Читать интересную книгу Скарамуш - Рафаэль Сабатини

Маркиз снова повернулся к огню, как бы намекая, что разговор окончен. Однако его манёвр не обманул озадаченного и слегка обеспокоенного Андре-Луи. Он счёл разглагольствования де Латур д'Азира весьма странными и подозрительными; как будто рассчитанные на то, чтобы в вежливых выражениях, облечённых в оскорбительно-высокомерный тон, объяснить ситуацию, но на самом деле могли только раздражать человека со взглядами де Вильморена.

Так и случилось. Филипп встал.

— Разве в мире не существует других законов, кроме закона об охоте? — возбуждённо спросил он. — Вам доводилось слышать о законах гуманности?

Маркиз утомлённо вздохнул.

— Какое мне дело до законов гуманности? — спросил он.

Некоторое время Филипп смотрел на него в немом изумлении.

— Никакого, господин маркиз. Увы, это слишком очевидно. Надеюсь, вы вспомните об этом, когда пожелаете воззвать к тем самым законам, которые сейчас подвергаете осмеянию.

Де Латур д'Азир резко вскинул голову и повернул к Филиппу своё породистое лицо.

— Что вы имеете в виду? Сегодня вы уже не в первый раз позволяете себе туманные высказывания. Я склонен усматривать в них скрытую угрозу.

— Не угрозу, господин маркиз, — предостережение. Подобные действия, направленные против божьих созданий… О, вы можете усмехаться, сударь, но они — такие же божьи создания, как и мы с вами, хоть эта мысль нестерпима для вашей гордыни. Перед Богом…

— Прошу вас, господин аббат, избавьте меня от проповеди.

— Вы издеваетесь, сударь. Вы смеётесь. Интересно, будет ли вам смешно, когда Господь призовёт вас к ответу за чинимые вами насилия и пролитую кровь?

— Сударь! — Шевалье де Шабрийанн вскочил, и голос его прозвучал как удар хлыста. Но маркиз удержал кузена.

— Сядьте, шевалье. Вы мешаете господину аббату, а мне хотелось бы дослушать его. Он чрезвычайно занимает меня.

Андре-Луи, сидевший у двери, тоже встал. Объятый тревогой и предчувствием беды, он подошёл к другу и взял его за руку.

— Нам лучше уйти, Филипп, — сказал он.

Но тот уже не мог совладать со своим порывом.

— Сударь, — сказал он маркизу, — подумайте о том, кто вы сейчас и кем вы станете. Вспомните, что вы и вам подобные живёте злоупотреблениями, и задумайтесь над тем, какие плоды они должны принести в итоге.

— Бунтовщик! — презрительно проговорил маркиз. — Вы имеете наглость заставлять меня слушать всякий вздор, выдуманный вашими так называемыми современными интеллектуалами!

— Вздор, сударь? Вы думаете… вы действительно считаете всё мною сказанное вздором? Феодальная власть держит в тисках всё живое и ради собственной выгоды выжимает из народа все соки! Она заявляет права на воды рек и огонь, на котором бедняк печёт свой хлеб, на траву и ячмень, на ветер, что вращает крылья мельниц! Крестьянин не может ступить на дорогу, перейти реку по шаткому мосту, купить локоть ткани на деревенском рынке, не заплатив налога! По-вашему, всё это — вздор? Но вам и этого мало! В уплату за малейшее посягательство на ваши «священные» привилегии вы отнимаете у несчастного самую жизнь, нисколько не думая, на какое горе обрекаете вдов и сирот! Неужели вы успокоитесь только тогда, когда ваша тень проклятием ляжет на всю страну? Или в гордыне своей вы полагаете, что Франция — этот Иов среди народов — будет вечно терпеть ваше ярмо?

Филипп остановился, словно ожидая ответа. Но ответа не последовало. Маркиз в молчании внимательно смотрел на молодого человека; в его глазах поблёскивал зловещий огонь, в уголках губ застыла презрительная полуусмешка.

Андре-Луи потянул друга за рукав.

— Филипп!

Де Вильморен смахнул его руку и продолжал с ещё большим фанатизмом:

— Неужели вы не замечаете, что собираются тучи, предвещающие бурю? Вы, вероятно, полагаете, будто Генеральные штаты, созываемые господином Неккером и обещанные на будущий год, станут заниматься только изобретением новых податей для спасения государства от банкротства? Если так, то вас ждёт разочарование. Презираемое вами третье сословие докажет, что сила на его стороне; оно найдёт способ покончить с язвой привилегий, разъедающей нашу несчастную страну.

Маркиз слегка шевельнулся на стуле и наконец заговорил.

— Сударь, — сказал он, — вы обладаете опасным даром красноречия. И источник его скорее в вас самих, чем в вашем предмете. В конце концов, что вы мне предлагаете? Разогреть блюда, приготовленные для обтрёпанных энтузиастов из провинциальных клубов, чьи головы набиты обрывками из ваших вольтеров, жан-жаков[17] и прочих грязных писак? Ни у одного из ваших философов не хватило ума понять, что мы представляем собой сословие, освящённое древностью, что за нашими привилегиями — авторитет веков!

— Гуманность, сударь, — возразил Филипп, — древнее, чем институт дворянства. Права человека родились вместе с самим человеком.

Маркиз рассмеялся и пожал плечами.

— Иного ответа я и не ожидал. В нём звучит бредовая нота, которую тянут все философы.

Но тут заговорил господин де Шабрийанн.

— Вы слишком долго ходите вокруг да около, — с нетерпением упрекнул он кузена.

— Я уже у цели, — ответил ему маркиз. — Я хотел сперва всё уточнить.

— Чёрт побери! Теперь у вас не должно оставаться сомнений.

— Вы правы. — Маркиз встал и повернулся к де Вильморену, который ничего не понял из короткого разговора двух кузенов. — Господин аббат, вы обладаете очень опасным даром красноречия, — повторил он. — Могу себе представить, как оно увлекает людей. Если бы вы родились дворянином, то не усвоили бы с такой лёгкостью ложные взгляды, которые проповедуете.

Де Вильморен недоуменно посмотрел на маркиза.

— Если бы я родился дворянином, говорите вы? — медленно и слегка запинаясь переспросил он. — Но я и родился дворянином. Мой род и моя кровь не уступают вашему роду и крови в древности и благородстве.

Маркиз слегка вскинул брови, по его губам скользнула едва заметная снисходительная улыбка, тёмные влажные глаза смотрели прямо в лицо Филиппу.

— Боюсь, что вас обманули.

— Обманули?

— Ваши взгляды свидетельствуют о том, что ваша матушка не отличалась скромностью.

Жестокие, оскорбительные слова растаяли в воздухе, и на устах, произнёсших их невозмутимо, как пустую банальность, появилась спокойная усмешка.

Наступила мёртвая тишина. Андре-Луи оцепенел от ужаса. Де Вильморен не отрываясь смотрел в глаза де Латур д'Азира, как бы ища объяснения. И вдруг он понял, как жестоко его оскорбили. Кровь бросилась ему в лицо, в мягких глазах вспыхнул огонь. Он задрожал, с уст его сорвался крик, и, подавшись вперёд, он наотмашь ударил по ухмыляющейся физиономии маркиза.