Подставив лицо дождю, я смотрела на небо и мокла — удивительно, но мне полегчало. Джамаль с Виктором не возражали и ждали, пока я успокоюсь.
— Это всё вот только что произошло? — серьёзно спросил Виктор.
Я кивнула.
— И где они шли?
Я ткнула пальцем, высматривая исчезнувший голубой зонтик.
— Отлично, тогда мы пойдём в другую сторону. В «Кафе друзей», вот какое совпадение, — решил Виктор, в голосе ни намёка на смех.
— Но вы пропустите философию, — возразила я, еле ворочая языком.
Всё во мне было похоже на конец света: от причёски до голоса морской свинки-неврастенички. Мне хотелось просто умереть.
— Да нафиг философию, мы и так там самые умные, — ответил Виктор.
Ни подмигивания, ни намёка на улыбку. Хотя я знаю, что он шутит. Первое открытие: Виктор — очаровательный остряк-Несмеяна.
— Ну и у нас будет два часа, чтобы поднатаскать тебя по истории, — добавил Джамаль.
Лягушачьи сапоги зашлёпали по лужам.
В кафе было тепло. Мы сели за стол. С меня ручьём лилась вода. Официант подошёл взять заказ, и тут я поняла, что у меня с собой ни цента.
— Кофе или горячий шоколад? — спросил меня Джамаль.
Увидев моё смятение, он сказал:
— Несите оба.
Как только официант повернулся спиной, Джамаль потёр свои огромные руки: они похожи на его пауков… ну, я так думаю.
— С чего начнём? — заговорил Виктор, повесив пиджак на спинку стула.
Вокруг его шеи был повязан всё тот же шарф цвета морской волны. Может, он и спит в нём?
— В смысле? — спросила я, дрожа от холода.
— С твоего отца или с контрольной?
Я метнула на него взгляд, достойный маньяка с бензопилой.
— Тема сегодняшней контроши — Вторая мировая война, — продолжил он, — холокост и всё такое…
У него просто невероятные ресницы: длинные, тёмные, блестящие.
— Тебе это о чём-то говорит? — настаивал Виктор, пока я пыталась понять, шутит он или нет.
— Более-менее.
— Ну ты же ходишь на уроки?
Хожу, но стоит мне сесть за парту, как я задаюсь вопросом: рассказывать маме или нет? Когда я занимаюсь, она кромсает свои журналы, а я думаю: может, мне самой подловить отца, прижать его к стенке и убедить поступить как мужчина и перестать врать. Время от времени я выплываю на поверхность из этого потока размышлений, как кит, чтобы глотнуть воздуха, и слышу пару-тройку слов. И тогда я цепляюсь за них, пытаюсь выбраться, но в итоге снова погружаюсь в эту трясину. Если я расскажу об этом Виктору, он подумает, что я спятила.
Официант поставил на стол три кофе и два горячих шоколада. Я взяла шоколад.
— Ну теперь мы хотя бы знаем, что она пьёт: шоколад, — прокомментировал Джамаль. — Это всё из-за собаки, — добавил он заговорщицки.
Виктор наклонился над столом.
— Его зовут Изидор.
— Как графа? — тут же переспросил Виктор.
— Да вы просто созданы друг для друга, — промямлила я.
— Изидор устраивает перформансы в сквере.
Я ткнула Джамаля локтем, но ему всё же удалось выдавить из меня улыбку. Я подула на обжигающий шоколад, облизнула ложку, отодвинула чашку и рухнула лбом на стол.
— Когда-то мама и папа отлипнуть друг от друга не могли: знаки внимания, обнимашки, и вот сегодня он гуляет со своей любовницей. Прямо перед моим лицеем! Родители могут причинить такую боль, такую боль…
Виктор с Джамалем молчали.
Удивившись, я подняла голову:
— Разве нет?
Виктор метнул взгляд на Джамаля и прикусил щёку. Ну блин, что опять я сказала не так?
— Мои родители умерли два года назад, — спокойно объяснил Джамаль. — И с тех пор каждый день я хочу увидеть их снова, пусть даже они меня задолбают.
Теорема непрухи снова сработала. Нет, погодите. Это уже теорема тупицы. Хоть какое-то разнообразие. Мне захотелось просверлить кучу дыр в полу и спрятаться в одной из них — такая вот лихорадочная дрель.
— Прости…
Я сделала глоток шоколада: на вкус он был отвратителен, разбавлен водой, но мне всё равно полегчало.
