Лилибет в отчаянии всплеснула руками.
Абигайль принялась вертеть в пальцах карандаш.
— Лилибет, дорогая, он сидел в экипаже весь день. Тебе стоило позволить ему побегать по двору, как только мы приехали. Ребенку просто хочется немного размяться, вот и все.
— Я напомню тебе эти слова, когда у тебя появятся собственные дети. — Сдавшись, Лилибет устало опустилась на кровать в облаке нижних юбок под темно-синим шерстяным платьем и теперь наблюдала за бегающим вокруг нее сыном.
Абигайль посмотрела на лежащий перед ней лист бумаги. Проблема состояла в том, что герцог и его спутники остановились на этом постоялом дворе всего на одну ночь, чтобы затем раствориться во влажной зимней мгле на пути к ожидающему их оазису удовольствия. Одной ночи определенно недостаточно. Кроме того, какой бы дерзкой она ни была, Абигайль все же требовалось время. Ей хотелось настоящего романа, полного страсти, удовольствий и тайных встреч, который продлится несколько месяцев и драматично закончится, когда Абигайль уличит герцога в измене или тот вынужден будет жениться, чтобы произвести на свет наследников титула. Кроме того, безудержная страсть может остыть и превратиться в обычную рутину, что тоже приведет к неизбежному расставанию. В финале Абигайль швырнет в герцога пару ваз, а он схватит ее за плечи и поцелует в последний раз, после чего она прогонит его прочь и станет заливать свое горе слезами на протяжении нескольких дней, ну или хотя бы часов.
Да, получилось бы идеально. Только это чертовски сложно организовать. Особенно теперь, когда она направлялась в уединенный тосканский замок, чтобы провести в добровольном заточении целый год. Но ведь без трудностей жизнь становится пресной, не так ли?
Абигайль грызла кончик карандаша, раздумывая над различными сценариями развития событий и представляя герцога Уоллингфорда обнаженным, а потом написала на бумаге только одну фразу на итальянском языке, ибо знала, что герцог скорее примет предложение от служанки-итальянки, нежели от незамужней сестры вдовствующей маркизы Морли. Затем сложила листок вчетверо, убрала в карман и поднялась с кресла как раз в тот самый момент, когда Филипп пробегал мимо.
Абигайль подхватила мальчика на руки и потерлась носом о его животик.
— Озорник! — со смехом произнесла она. — Да ты непослушный мальчишка!
— Абигайль, ты раззадоришь его еще больше, — устало произнесла Лилибет.
Бедняжка Лилибет! Чтобы еще более укрепиться в решении не выходить замуж, Абигайль достаточно было взглянуть на кузину: преданную, недооцененную своим неразборчивым в связях мужем, у которого собственная жена не вызывала интереса. И все это несмотря на ее очевидную красоту, очарование, доброту и другие многочисленные достоинства. Основной причиной их побега в Италию и был тиран-муж Лилибет.
Абигайль еще раз пощекотала Филиппу животик, а потом положила его на кровать.
— Ты не заслужил сказку, маленький негодник, и все же я расскажу тебе ее, — сказала она.
Спустя четверть часа глаза Филиппа закрылись сами собой, и он погрузился в глубокий сон. Измученная Лилибет упала в зеленое кресло и теперь с нежностью смотрела на спящего сына. Под ее красивыми голубыми глазами залегли темные круги.
— Ступай вниз, Абигайль. Я с ним посижу, — сказала она.
— И оставить тебя одну?
Лилибет с улыбкой посмотрела на кузину.
— Дорогая, я знаю, как тебе хочется вернуться назад в зал. Думаешь, я не заметила, какие взгляды ты бросаешь на бедного Уоллингфорда?
Абигайль вдруг очень захотелось защититься:
— И вовсе я на него не смотрела. Герцог как герцог. Ничего особенного. В Италии можно встретить принцев, Лилибет. Принцев! А они гораздо интереснее скучных английских герцогов.
Но Лилибет лишь отмахнулась.
— Ради всего святого, Абигайль, ступай. Я в самом деле ужасно устала.
Снизу донесся глухой стук, а потом нестройный хор пьяных голосов, затянувших какую-то песню. Ни одна благородная леди не отпустила бы свою кузину в эту обитель непристойности, но Лилибет, похоже, ничего не замечала. Или ей просто не было никакого дела до того, что происходит внизу. Она по-прежнему не сводила взгляда с мирно сопящего под одеялом ребенка.
Такая удача выпадает редко, и Абигайль не собиралась ее упускать.
— Что ж, хорошо, — весело отозвалась она и поспешила прочь из комнаты.
Глава 2
«Хоть конь рад меня видеть», — подумал Уоллингфорд, хотя причиной радости Люцифера было скорее всего яблоко в руке хозяина.
— Какой же ты прожорливый, старина, — промолвил Уоллингфорд, наблюдая за тем, как яблоко исчезает с его затянутой в перчатку ладони. Он снял перчатку с руки и погладил коня по лбу. — Вообще-то я не должен здесь находиться, потому что это наверняка приведет к разного рода проблемам.
Конь фыркнул и ткнулся носом в грудь хозяина, оставив на его сюртуке яблочную мякоть.
— Тебе легко говорить, старина, — вздохнув, произнес герцог, — тебя лишили способности к воспроизведению потомства.
Люцифер вновь тихонько фыркнул.
— Хотя, знаешь, в этом твое счастье, — сказал Уоллингфорд, продолжая чесать лоб коня, вытянувшего от удовольствия шею. — От женщин одни проблемы, хотя иногда с ними бывает довольно приятно провести время. А с этой вряд ли что-то получится, разве только я окажусь еще большим негодяем, чем думает обо мне дед.
Над головой герцога дождь барабанил по черепичной крыше, но внутри воздух был пропитан влажным теплом и простыми земными запахами соломы, лошадиного пота и навоза.
— Интересно, что она хотела этим сказать, — негромко рассуждал Уоллингфорд, гладя шелковистую шкуру гнедого, кажущуюся темно-коричневой в тусклых отблесках фонаря. — С какой стати она назначила встречу в конюшне? Представляешь, написала записку по-итальянски, словно я не догадаюсь, что это не почерк служанки. — Герцог покачал головой. — Я конченый глупец, правда? Слишком долго находился без женского общества. Целых четыре недели, Люцифер.
Мерин тихонько заржал от удовольствия и запрядал ушами.
— Я совсем потерял голову. Ничего в ней такого нет. Обычная девушка. Каштановые волосы, карие глаза. Хотя нет, не совсем карие. Такие, знаешь, с золотистым отливом, напоминающие по цвету херес. Немного светлее, чем у ее сестры. А лицо! Они с Александрой очень похожи, и все-таки она совсем другая. Есть в ней какая-то свежесть и изысканность, которую я не могу описать…
— Синьор? — раздался в полумраке конюшни голос.
Уоллингфорд уткнулся лбом в шею коня и глубоко вдохнул.