. Однако подробности до него не дошли, да он ими и не интересовался.

И вот она стоит перед ним. И с ненавистью смотрит ему в глаза. Проститутка с парохода. Государственная преступница. Террористка. Она вернется в Россию в кандалах, словно убийца.

Орлов поднес ее вещи к пролетке — объемистый саквояж, тяжелый кожаный баул и шляпную коробку — и погрузил в багажный ящик. Когда маршал подвел Веру, Орлов подал ей руку. Но она ее не заметила. И, неловко схватившись скованными руками за поручень, взошла в коляску сама.

До самой станции пролетку сопровождала толпа зевак. Вспыхивал магний фотографических камер. Вера обворожительно улыбалась и, позванивая наручниками, посылала публике воздушные поцелуи, словно оперная дива.

Войдя в свое купе, она устало опустилась на диван и обратилась к маршалу:

— Опустите штору на окне. Я устала от людей. Не хочу никого видеть.

— Вам придется потерпеть наше общество, — сказал Паттерсон, снимая с нее «браслеты». — Пока вы не ляжете спать, один из нас будет постоянно находиться рядом. А на ночь, вы уж извините, я вас пристегну к месту, таков порядок.

— Я знаю порядок, сэр. Не стану мешать вам исполнять свой долг. Кроме того, вы так похожи на моего отца, что рядом с вами я чувствую себя как дома. Всё чудесно, сэр. У вас, наверно, замечательная семья. Много детей, любящая жена. У вас такие добрые глаза. Вы похожи на человека, которого постоянно окружают любящие люди. И это несмотря на все трудности вашей работы!

Она улыбалась маршалу и словно не замечала Орлова. Паттерсон немного смутился и сказал:

— Мне не положено с вами разговаривать.

— А вы и не разговаривайте. Говорить буду я. Для нас, женщин, самая страшная пытка — это молчание. А в камере я могла поговорить только со следователями или с адвокатом. Меня держали в одиночной камере, представляете?

— Пойду, узнаю, когда отправляется поезд, — сказал Паттерсон.

Но Орлов его опередил и первым вышел из купе:

— Я сам узнаю.

Чтобы улизнуть хотя бы на время, пришлось воспользоваться столь глупым предлогом. Оба они знали, что до отправления поезда оставалось еще двенадцать минут. Но оба вдруг почувствовали себя презренными тюремщиками, едва ли не палачами. И чувство это было настолько острым, что оба готовы были всё бросить и бежать отсюда.

* * *

Их вагон был первым в составе. С виду обычный пульман, внутри он разделялся на несколько купе и зарешеченных секций. В таких вагонах возили особо ценные грузы и особо опасных преступников.

В одном из купе уже расположились почтальоны, сопровождавшие несколько тяжелых мешков, сложенных рядом в секции. Их соседями были двое молчаливых курьеров. Орлов прошел по вагону, перебросился парой слов с проводником и узнал, что отправление задерживается. Что-то случилось с машинистом, и сейчас ищут сменщика, который, как назло, куда-то запропастился.

Орлов вернулся к себе. Через открытую дверь доносился голос Веры, которая продолжала свой монолог за стенкой. У нее было отлично поставленное южное произношение, как у какой-нибудь молодой аристократки из Луизианы. Она и выглядела, как истинная южанка — темноволосая, кареглазая, с тонким чуть вздернутым носиком и высокими скулами. «Неудивительно, что ей так легко удалось выдать себя за пароходную проститутку, — подумал Орлов. — За дорогую проститутку. По Миссисипи только такие и катаются, наследницы плантаторов. Интересно, откуда все-таки у нее эти деньги?»