— Ты… ты говоришь суровые слова.
— Да. Я обязан говорить сурово, поскольку уважаю тебя, Пифеос.
Грек рыскал глазами из стороны в сторону — на горы, устремленные к небесам, где звезды таяли в призрачном свете, на леса и луга, на сияющий залив, за которым лежал невидимый отсюда океан.
— Ты прав, — произнес он в конце концов. — Следовало отплыть давным-давно. Так мы и поступим. Я седобородый осел.
Ханно улыбнулся:
— Нет, просто мужчина. Она вернула твоему сердцу весну, которая, как тебе казалось, миновала без возврата. Мне и прежде случалось видеть такое, и достаточно часто.
— С тобой такое тоже бывало? Ханно положил руку на плечо друга.
— Пойдем, попробуем поспать. Нас ждет работа.
8
Изнуренные странствиями, потрепанные, полинявшие, но ликующие, три корабля приближались к Массалии. Стоял свежий осенний денек, вода играла и переливалась, словно кто-то рассыпал алмазы на сапфировом поле, однако ветер был слабеньким, да и днища давали течь; идти приходилось медленно.
Пифеос подозвал к себе Ханно и попросил:
— Постой со мной на палубе. Не исключено, что нам с тобой больше никогда не выдастся случая для спокойной беседы.
Финикиец не споря прошел на нос: в последний час плавания Пифеос решил лично выступить в роли впередсмотрящего.
— Да уж, — согласился Ханно, — ты теперь, конечно, будешь занят. Все твои знакомые и их родственники до третьего колена захотят зазвать тебя в гости и расспросить, послушать твои рассказы, будут засыпать тебя письмами, записываться в очередь на твою книгу и сетовать, что ты не подготовил ее загодя…
Пифеос скривил губы.
— У тебя всегда найдется шуточка про запас… Какое-то время они молчали, наблюдая. Мореходный сезон подходил к концу, и волны — какими же крошечными и тихими они казались вдали от Атлантики! — несли на себе суда и суденышки всех видов и размеров. Гребные лодки, баржи, просмоленные рыбачьи баркасы, толстопузые прибрежные торговцы, большой зерновоз из Египта, вызолоченная прогулочная посудина, два сухопарых военных корабля, спустивших паруса и пробирающихся по-паучьи на веслах, — и все норовили проскользнуть в гавань, опередив остальных. Над морем перекатывались крики, а то и ругательства. Гулко хлопали паруса, скрипели уключины. А впереди сверкал город, белый в синих тенях лабиринт, не желающий держаться в крепостных стенах. Над рыжими черепичными крышами лохматились дымы. Вокруг, среди бурого жнивья, еще зеленеющих пастбищ, темных сосен и желтых садов, гнездились усадьбы и виллы, а еще дальше начинались серо-коричневые горные гряды. Сотнями реяли чайки, ныряя и истошно крича, буйные, как снежная метель на севере.
— Ты не передумал, Ханно? — осведомился Пифеос.
— Не могу я передумать, — решительно ответил финикиец. — Задержусь только до выплаты жалованья, и всего хорошего…
— Но почему? Не понимаю почему, а ты не хочешь объяснить.
— Так лучше для всех.
— Уверяю тебя, для человека твоих способностей здесь раскрывается блестящее будущее. Без всяких границ. И не думай, что будешь жить на птичьих правах. Я пользуюсь влиянием и выхлопочу тебе, Ханно, массалийское гражданство.
— Знаю. Ты уже говорил мне об этом. Спасибо, но нет. Пифеос тронул финикийца за руку, сжимающую бортовое ограждение.
— Ты опасаешься, что найдутся люди, которые попрекнут тебя твоим происхождением? Не попрекнут, обещаю твердо. Мы выше этого, наш город открыт для всего мира.
— Я останусь чужаком для всех и всегда. Пифеос сказал со вздохом:
— Ты ни разу не открыл мне свою душу, как я открывал тебе свою. И все равно я никогда не чувствовал такой близости по отношению к кому бы то ни было, даже…
Он запнулся, и оба отвели глаза. Ханно первым обрел свой обычный сдержанный тон, однако сумел еще и улыбнуться.
— Мы вместе пережили очень и очень многое, хорошее и плохое, ужас и скуку, веселье и страх, восторг и смертельную опасность. Такие вещи связывают.
— И все-таки ты рвешь эту связь так легко? — удивился Пифеос. — Говоришь мне «прощай», и все?
На мгновение, прежде чем Ханно сумел восстановить насмешливый тон, что-то в нем дрогнуло, и грек сумел уловить в словах собеседника странную боль:
— Что есть жизнь, как не вечное прощание с близкими?..
Глава 2
ПЕРСИКИ ВЕЧНОСТИ
Янь Тинко, субпрефект области Журчащий Ручей, готовился к встрече инспектора из Чананя.[4] Хорошо еще, что инспектору предшествовал скороход с предупреждением, что тот прибывает по поручению самого императора, и дворня успела подготовить достойный прием. И на следующий день, когда солнце поднялось в зенит, на восточном тракте показалось облако пыли. Как только облако подкатилось ближе, в нем обозначился отряд всадников — воинов и слуг, а следом за ними четыре белых коня катили повозку государственного сановника.
Вымпелы трепетали на ветру, булат блистал на солнце — прекрасное зрелище, особенно по контрасту с невозмутимостью природы. Янь Тинко наслаждался им с высоты расположенного на холме подворья, стоя у ворот и озирая землебитные стены, черепичные и соломенные крыши поселка Мельничный Жернов. Дома теснились вдоль узких улочек, отданных крестьянам и свиньям; но и эти изгои не оскорбляли взор — они были неотъемлемы от щедрой желтовато-коричневой лёссовой почвы, кормившей народ. Вокруг поселка раскинулись поля. Лето только-только началось, и на фоне ярко-зеленого ковра всходов ячменя и проса виднелись одетые в синее люди, гнущие спины ради будущего урожая. Уменьшенные расстоянием, вдалеке пестрели хутора. Разбросанные там и тут сады уже отцвели, но на ветках уже набухала завязь, а листва играла солнечными зайчиками. Ивы вдоль оросительных каналов тихонько лепетали на пропахшем зеленью ветру. Темные сосны и кипарисы на дальней гряде были полны горделивого достоинства. Из тени рельефно выступали склоны, отданные под пастбища.
К западу от деревни крутизна склонов быстро нарастала, лес густел. Путь до границ Поднебесной еще далек, долог и труден; где-то там вдали раскинулись царства тибетцев, монголов и прочих варваров, но уже и здесь очаги цивилизации разделены изрядными расстояниями, и прибытие в любой из них доставляет путнику удовольствие, какого он наверняка не испытывает в сердце страны.
Янь Тинко тихо произнес:
Радостно нам наблюдатьЧереду неизменных сезонов —Тех, что от века богами дарованы нам;Радостно нам соблюдатьЧереду ритуалов священных —Тех, что от века завещаны предками нам…
Не дочитав старинные стихи, он умолк и вернулся во двор. Обычно он дожидался гостей в доме; однако ради императорского посланца Янь Тинко поместился с сыновьями на террасе, облачившись в лучшие одеяния. Слуги выстроились живым коридором от крыльца до внешних ворот; лабиринт кустов закрывал от высокого гостя все, кроме пруда с золотыми рыбками. Женщины, дети и чернорабочие спрятались от глаз подальше в строениях подворья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});