Владимир ГУСЕВ:
Есть знаменитая русская могила, там на камне выбито: "Здесь лежит Суворов".
Неохота выбирать оценочные эпитеты для Юрия Кузнецова. Здесь вот, перед нами, лежит Юрий Кузнецов.
Это истинно эпоха в нашей литературе и жизни. Один из последних общенациональных поэтов. Центробежные силы господствуют; все разбились на жалкие кучки. Юрий Кузнецов — да, из общих.
ХХI век, третье тысячелетие, как и следовало ожидать, начинается неудачно для нашей литературы. Проскурин, Юрий Кузнецов…
Много точек. Людей измотали 90-е годы, теперь мы это расхлёбываем.
К чему я это?
Юрий Кузнецов был человек жёсткий в самом лучшем смысле этого слова. Он всегда помнил о главном и не шёл на компромиссы ни в духовном, ни в житейском плане.
Человек волевой и мужественный как творец и как гражданин.
Земля пухом, царство небесное.
Его поэзия — его наследство нам.
Воля и мужество — его завет нам.
И ничего другого нам и не остаётся и не может остаться.
Валентин РАСПУТИН:
Что бы мы ни говорили сегодня, какие бы самые точные прощальные слова ни пытались найти, всё будет приблизительно. И всё будет как бы нескладно. Останется наша вина перед Юрием Поликарповичем, потому что мы-то еще здесь, а он уже отправился туда, для того, чтобы представлять там и нас…
Юрий Поликарпович был, конечно, удивительный человек. Каждый большой поэт — удивительный человек, умеющий находить те точные, глубокие, мудрые и добрые слова, органически составляющие его поэзию, его литературу. Юрий Кузнецов это умел. Он умел забираться в такие глубины, которых, казалось бы, никому не позволительно касаться. И это было поразительно. Часто, при встрече, мне казалось, что передо мной не тот человек, который всё это писал. Что в этом человеке есть какой-то еще другой человек. А человек, стоящий передо мной — просто для общения с нами. Юрий Кузнецов был не только великий поэт, он был и замечательный прозаик. И та проза, которая была опубликована в журнале, в его книгах, тоже вызывала удивление — тем, как он может находить столь точные, мудрые… слова.
Была в нем та высшая мера требовательности, которая так необходима в литературе. Он предъявлял ее всем: и себе, и своим ученикам, и своим товарищам, — всем, кто был рядом с ним. Сейчас, я думаю, эта мера снизится…
И всё же, не надо нам печалиться по поводу того, что телевидение не сообщило о кончине Юрия Поликарповича. Хотя бы потому, что он… ушел чистым, без всякого соприкосновения с той грязью… У нас своя система оповещения. И, быть может, это даже хорошо, когда половина России будет считать, что он еще жив, работает — будет считать еще недели, месяцы… Ну и что в этом плохого? Мы говорим — он с нами. Потому что не только стихи его с нами. Он с нами, как бы вживе. И для многих в России будет точно так же…
Ему не нужна реклама… Разве была реклама у Николая Рубцова? А ведь его любит и знает вся Россия. То же самое можно сказать и о Юрии Поликарповиче Кузнецове. И это будет продолжаться до тех пор, пока останется хоть один читатель, душой и сердцем принадлежащий русской культуре.
Горько сегодня, тяжко. И в то же время я, с одной стороны, вспоминаю Юрия Поликарповича как человека волевого, решительного, уверенного. Иногда казалось даже — самоуверенного. Но бывали минуты, и нередкие: взглянешь на него — и такая отрешенность, такая беззащитность чувствовалась и сквозила в нем, что продирала дрожь от этого его вида. Я думаю, к уходу он готовился. Уход всегда неожидан. Уход всегда трагичен. Но для человека это все-таки обретение вечности…
Феликс КУЗНЕЦОВ:
Это вторая смерть поэта, потрясшая меня. Первая смерть — Николая Рубцова, а вторая — Юрия Кузнецова. Как и Рубцов, Юрий Кузнецов, безусловно, останется в нашей отечественной литературе как классик второй половины XX века. Лично я более крупного поэта, если иметь в виду последние десятилетия нашей жизни, просто не знаю. Конечно, это — наследник и продолжатель тютчевской традиции, тютчевской мощи. Это поэт бытийный, поэт антологический, поэт смыслов. И, прежде всего, — смыслов. Его уход — огромная потеря в нашей духовной жизни...
