Читать интересную книгу Крематор - Ладислав Фукс

Они вышли в коридор, и пан Дворжак робко спросил, можно ли здесь закурить.

— Разумеется, — кивнул пан Копферкингель. — Почему же нельзя? Мы не в кино и не в больнице, мы — посреди огня. Так что курите, пан Дворжак, если вам от этого станет легче. Спасибо, — отверг он предложенную сигарету, — я не курю. И не пью. Но если вы считаете, что рюмочка-другая пойдет вам сейчас на пользу, то не стесняйтесь, пан Дворжак, выпейте. Мы, трезвенники, — терпимые и разумные люди. — Пан Копферкингель засмеялся и приступил к объяснениям. — Вот этот репродуктор, — указал он на тарелку, чернеющую на фоне белого кафеля, — служит для того, чтобы мы слышали церемонию в ритуальном зале. Она стоит того, пан Дворжак: прекрасные речи, возвышающая душу музыка. Вы любите музыку, пан Дворжак?

А когда молодой человек, стряхнув в ладонь пепел, кивнул, пан Копферкингель сказал:

— Это очень хорошо, пан Дворжак. Тонкие натуры всегда любят музыку. Остается только пожалеть тех, кто умер, так и не познав красоты Шуберта или Листа. А вы случаем не родня Антонину Дворжаку, автору «Черта и Качи», «Хитрого крестьянина» и «Русалки»?

Пан Дворжак завертел головой, и пан Копферкингель пояснил:

— У нас тут часто исполняют «Ларго» Дворжака, «Поэму» Фибиха, «Свети, солнышко, свети», «Прекрасную мою Чехию»… Итак, это репродуктор… А вот эта кнопка, — пан Копферкингель указал на кнопку посреди белого кафеля, — раздвигает железный занавес ритуального зала, отправляя людей в космические сферы. Впрочем, теперь, при новом директоре, мы пользуемся ею крайне редко. Это за нас делает наверху пан Пеликан. И пан Пеликан, и новый директор — весьма достойные люди, у нас с ними хорошие отношения… а убирает там пани Подзимкова… А теперь взгляните на эту табличку.

И пан Копферкингель подвел Дворжака к стене, где на черном шелковом шнурке висела табличка:

I II 1. 8.00-8.30 8.30-9.45 - 2. 8.30-9.00 9.00–10.15 3. 9.00-9.30 9.45–11.00 4. 9.30–10.00 10.15–11.30 5. 10.00–10.30 11.00–12.15 6. 10.30–11.00 11.30–12.45 7. 14.00–14.30 14.30–15.45 S 14.30–15.00 15.00–16.15 9. 15.00–15.30 15.45–17.00 10. 15.30–16.00 16.15–17.30

— Вам, наверное, это кажется сложным, — улыбнулся пан Копферкингель, — но это не так. На самом деле все очень просто. Первая церемония, — он ткнул в первый столбик цифр, и на его руке блеснуло обручальное кольцо, — начинается в восемь часов и длится полчаса. Мы располагаем двумя печами, и теперь, когда вместо кокса ввели газ, превращение покойника в пепел происходит за один час пятнадцать минут. Нетрудно высчитать, что первые два гроба попадают в печь сразу же по окончании церемонии, после того, как раздвинется занавес, и вот здесь это видно, — он показал на цифры. — Но третий гроб, — провел он пальцем по третьей строчке, — должен ждать своей очереди пятнадцать минут, а пятый и шестой — целых полчаса… В двенадцать у нас обеденный перерыв; в хорошую погоду, пан Дворжак, можно прогуляться по кладбищу. Если вы обойдете наше здание сзади, то окажетесь на Виноградском кладбище, при этом вам даже не придется проходить через привратницкую. Во второй половине дня сжигают еще четверых, и в шесть вы можете отсюда испариться…

Пан Копферкингель показал на потолок и некоторое время постоял с запрокинутой головой, как бы наблюдая за звездами, а потом улыбнулся Дворжаку, который курил, понуро уставясь на табличку:

