Читать интересную книгу Другая Белая - Ирина Аллен

В день отъезда они молча сидели по углам трехместного дивана. Место между ними пусто не было. Марина почти физически ощущала плотность пространства, заполненного любовью. Ее учуял и старый хозяйский пес Бонзо. На протяжении получаса он совершал один и тот же маневр: подходил к Мартину, клал морду в его руки, замирал на минуту потом, обходя журнальный столик, подходил к Марине и делал то же самое, после чего садился напротив них, положив морду с большими грустными глазами на журнальный столик, смотрел на них обоих и громко вздыхал по-человечьи. Потом вставал и повторял все снова.

Появление Марты вернуло их в реальность. Пора ехать. Марта — наверняка счастливая от того, что Марина наконец уезжает, — захотела сделать прощальное фото. «Можно с Бонзо?» Марина наклонилась к умной собаке, утопила руки в его густой шерсти — отдала всю нежность, предназначавшуюся его хозяину, шепнула по-русски «спасибо». Потом повторила это уже громко для всех по-английски.

Вернувшись в Москву, знала, что влюблена и не думала сопротивляться — она была счастлива.

Ноябрь 1992

В ноябре Мартин привез в Москву группу старших школьников. Марина ждала его в пустой квартире подруги. Они провели вместе полдня. Как по-разному течет иногда время! Она жизнь прожила за эти полдня. Столько произошло, столько было сказано, а еще больше не сказано. Марина изнемогала от любви — ни рук разнять, ни глаз отвести.

— Ты только третья любовь за всю мою жизнь, — сказал он.

Какое слово ты сказал?!

Она услышала только «ты» и «любовь». Мозг ее работал избирательно: воспринимал и запоминал только то, что ей тогда было нужно. Как выходили из квартиры — стерлось из памяти напрочь. Как до дома доехала? Это помнила. Он остановил такси, она села, опустила окно, а он держал дверь открытой и все смотрел, не отрываясь, держал ее руку, не давая таксисту тронуться с места. Помнит, как беззвучно, закрыв лицо шарфом, рыдала, как долго стояла в темном подъезде своего дома, не решаясь дотронуться до кнопки лифта и войти в свою квартиру — в тот привычный быт, который сейчас казался таким далеким от ее жизни. Ее жизнь, ее реальность — это то, что с ней было сегодня. Она там осталась, там и с ним.

Он уехал с группой в Ленинград.

Работать, общаться с людьми?! Это было не в ее силах. Многолетний знакомый участковый врач, не стал вдаваться в подробности, смерил давление — низкое, очень низкое — выписал больничный. Мартин позвонил из гостиницы. Больше получаса они оба, как в бреду, повторяли слова «люблю, приеду, буду ждать, буду звонить». Положил трубку, она все еще держала свою…

Постепенно приходила в себя и начала вспоминать — каждую минуточку вспомнила. То смеялась от счастья, то вдруг охватывал страх: «Он, наверняка, понял, какая я неискушенная в этих делах: то слишком смелая, то совсем неумелая». Через какое-то время снова: «Боже, как я могла задать такой дурацкий и бестактный вопрос про жизнь — жизнь состоялась, перемены невозможны?» На что получила короткий ожидаемый ответ: «Невозможны!» Что он о ней думает? Он, конечно, должен сейчас опасаться, что она сделает что-нибудь дурацкое — письмо напишет или позвонит. И как она не сдержала рыданий по телефону?! Мужчины терпеть не могут женских слез.

* * *

А дальше началось это многолетнее сумасшествие: два раза в неделю в половине четвертого она заваривала хороший чай и садилась у телефона — ждать. В четыре часа дня раздавался звонок. В трубке было молчание, она произносила несколько фраз и потом молчала тоже. Трубку вешали, а она еще какое-то время сидела, оглушенная биением своего сердца. Верила — и не верила. Это не могло быть ошибкой или простым совпадением. Когда расставались в ноябре, он спросил, когда она бывает дома одна, и она сказала про два выходных на неделе и про время, когда она уже точно дома. Звонки и раздавались именно в эти дни и в это время. Сумасшествие? Нет. Зависимость? Тоже нет. Это были их свидания: он хотел услышать ее голос, она — его молчание. Она даже завела календарь, в котором обводила красным числа и писала время: 4.00, 3.56, 4.03… Сколько таких календарей, спрятанных глубоко в шкафу, накопилось за годы.

Были и другие звонки со словами, разговорами и поздравлениями — в дни рождения, например. Говорил всегда он, но Марта дышала рядом. Эти звонки Марина не любила — не нужны ей никакие поздравления.

Бывали моменты, когда устраивала скандальчики — спектакль одного актера.

