— Он ей угрожал? — вскрикнул Алден. — Этот сукин сын…
— Сядь, Алден. Расслабься.
Алден успел встать, но теперь опустился на стул. Он до сих пор сжимал ладони в кулаки. У него были большие руки, которыми можно наделать много беды, если их владельца на то спровоцировать.
— Холли также просила передать, что мистер Массимо не имеет к вам никаких претензий. Он сказал, что обе семьи начали то глупое соревнование, поэтому обе семьи виноваты в том, что произошло. Твоя мама рассказала, что мистер Массимо хочет все забыть.
Кадык Алдена дергался вверх и вниз, напомнив Ардель детскую игрушку с прыгающей обезьяной на палочке.
Энди наклонился вперед. Он как-то болезненно улыбался, словно не хотел этого делать, но ничего не мог поделать.
— Она передавала, что мистеру Массимо очень жаль, что такое случилось с остальными вашими фейерверками.
— Остальными? Я же говорил, что в этом году не покупал ничего, кроме…
— Помолчи, и дай мне договорить. Иначе я забуду сообщение.
Алден кивнул. На улице зазвучала вторая сирена, потом третья.
— Те фейерверки, которые стояли на кухне. Твоя ма сказала, что ты, видимо, поставил коробки слишком близко к дровяной печи. Не помнишь?
— Э-э…
— Советую вспомнить, Алден, и поскорее, потому что мне очень хочется опустить занавес в конце этого сраного спектакля.
— Пожалуй… типа… да, — выдавил Алден.
— Я даже не буду спрашивать, почему вы зажгли печь в эту жаркую июльскую ночь, ибо я уже тридцать лет служу в полиции и знаю, что в голову пьяницам приходят просто невероятные идеи. Ты с этим согласен?
— Ну… да, — признал Алден. — Пьяницы — люди непредсказуемые, А «Лунотряс» — вообще смертельное пойло.
— Именно поэтому твоя хижина на берегу озера Абенаки сейчас пылает до неба.
— Господи Иисусе!
— Не думаю, что к этому как-то причастен Сын Божий, Алден. Вы были застрахованы?
— Боже мой, еще бы, — ответил Алден. — Страховка — хорошая вещь. Я этому научился после смерти Бати.
— Массимо также были застрахованы. Твоя мама попросила это тебе передать. Она сообщила, что за яичницей с беконом они решили, что так будет честно. Ты согласен?
— Ну… его дом был чертовски большим, больше нашей лачуги.
— Допустим, что в его страховом полисе эта разница обозначена, — сказал Энди и поднялся. — Думаю, какое-то слушание все равно состоится, но сейчас ты можешь идти.
Алден поблагодарил. И ушел, пока они не передумали.
Энди и Ардель сидели в комнате для допросов и смотрели друг на друга. В конце концов, Ардель заговорила:
— А где была миссис Маккозланд, когда начался пожар?
— Пока Массимо не пригласил ее на яйца-пашот с омаром и жареным картофелем в «Лаки», она была прямо здесь, в участке, — ответил Энди. — Ждала, отправят ее мальчика в тюрьму, или арестуют до судебного заседания. Надеялась выкупить его в случае с арестом. Эллис сказал, что, когда они с Массимо ушли, он обнимал ее за талию. Видимо, у него длинные руки, потому что талия у нее необъятная.
— А кто же, по-твоему, поджег хижину Маккозландов?
— Мы этого никогда не узнаем, но если ты хочешь услышать мое мнение, то это сделали сыновья Массимо, еще до рассвета. Положили свои неиспользованные фейерверки возле печи или же просто на нее, а потом подбросили в ту печку дров, и она сильно разгорелась. Очень похоже на бомбу замедленного действия, если подумать.
— Черт побери.
— Вот какие можно сделать из этого выводы: когда пьяницы фейерверки запускают — это плохо, а когда рука руку моет — это хорошо.
Ардель подумала над этим, а потом вытянула губы трубочкой и просвистела мелодию из пяти нот из «Близких контактов третьей степени». Она попыталась повторить, но засмеялась, и ничего не получилось.
Неплохо, — сказал Энди. — А на трубе сыграешь?
С мыслями о Маршалле Додже