— Таблички, пан Дворжак, бояться нечего, это только наш график, так сказать, расписание поездов смерти. Расписание, которым в отличие от всех прочих расписаний, рано или поздно воспользуются все… разве что кто-то захочет лежать в земле. Там свое расписание, не такое четкое, ведь основано оно не на механике, а на действии подземных вод и живых организмов. А эта штука, — вновь указал он на табличку, — могла бы стать украшением королевских покоев или чертогов властителя Гималаев… Так, а теперь сюда. — Пан Копферкингель подошел к печи. — Перед вами два термометра. Первый показывает температуру внутри устройства, которое преобразует газовую смесь в раскаленный воздух. Кремация, пан Дворжак, производится с помощью раскаленного воздуха, гроб и тело ни в коем случае не должны соприкоснуться с огнем, это очень важно, есть даже такой закон. Законы, пан Дворжак, существуют для того, чтобы защищать людей… Ну, а второй термометр, — на руке пана Копферкингеля опять блеснуло обручальное кольцо, — регистрирует температуру внутри самой печи. Температура должна быть выше девятисот пятидесяти градусов. Мы поддерживаем ее на уровне тысячи градусов, так за ней легче следить. Допустимый же максимум — тысяча двадцать градусов. Если его превысить, кости превратятся в стекловидную черную массу и праха не будет. А это — беда, пан Дворжак, ведь наша цель — чтобы человек стал прахом, быстро и мирно вернулся туда, откуда он явился. При тысяче градусов кости становятся ослепительно белыми и при наполнении урны рассыпаются прахом, как это и положено. Итак, можно контролировать всю процедуру с помощью термометров — но есть и другой путь. Поднимемся по лестнице, — показал пан Копферкингель, — и заглянем в печь через это вот окошечко. Оно, пан Дворжак, сделано из толстого огнеупорного стекла. Это поистине святое окно, выходящее прямо в кухню смерти, в мастерскую Господа Бога. Через него видно, как душа отделяется от тела и возносится в космические сферы. Однако вам для начала смотреть туда не стоит, предоставьте это нам. А еще я расскажу вам, что происходит после кремации.

Пан Копферкингель сделал несколько шагов вперед и продолжал:

— Итак, когда покойник сожжен, его прах насыпают вот в эти металлические цилиндры. Высота их двадцать три сантиметра, диаметр — шестнадцать сантиметров. Но душа туда не попадает, — улыбнулся пан Копферкингель, — не для того она создана, чтобы быть запертой в металле, она сотворена для космоса. Сбросив оковы страданий, освободившись, она подчиняется иным законам, нежели законы металлических цилиндров: переселяется в другое тело… Да, вот еще что. Печь непосредственно сообщается по рельсам с ритуальным залом. Отверстие для гроба, или вход, как мы его называем, имеет размер метр двадцать на метр двадцать. Человек легко может войти туда, стоит только пригнуться. А сейчас, пан Дворжак, я проведу вас в наш зал ожидания.

Дворжак загасил сигарету, и они двинулись мимо стеллажей с металлическими цилиндрами и печей к дальней двери.

— Это наш зал ожидания, пан Дворжак, здесь убирает пани Лишкова. Комната эта походит на коридор или подвал, пол вымощен плитами, в углу за прозрачной занавеской — ниша… Ну, а тут, на столах, стоят гробы. Как видите, они открыты, пронумерованы и подписаны. Это чтобы не спутать. Сейчас их здесь пять — как раз утренняя партия. Шестой, тот, который попадет в ритуальный зал первым, ровно в восемь, уже наверху, чтобы родные могли проститься. Однако, пан Дворжак, не каждый гроб поступает в ритуальный зал. Некоторые прямо отсюда идут в печь, — например, родные не хотят видеть покойника, либо смерть вызвана заразной болезнью, либо тело находится в таком состоянии, что его нельзя выставлять. Эти гробы, пан Дворжак, сразу заколачиваются наглухо, вот как сегодня номер три.

Пан Копферкингель показал на закрытый гроб под номером три, снабженный табличкой «Освальд Ржезничек». Потом он обвел глазами помещение, заметил железный прут в углу, хотел было что-то сказать о нем, но тут его взгляд упал на пятый гроб.