Беда заключается в том, что людям не дано осознавать масштаба происходящего. Ведь и масштаб Рубцова при жизни мало кто осознавал. Подлинный масштаб — как органического и гениального поэта. Сегодня мало кто в полной мере осознаёт масштаб, значение и вклад Юрия Кузнецова в русскую поэзию, и — шире — в духовную жизнь... Конечно, потрясает тот факт, что практически ни одна газета, за исключением, пожалуй, "Литературной", и тем более российское ТВ — не откликнулись на смерть поэта. Это — вызов. Вызов невежества и нелюбви к нашему Отечеству. Мы этот вызов принимаем.
И так же, как многолетнее замалчивание Рубцова, которого не пускали ни на телевидение, ни на радио, ни в печать, не помешало стать ему общенародно признанными классиком — точно так же и классическая поэзия Юрия Кузнецова пробьет этот покров равнодушия, нелюбви… Ибо он уже сегодня — великий русский поэт… Слава его, влияние его, значение его будут только расти — это единственное, что может нас примирить с таким ранним, безвременным и неожиданным его уходом из жизни.
Владимир КОСТРОВ:
Творчество многих поэтов, имена которых сейчас "на слуху", не несет в себе той великой духовной новизны, оставленной Юрием Кузнецовым… Например, "Атомная сказка" — это определение целого века, а быть может, и двух. И почти единственное во всей истории. Быть может, нечто похожее было у Боратынского, но Юрий Кузнецов сделал это, по моему мнению, точнее и сильнее.
Когда звучит имя Юрия Кузнецова, мне слышится музыка Вагнера, Скрябина, Прокофьева, Свиридова — это тот звук, который он нам оставил вместе с удивительной поэтикой, былинной поэтикой, вернувшейся к нам, поэтикой построения современного мифа… И в то же время поэтикой библейского масштаба. Он был в масштабе своего исторического времени…
Сергей ЕСИН:
Юрий Поликарпович Кузнецов всю свою жизнь был связан с Литературным институтом. Он пришел туда студентом и последний раз ушел оттуда в прошлый вторник — профессором. Сегодня мы все будем говорить о двух вещах: о том, что он незаменим и какое место займет его поэзия в русской литературе. Что касается незаменимости… Он был блестящий мастер, и заменить его невозможно. Остались многие его ученики. Сейчас в Литературный институт приходят из различных городов нашей страны телеграммы с соболезнованиями. Приходят телеграммы и из-за рубежа, так как было время, когда мы учили студентов из Украины, Молдавии и многих других республик…
Часто, встречая друг друга в этом доме, мы шутливо говорим: "Ну, здравствуй, классик!" Но, по сути дела, классиков очень мало. И один из истинных — Юрий Поликарпович Кузнецов. Мне приходится читать много студенческих работ, и могу вам сказать с полной ответственностью — "под Кузнецова" писали, пишут и будут писать. Потому что он затрагивает глубинные, материковые стороны нашей жизни…
Мы сейчас собрались в маленьком зале, но отчетливо осознаем, что этот зал — вся наша страна. А "прекрасное" российское телевидение практически ни одного слова не уделило такому замечательному русскому поэту… Но ведь и сам Юрий Кузнецов писал, что это люди другого круга. Наш круг навсегда сохранит память об этом выдающемся русском человеке и поэте.
Владимир БОНДАРЕНКО:
Сейчас уже можно сказать просто и ясно: умер последний великий поэт XX века. Уверен, в русской поэзии еще будет немало новых ярких поэтических открытий, но все они уже будут принадлежать новым векам.
XX век в русской поэзии закончился 17 ноября, со смертью Юрия Кузнецова. На Руси всегда хватало талантов. Есть и сейчас немало талантливых поэтов, но поэзию всегда определяют вершины. XX век начинался вершиной Александра Блока, закончился вершиной Юрия Кузнецова.
Еще на днях мы сидели вместе у него на даче и Юрий читал свои последние стихи, особенно он гордился, и по праву, стихотворением "Поэт и монах". Это не просто ответ всем надоедавшим ему мелким оппонентам — он никогда не умел мелочиться — это ответ поэта "на смертном рубеже", ответ на все времена.
Что есть в уме, то есть и в чувстве,