Читать интересную книгу Вторжение - Михаил Ахманов

Эти помещения, расположенные в боковом проходе, были отделены особым тамбуром, перед которым, как символы власти, стояли крылатые львы с лицами древних царей. Тимохин, адмирал флота, не знал, где их отыскали; может, в развалинах Ниневии или Вавилона, может, в городах Ахеменидов, Сузах или Экбатанах. Впрочем, это ему не мешало любоваться статуями, ради чего он даже убедил своих коллег спуститься на нижний уровень, в один из резервных кабинетов, отделанный дубом. Тут они и совещались, а царственные львы, изъеденные земными дождями и ветрами, в суровом молчании стерегли их покой.

Покой ли? Даже здесь, вне суеты двадцатого уровня, покой был относительным. Полное безлюдье и вековечное молчание недр, сколько угодно тишины… Но покоя она не заменяла. Покой есть состояние души в нирване безмятежности, а эти трое приходили сюда работать и приносили с собой вороха забот. Но тишина помогала. Здесь, в обшитом светлым дубом кабинете, не отвлекаясь по мелочам, они принимали самые важные решения.

– Полагаю, – сказал Орландо Чавес, – вас уже известили о нештатной ситуации с «Жаворонком». Вчера и сегодня, в двадцать два по Гринвичу, крейсер не вышел на связь. Мы не знаем, что с ним случилось в течение последних двух суток, когда корабль крейсировал у Юпитера. Предыдущие радиоконтакты не вызывали тревоги. Работа шла по плану, они установили двадцать восемь маяков.

Чавес курировал Первый флот, и все, что касалось «Жаворонка», было в его компетенции. Три адмирала, руководившие ОКС, назначались Советом Безопасности, по одному от Северной Америки, Европы и России, официально именуемой Евро-Азиатским Союзом. Такой состав отражал расклад политических сил на Земле и был неизменным треть столетия, со времени Янга, Робена и Ильина, чьи портреты украшали стену кабинета. То, что оставалось за бортом – арабский мир и курдский султанат, Китай с его сателлитами, Индия и сорок африканских государств, – имело значение на планетарной поверхности, но не в пространстве.

В триумвирате Тимохин представлял Россию, Джозеф Хейли был канадцем, Чавес – кастильцем из Франкспании.[14] Но кастильцем британской выпечки: никаких эмоций, полное хладнокровие и точный расчет. Даже сейчас, сообщив о возможной гибели крейсера, он оставался спокойным, как древние львы у входа в зону «зет».

– Есть соображения о причинах? – спросил Хейли.

Чавес пожал плечами.

– Вы знаете, Джо, что аппаратура связи очень надежна и трижды продублирована. Так что я предполагаю самое худшее. Реактор…

– Обычно реакторы не взрываются, – вымолвил Тимохин.

– Но были прецеденты.

– Были. Однако в пространстве не так уж часто. – Тимохин, вспоминая, прикрыл глаза. – В сорок втором, на трассе Марс – Луна, взрыв итальянского транспорта, реактор TR-15, ненадежный и ветхий. То же самое в пятьдесят четвертом, китайская посудина, реактор такой же модели. Снят с производства в конце сороковых, но летали с ним еще лет десять. Самый свежий случай – гибель бразильца в семьдесят девятом. Редкая ситуация, столкновение с микрометеоритами. Выбило магнитные ловушки, потерян контроль над реактором, плазма разрушила двигатель… Все остальные неприятности происходили у тяготеющих масс и в атмосфере, при взлете и посадке. Венера, Земля, Меркурий, Марс… разумеется, Пояс Астероидов…

– С нашими кораблями в пространстве ничего не случалось, – заметил Хейли. – Ничего и никогда. На флоте порядок.

Чавес невозмутимо кивнул. Видимо, реплика Хейли воспринималась им как констатация факта, а не упрек. На флоте и правда был порядок. Флот, разумеется, нес потери и от стихийных сил, и от людского неразумия и злобы, агрессивности и фанатизма. Первое бывало чаще на Венере с ее непредсказуемыми бешеными бурями, второе – на Земле, при поддержке с воздуха антитеррористических операций. Но в пространстве, вне атмосферы, господство ОКС было абсолютным. К тому же накопленный опыт эксплуатации термоядерного привода делал его супернадежным.

– Ваши предложения? – спросил Тимохин, бросив взгляд на Чавеса и уже догадываясь, какой получит ответ.

– Разумеется, мы должны расследовать этот случай и сделать это быстро, очень тщательно и втайне. Время еще есть – «Жаворонку» полагалось возвратиться через месяц.

Щека Чавеса вдруг дернулась, и Тимохин понял, что он скрывает напряжение. Может быть, отчаяние и чувство вины – за всю историю ОКС крейсера в пространстве не пропадали. Однако голос кастильского адмирала звучал по-прежнему спокойно.