— Ну из уличной будки почему ты не можешь позвонить, чтобы поговорить нормально?! Боишься, что кто-то из знакомых мимо пройдет-проедет? Какой же ты невообразимо осторожный, собственной тени боишься!

— А зачем? — она слышала его грустный, но твердый голос. — Жизнь сложилась, ничего изменить невозможно, так зачем усложнять?

«Скандал» на этом заканчивался:

— О, как вы мудры, мой далекий возлюбленный!

Марина признавала, что он прав. Пусть живет, как жил.

Ничего от него и не нужно. Все, что хотела, уже получила. Получила мир, полный красок и звуков. Вкусный мир! Просто чай доводил чуть ли не до экстаза. Запах собственных духов волновал, а раньше не чувствовала! Слова песен шли прямо в сердце. «Ведь порою и молчание…», — томно пела Клавдия Ивановна Шульженко. «Там. Где. Ты. Нет. Меня…» — раздирала душу Алла. Все про нее! Она не одна в мире!

Август 1993

Летом вынула из ящика письмо, увидела знакомый мелкий летящий подчерк, сердце застряло где-то на уровне горла. Корреспонденция от него была, но все открытки с видами, а здесь — настоящее письмо в конверте.

Бросился в глаза двойной «забор» из крестиков в конце письма: поцелуи, что ли?

Стала читать: «Спасибо за то, что спасла меня. Я попал в больницу, сделали пустяковую операцию (следовало подробное описание), но перед выпиской подхватил инфекцию, был на пороге смерти, уже почти смирился, но вдруг почувствовал волну тепла, оно шло от тебя, я это знал, и оно меня спасло. Пожалуйста, не волнуйся обо мне: сейчас я дома, приходит медсестра менять повязку».

Стало ужасно грустно и стыдно: у нее никаких предчувствий не было, ничего она в его сторону не посылала, как она могла его спасти? Но ведь он не сомневается в ее любви и нуждается в ней — вот что главное! Значит, все ее муки, все нескончаемые думы и слезы не напрасны… «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?»[14]

Июнь 1994

Однажды — три года уже прошло с их первой встречи — в день ее рождения, когда гости разошлись, раздался звонок:

— Как ты? — Голос звучал близко и искренне, без наигрыша «по случаю», как будто он в кои-то веки был один.

— Ты один?

— Да.

— Где жена?

— Где-то во дворе, — бросил он безразлично, как будто хотел сказать: «Не сторож я ей».

Как бы она хотела рассказать, что думает о нем днем и ночью. Зачем? Благоразумие — вот на чем, как она считала, держится их связь: он уверен в ее благоразумии. Не осложнять ему жизнь, ни о чем не просить, ни о чем не спрашивать. В тот раз не удержалась все-таки, спросила:

— Ты думаешь обо мне, хоть иногда? — Ее выдавал только чуть дрожащий голос — с этим ничего поделать не могла. Он как-то обреченно произнес:

— Я люблю тебя.

Оба замолчали. Марина слушала тишину и не хотела ничего другого.

Июль 1995

Им была дарована еще одна встреча. В июле 1995 года Мартин и Марта остановились на день проездом из той же Казани, где жили их друзья-учителя. Маринины мужчины летом разъехались, она была одна дома.

Гуляли по Москве. Марта — впереди, они за ней. Обменивались короткими фразами.

— Ты всегда со мной. И я с тобой. Два раза в неделю я слышу твой голос, — глядя вперед, едва слышно, как будто бы про себя, Мартин произнес то, что Марина знала давно. Он держал ее ладонь в своей и настолько «оторвался» от этой земли, что, не видя, перешагнул толстые цепи, ограждавшие автостоянку у гостиницы «Метрополь». Марина счастливо смеялась:

— Куда ты?

Он не понял вопроса.

— Там тупик, хода нет.

Промолчавший охранник стоянки оказался тактичнее Марты, которая, не преминула заметить несвойственное мужу витание в облаках, демонстративно вырвала у Марины его руку и повисла на ней сама.

Вечером они все-таки уловили момент, когда Марта закрылась в ванной. Мартин подошел близко, обнял, как будто вобрал в себя, поцеловал, как будто весь вошел в нее. Существует ли большая близость между мужчиной и женщиной, чем такой поцелуй?

* * *

Держать в себе неприятности — это Марина умела, но переполнявшее ее счастье выплескивалось — поделись! С кем? Самая близкая подруга недавно вышла замуж за искусствоведа, который был намного младше ее, лет пять его «выгуливала» — женился наконец. От счастья подруга была невосприимчива ни к чему другому. На попытки поделиться откликалась только восклицаниями: