В июле фрегат «Светлана» под Андреевским флагом вошел в порт Неаполя. Корабль тут же окружили шлюпки, в которых кроме итальянских моряков находились и немецкие. Внимание к русским было огромное, и уже вечером состоялось шумное гулянье. Однако юный Константин, много наслышанный о знаменитой итальянской опере, предпочел поход в театр веселой вечеринке в кругу моряков из разных стран. Но… удовольствия особого не получил. Скорее всего, не из-за того, что спектакль был плох, просто очень устал после многодневного плавания. В дневнике он смущенно признается: «Я чуть не заснул».
Но в последующие дни юный гардемарин полон энтузиазма. Вместе с товарищами он осматривает достопримечательности Неаполя, любуется полотнами поразившего его воображение художника Гвидо Рени, посещает церковь на одной из тихих улочек, где любуется «прекрасными статуями».
Молодой человек восхищен искусством древней Эллады. В Помпеях, разрушенных когда-то извержением вулкана Везувий, он даже принимает участие в раскопках. Об этом делает 31 июля запись в дневнике:
Рыли и при нас… я увлекся и принялся сам отгребать лопатой мелкие камень и песок и отрыл фреску, изображающую вазы и урны.
В начале августа русские моряки прибыли в Вечный город. В их распоряжении до обидного мало времени – всего три дня, и они торопятся увидеть как можно больше. Просят гида «употребить это время на осмотр главных памятников искусства и истории, и чтоб он нам всех их показал с чувством, с толком, с расстановкой». Задача явно трудновыполнимая, но все же молодые люди успевают тщательно осмотреть Ватикан. Сначала знаменитую на весь мир библиотеку, потом зал, где находятся произведения скульптуры. Именно здесь великий князь Константин испытывает чувство огромной благодарности к своему учителю рисования С. Никитину. Он записывает в дневнике:
Тут я увидел в действительности все, что знал так хорошо по рисованию. Этим знанием я обязан моему милому Сергею Васильевичу. Я видел Аполлона Бельведерского, Лаокоона.
После Ватикана – осмотр Каракаллы, пантеона Агриппы, «из которого сделана церковь S. Maria Rotonda», катакомб Св. Каликста, которые напомнили великому князю любимую им историческую книгу Е. Тур «Катакомбы». Вечером Константин записывает в дневнике: «Я думал, как светлый Севастиан, храбрый григорианец (мой любимый), спускался по этой лестнице». Где-то в глубине души рождаются первые, пока еще робкие поэтические образы.
22 августа 1875 года в дневнике появляется лаконичная запись: «На фрегате – король». Но эта встреча для Константина отнюдь не официальная, она проникнута теплом и сердечностью. Ведь на борт «Светланы» поднялся греческий король Георг I с женой Ольгой Константиновной, в прошлом русской великой княжной, старшей сестрой автора дневника. Королева эллинов пригласила брата погостить в Афинах.
Дни, проведенные в доме сестры, он и годы спустя вспоминал как светлое и прекрасное время. Молодого человека, которому вот-вот исполнится семнадцать, здесь окружают любовью и лаской. Совсем как дома… Он с удивлением осознает, что все время морского путешествия скучал по таким теплым, доверительным отношениям, какие складываются у него с сестрой.
Незримая нить глубокой душевной симпатии связывает их настолько крепко, что даже после возвращения домой, в Санкт-Петербург, Константин неоднократно обращается мысленно к сестре в минуты душевного волнения, неуверенности в себе. Недаром уже после окончания плавания он запишет в дневнике:
Во мне борьба, слезы, желание писать стихи, сочинять музыку, и ничего не выходит: я другой человек здесь, я никуда не годный человек, с тех пор как уехал с фрегата, я ничего не значу, не имею никакой цели, ах, как это горько. Непременно напишу Оле, чтоб она дала мне совет, что делать; я на днях начал сочинять:
Безумная душа, о чем печешься ты?Зачем покоя ты себе найти не знаешь?Зачем слова твои – слова, мечты – мечты,Зачем ты Господа законы забываешь?
Образ сестры, который в дальнейшем возникает в лирике К. Р., говорит о том, что она была его советчицей, другом, вдохновителем. Поэтому неудивительно, что именно в ее доме в Афинах родились первые поэтические строки великого князя. В общении с Ольгой он отводил душу, раскрывая ее для самых прекрасных, возвышенных чувств. Недаром именно в летней королевской резиденции в Татое, высоко в горах, он запишет в дневник: «Любовь движет миром».
…Но вот настал день расставания с милой Ольгой, ее семьей, прекрасной Грецией. Фрегат «Светлана» направляется в Венецию.
Среди отмеченных им живописных полотен – мировые шедевры не только Тициана, но и Тинторетто, Веронезе. Это говорит не только о любви юноши к искусству, но и глубокой осведомленности, прекрасном художественном вкусе.
Путь домой пролегает через Вену. Кто не мечтал в ту пору побывать в столице вальсов, послушать чарующую музыку Иоганна Штрауса? Русским морякам посчастливилось: они посещают Венский театр, консерваторию, где с наслаждением слушают концерт знаменитого маэстро. А потом – Варшава, Псков. Отчий дом уже совсем близко!
Может показаться, что жизнь, полная впечатлений, новых встреч, радует юношу. С одной стороны, это так, но с другой – праздность тяготит его. Недаром в дневнике появляется запись:
Чем ближе к дому, тем становится приятнее: по крайней мере, начинается дело, и время, может быть, пойдет быстрее.
О каком же деле идет речь? Судя по всему – о литературном творчестве, которым он, пока тайком ото всех, начинает заниматься еще во время плавания. Тайну свою поверяет лишь дневнику:
Кончаю свой английский роман. Продолжаю переводить «Бориса Годунова» на английский.
Юноше всего лишь семнадцать лет, и он сам не осознает, что находится в начале большого пути, который приведет его к литературной славе. Причем благодаря таланту, а не высокому рождению.
Осенью 1875 года великий князь Константин возвращается домой. В его дневниковых записях того времени – свидетельства о том, где он был, с кем встречался, что переживал. Конечно, рассказ прежде всего о родственниках – членах императорской фамилии, о том, как они проводят время в прекрасных дворцах – Зимнем, Аничковом, Стрельнинском, Павловском… Вот запись, датированная 12 октября: «В четверг мы обедали в Зимнем. Саша (наследник) тоже обедал у меня». А в Николин день он пишет: «Были у обедни в Аничковом дворце. Государь не приезжал, он простудился». Казалось бы, мелочи, ничего особенного. Но без этих мелких деталей жизнь была бы неполной, и сегодня трудно было бы восстановить хронику придворной жизни. Чего стоят одни лишь полудетские впечатления Константина от Рождества!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});