– Есть два варианта быстрого расследования. Мы можем направить к Юпитеру «Барракуду» – крейсер сейчас патрулирует за Поясом Астероидов, в выгодной позиции. Примерно в том же районе находится еще один корабль – исследовательское судно «Коперник», которое движется к Марсу, завершив работы у Юпитера. Второй вариант – послать его вместе с нашим крейсером, если у руководителей экспедиции не будет возражений. Там планетологи со специальным оборудованием. Я навел справки: у них есть зонд, способный выдержать большие давления.

– Нечто вроде батискафа? – спросил Хейли.

– Да.

– Полагаете, что «Жаворонок» мог погрузиться в атмосферу Юпитера?

– Не исключаю, хотя такой маневр кажется безумием. Кессиди – опытный навигатор.

Наступила тишина. «Барракуда» была приписана к Третьему флоту, который курировал Тимохин, и выбор оптимального решения зависел от него. Насупившись, он проворчал:

– Пора бы озаботиться строительством базы у Юпитера. Чем плох Ганимед? Или Каллисто? Вполне подходят… Ну, об этом после. Я думаю, пусть «Барракуда» идет одна. Этих планетологов так просто не развернешь, такое изменение маршрута нуждается в согласовании, и мы потеряем время. Не говоря уж о секретности… Я согласен с Чавесом: если «Жаворонок» погиб, мы должны доискаться причины, а с информацией не спешить. Всему свое время.

– Собственно, мы так и делали всегда, – сказал Хейли, взглянув на портреты. – С эпохи Янга, Робена и Ильина. Внутреннее дело флота есть внутреннее дело флота. Не так ли, коллеги?

Когда адмиралы направились к лифту, Тимохин обернулся и посмотрел на каменных львов с головами царей в высоких тиарах. Их лица и глаза были непроницаемы, но ему показалось, что они предвещают беду.

Глава 4

Пространство вблизи орбиты Юпитера

Он лежал на чем-то мягком и упругом, нежившим тело. Это ощущение не было связано с невесомостью – он чувствовал, как поверхность прогибается под ним, чувствовал тяжесть рук и ног, и многолетний опыт подсказывал, что гравитация тут порядка восьми десятых «же». Странно! Последнее, что он помнил, это невыносимая тяжесть, боль и что-то еще, что-то ужасное, непоправимое. Боли и тяжести сейчас не было, но смутная картина, маячившая где-то на задворках памяти, лишала покоя. Стиснув зубы, он прорывался сквозь туман забвения, пока пелена не разошлась. Он увидел.

Увидел корпус «Жаворонка» с сотнями дыр, увидел, как из рваных отверстий выходит воздух, как он клубится и превращается в белесые снежные хлопья…

Застонав от бессилия, Литвин открыл глаза.

Темный сферический купол парил в вышине. Его бездонная глубина скрадывала расстояние; казалось, темной поверхности можно коснуться руками, и в то же время Литвин понимал, что до нее далеко – пожалуй, метров десять. Он приподнялся на локте, поворочал головой, осматриваясь. Не тесная кабина «грифа», не кубрик на крейсере, не капитанский мостик, расцвеченный мерцанием экранов… Что же?

Помещение было просторным и напоминало конфигурацией гантелю или две овальные бутылки, соединенные горлышками. Он находился у задней, мягкой на ощупь стены, и в метре от него лежали Макнил и Коркоран. Увидев их, Литвин ощутил огромное облегчение. Здесь и сейчас они были всем – соратниками, друзьями, его экипажем, всем человечеством. Эби скорчилась, прижав колени к груди, Коркоран раскинул руки, но оба, кажется, дышали. Комбинезоны были целыми, и он не заметил на них следов крови.

От задней стены, плавно переходившей в потолочный купол, пространство сужалось к бутылочному горлышку, короткому и довольно широкому коридору; за ним, насколько Литвин мог разглядеть, была точно такая же камера. Что-то шевелилось в ней, какие-то смутные силуэты, на миг приковавшие его внимание. Не пытаясь к ним присмотреться, Литвин ощупал правой рукой левую, затем прикоснулся к ноге и ребрам. Комбинезон в этих местах был пробит, и вокруг маленьких дырочек темнели засохшие кровяные пятна. Он закатал рукав, расстегнул комбинезон, но никаких следов на коже не заметил. Потом подполз к Рихарду и Эби, прислушался к их дыханию, нащупал сонную артерию у одного и у другой и решил, что с ними все в порядке. Пульс ровный, дыхание размеренное, глубокое; не обморок, а крепкий сон.

Чего-то, однако, не хватало. С минуту Литвин мучительно морщил лоб, разглядывал лица спящих, затем ткнул себя в грудь кулаком, погладил рыжие волосы Макнил, похлопал Коркорана по плечу и…