замуж, поздно родила детей, но рано начала стареть. – Ты понял? – спросила она сына.
– Понял. – Он открыл рот, и мать дала ему дольку апельсина.
А девочка тем временем выбрасывала в открытое окно карту за картой. Наконец у нее осталась последняя – шестерка треф. О значении этой карты ей ничего не было известно. Она перевернула ее и посмотрела на фотографию Гласье Фоллс на рубашке. Позапрошлым летом отец нанял водителя-индуса, который отвез всю семью в Йосемити[1], где они провели неделю в отеле «Авани». Там, в сувенирной лавке, она и купила эти карты, а брат – настоящий томагавк. Каждый вечер они ужинали в удивительном ресторане, где висела люстра невероятных размеров. Официанты в смокингах называли ее «мисс» и приносили на серебряном подносе все, что она заказывала. Каждый вечер она заказывала одно и то же. Омара. Омары в этом отеле были очень вкусные.
Девочка написала на шестерке треф свое имя и выбросила карту вслед за остальными.
Ближе к вечеру поезд проезжал окрестности Элко. У обочины стоял старый красный грузовик, с подножки которого соскочил какой-то мужчина. В кабине сидела женщина и глядела куда-то вдаль. Девочка знала, куда она смотрит. В пустоту. Потому что больше здесь смотреть не на что. Мужчина несколько раз ударил по капоту, из-под которого валил дым.
– Правильно, дай ему как следует, – сказала девочка.
В небе кружил одинокий ворон. Потом эта картина скрылась из виду.
Мальчик потянул сестру за рукав.
– Что тебе?
– Слон его затоптал, – сообщил мальчик. – Того человека, который фотографировал. – Он лизнул кончик пальца и вывел на пыльном окне букву «X».
Девочка открыла чемодан и дала брату лист бумаги и карандаш:
– Рисуй лучше здесь.
Мальчик нарисовал большой квадрат, а в квадрате – человечка в костюме, с огромными распорками для обуви вместо ног.
– Это папа, – пояснил он и пририсовал человечку усы.
Но что-то в этих усах было неправильно.
– Они слишком широкие, – заметила девочка.
– Да, верно.
Мальчик стер усы, а вместе с ними – половину рта человечка. Потом нарисовал новые усы, не такие широкие. Но теперь человечек остался вовсе без рта. Мальчик протянул карандаш сестре:
– Рисуй лучше ты.
Девочка взяла карандаш и нарисовала над головой человечка небо, усеянное звездами.
– Нарисуй ему шляпу, – попросил мальчик.
Она нарисовала широкополую черную шляпу с маленьким перышком, заткнутым за ленту. Девочка рисовала очень хорошо. В прошлом году она получила первую премию на конкурсе в начальной школе Линкольна. Тогда она нарисовала сосновую шишку. Просто представила ее перед глазами – и рисунок появился сам собой. Казалось, карандаш движется по бумаге без ее участия.
Вскоре мальчик задремал, а девочка достала из чемодана открытки, присланные отцом. На одной из них был изображен человек с удочкой на берегу реки. По нижнему краю шла надпись: «Привет из Монтаны, штата сокровищ!» На другой открытке была изображена самая высокая дымовая труба в мире. Она находилась в Анаконде, штат Монтана. Девочка перебирала открытки с индейскими пуэбло и остатками древних наскальных рисунков, пока не нашла то, что искала, – фотографию самого большого и красивого гимнастического зала в штате Нью-Мехико, стадиона средней школы в Санта-Фе. Снаружи он выглядел как огромный жилой дом, разве что с крестообразными перекладинами на окнах. На обратной стороне открытки отец написал: «Наконец-то у нас настало лето. Я чувствую себя хорошо и надеюсь, вы все тоже здоровы. Скоро твой день рождения, я помню об этом. Пожалуйста, напиши, какой подарок ты хотела бы получить. В Сан-Франциско есть большой универмаг „Париж“, где я могу заказать все, что угодно, и послать тебе по почте. Слушайся маму. С любовью, папа».
Он приписал несколько строчек в самом низу, в постскриптуме, но они были вымараны цензурой. Девочка так никогда и не узнала, о чем там говорилось. Она не ответила отцу на письмо: дни были слишком похожи друг на друга, и ей никак не удавалось придумать, о чем писать. Тем не менее ко дню рождения отец прислал ей по почте подарок – голубой шелковый шарф и флакончик духов «Серенада». Духи закончились давным-давно. Теперь она даже не могла вспомнить, какой у них был аромат.
За окнами вагона сгущались сумерки. Горные вершины испускали багровое сияние, а небо над ними отливало пурпуром. Солдат – другой, не тот, что приходил прежде, – прошел по вагону, повторяя: «Пожалуйста, опустите шторы». От заката до рассвета шторы полагалось держать опущенными. Девочка отложила открытки и опустила штору. Мать вытащила из-под сиденья старый деревянный чемодан и села на него, уступив сиденье сыну и дочери.
– Ложитесь, – сказала она. – И постарайтесь уснуть.
Поздно вечером девочку разбудил звон разбитого стекла. Кто-то бросил в окно камень. Газовые лампы, давным-давно сломанные, не горели, и в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Девочка взмокла от пота, в горле пересохло, и хотелось холодного молока. Спросонья она не могла понять, где находится. Сначала ей показалось, что дома, в Беркли, в своей спальне, оклеенной желтыми обоями. Но там по ночам темнела на стене тень вяза, который рос под окном, а здесь ее не было. И самой стены, оклеенной желтыми обоями, тоже не было. Тогда девочка решила, что она в Танфоране, в бывшей конюшне, превращенной в барак. Но там в воздухе, пропахшем лошадьми, кружились тучи комаров и мух, а со всех сторон доносились голоса соседей, которые ругались и спорили даже по ночам. Перегородки между стойлами не доходили до потолка, и заснуть было невозможно. А сейчас она спала. До той самой минуты, когда ее разбудил звон стекла. Спала и видела во сне отца. Значит, она не в Танфоране.
Девочка тихонько позвала мать.
Та, сидя на чемодане, протянула руку, погладила дочь по лбу, отбросила назад влажные волосы и прошептала: «Спи, детка». Девочка по-прежнему не могла вспомнить, где находится. Но она помнила, что мать давным-давно не называла ее деткой. Кажется, с того лета, когда Белый Пес убежал и пропадал где-то целую неделю. С той поры Белый Пес успел состариться и повредить лапу, сунувшись под газонокосилку. А тогда он был бодрый, очень шумный и лаял на все, что встречалось ему по пути, не ведая страха. Девочке тогда было восемь лет. В то лето отец впервые отпустил ее одну в магазин на углу улицы, дал ей горсть монет, а сам стоял на крыльце и смотрел ей вслед. После того как она благополучно вернулась с последним выпуском «Сан-Франциско кроникл», они сидели на кухне, пили из высоких стеклянных стаканов горячее какао и читали комиксы.