— И с кем ты живёшь?
— Я живу у тёти.
Виктор подтолкнул к Джамалю вторую чашку кофе. В его огромных руках она выглядела как посуда для Барби.
— А она постоянно путешествует, — добавил он.
— Так что технически Джамаль живёт один, — сказал Виктор.
Я встретилась с ним взглядом и наклонилась вперёд.
— У тебя один глаз немного темнее другого, — вслух заметила я.
Да что с тобой не так?!
Виктор расхохотался:
— Это потому, что он бионический.
Он нахмурился и уставился в пустоту.
— Пока мы тут болтаем, мадам Шмино вещает на тему прощения… Ты простишь своего отца? — тут же спросил Джамаль.
— А это правда, что у тебя дома тарантулы? — сменила я тему.
— Целых три! Рири, Фифи и Лулу.
В знак глубокого сомнения я прищурилась:
— У тебя, фаната Изидора Дюкасса? Я тебе не верю.
— И ты права: их зовут Кассиопея, Гертруда и Жозефина! — воскликнул он так громко, что привлёк внимание бармена, который тут же принялся следить, как бы мы тут чего не напортачили. — Угадай, кто моя любимица?
— Гертруда! — крикнула я.
— Жозефина! — одновременно заорал Виктор.
— Дебо выиграла! Ну Виктор, Жозефина даже звучит как имя порноактрисы!
— Не согласен! — завопил Виктор. — Отличное имя. Если у меня когда-нибудь будет дочка, я назову её Жозефина.
— Не говори ерунды, — перебила я. — Жозефина — очень высокомерное имя, для знатных особ. А вот по Гертруде сразу видно, что она своя девчонка. Честная, всегда выслушает и не осудит. Такая придёт к тебе домой в десять вечера с яблочным пирогом, чтобы поддержать, — распиналась я, пока не вспомнила, что речь о тарантулах размером с тарелку.
— Я же говорил, что Дебора — чудо! — ликовал Джамаль.
Джамаль обсуждал меня с Виктором у меня за спиной? Хуже: они решили, что я чудо! Может, я и вправду живу в другом измерении?
— Ладно, начнём? — прервал мои размышления Виктор. — Доставай листочек. Будешь записывать — лучше запомнится. Вторая мировая война…
Глава шестая
Дебора сомневается: эти двое влюблённых, чьи сердца загорелись дважды, — а не спектакль ли всё это?
Думаешь, твоя мама о шом-то догадыва-етша? — произнесла Элоиза с набитым ртом.
Сегодня днём мы обедали вместе — ситуация обязывает. Мы урвали в булочной сэндвичи и уселись в тени высокой сосны в сквере — под ней Изи-дор ещё не гадил. Здесь вереницей кружились малыши: они щебетали, падали лицом в Песок, дрались пластиковыми лопаточками — настоящая жизнь.
— Напомни мне никогда не рожать, — сказала я.
Но я уже говорила, у Элоизы стыда как у питбуля, так что она тут же завела:
— Такты поэтому за неё переживаешь? Ты знала? А она? Она в курсе?
— Мне нужно найти подработку. Я больше не могу жить за твой счёт.
Элоиза кормит меня практически каждый день. Я не лучше этого потрёпанного бродяги Изидора. Надо перестать постоянно вспоминать о нём.
— Твоя мама.
— Может, найти работу няни?
— Тво я ма ма.
Я сдалась:
— Мама у меня странная, но я не думаю, что она о чём-то догадывается. Иначе бы она не ужинала с ним как ни в чём не бывало.
Я рассказала Элоизе о невероятной сцене, свидетелем которой мне пришлось стать: бухие родители приходят домой поздно ночью и дурачатся, будто две влюблённые обезьянки. Потом я рассказала, как в первый раз застала отца в кафе с Бразильянкой. Так мы решили её окрестить — Бразильянка.
— Почему ты ни о чём не рассказывала? — перебила меня Элоиза.
Я невозмутимо уставилась на неё.
— Мне так жаль, — догадалась она. — У меня теперь Эрванн повсюду, он как воздушный шар внутри.
— Красиво ты описываешь свой мозг.
Элоиза потрясла меня за плечи, и из сэндвича вывалился кусок салата прямо мне на джинсы. Щелчком я избавилась от него, но было уже слишком поздно: майонез впитался в ткань. Теорема-теорема.
— Не впутывай Эрванна в свои проблемы! Он не заслужил такого презрения. Так ты расскажешь маме правду?