Читать интересную книгу "Девушка с кувшином молока - Маттиас Роземонд"

всю жизнь считала меня маленькой и беспомощной. Так хорошо иногда сменить роль. Наконец-то я кому-то нужна. Может, я наконец-то нашла роль в собственной пьесе.

5. Катарина

Это, случаем, не господин Ван Рейвен там идет? Вижу его, пока стою в очереди у рыбного прилавка. Точно, он. Что же делать? Сначала купить рыбу или замолвить словечко за Яна? Либо рыбку съесть, либо на мель сесть…

Решаюсь на второе. Выскальзываю из очереди и нагоняю его у моста Вармусбрюг.

– Господин Ван Рейвен, надо же, какое совпадение! Как удачно, что я вас встретила. Можно с вами переговорить?

Он опускает трость на тротуар и изучает меня взглядом.

– Мне доводилась честь ранее быть вам представленным?

– Конечно, я супруга Яна! Яна Вермеера, художника! И дочь Марии Тинс.

– Ах да, конечно! Прошу меня извинить. Пожалуйста, не рассказывайте об этом недоразумении моей супруге, она вечно меня попрекает забывчивостью. Недавно я позабыл о дне рождения нашей дочери, а теперь вот и вас не узнал… Когда же я вас видел в последний раз?

Без сомнения, на картине Яна, однако не будем сейчас об этом.

– Знаете, я хотела у вас спросить… Мой муж сейчас… Как бы сказать?..

– Я понял! У вашего мужа сейчас полно неприятностей, которые, боюсь, он сам на себя и навлек.

Быстро оглядываюсь по сторонам, не подслушивает ли кто. Никому нет до нас дела, все поскорее спешат укрыться от надвигающейся бури.

– Он слегка вспыльчивый, и сейчас ему нужно…

– Поставить мозги на место. Надеюсь, вы сможете ему в этом помочь! – назидательно говорит господин Ван Рейвен.

– Я стараюсь как могу.

Он поглядывает на небо. Дольше тянуть нет смысла, надо переходить к делу.

– Помимо этого, ему бы не мешало и кое-какую работу получить. Побольше заказов! Иначе я и не знаю, как мы дальше будем.

Ветер усиливается. Мой собеседник придерживает шляпу за поля.

– Даже не знаю, чем я могу вам помочь. Я с ним уже разговаривал, просил, чтобы зашел ко мне, как только закончит новый портрет. Когда же это было? По-моему, в мае. Я знал, конечно, что он медленно работает, но чтобы до такой степени…

– Портрет почти готов, только Ян все еще не может с ним расстаться, все доделывает… Думаю, вы понимаете, о чем я.

– Приличный на этот раз?

– Да, он писал с меня, там я сижу у стола.

– Вот как? Любопытно будет посмотреть. – Впервые за весь разговор на его лице появляется легкая улыбка. – Поторопите его, пожалуйста. И пусть держит меня в курсе.

Господин Ван Рейвен приподнимает шляпу.

– Передавайте привет вашей матушке. Замечательная женщина, всегда это говорил!

Вымокнуть он явно не желает, поэтому спешит прочь в поисках убежища.

По улице Вайнстраат летят обломанные ветки. Дома, стоящие по другую сторону, отражаются в темной воде канала. Круги на поверхности воды говорят о том, что с неба срываются первые капли дождя.

Мне нужно подумать. Пройдусь еще кружок, прежде чем вернуться на рыбный рынок, все равно намокну. Как же так, почему Ян до сих пор не обратился к господину Ван Рейвену за работой? Может, стоило заговорить об авансе? Я забыла передать привет его супруге… В бесплодных размышлениях и беспокойствах я сильна. Меня, например, занимает такой вопрос: то ли я холодный человек, но милый с виду, как я сама считаю, то ли я – теплый человек, но с виду холодноватый, как думают другие. Моя мать, например, говорит, что я слишком строго о себе сужу.

Ах, как же людям меня понять, если я сама себя не понимаю? Другие охотно выходят наружу в солнечный день, а я отсиживаюсь дома. Если же на улице пустынно, как сейчас, мне гораздо спокойнее – меньше косых взглядов.

Плетусь по каменной мостовой, вглядываясь в блестящие камни. Возможно, сейчас я показала свою решительность, но на самом деле у меня вечно сомневающаяся натура. В те недели, пока Ян работал над групповым портретом, я полностью его поддерживала. Знала я о его планах? И да, и нет. Пикантные сцены хорошо продаются, так он утверждал. Замысел у него был колоссальный. Я была полностью на его стороне, даже когда поняла, что он поместил на портрет самого себя в роли наблюдателя. Ян столько рассуждал о том, что за тобой наблюдают, пока наблюдаешь ты сам, – вроде бы хотел донести до людей мысль, что им нужно критичнее смотреть на самих себя.

А что же с продажной девицей? Я, без сомнения, узнала в ней свои черты. Ян поначалу отнекивался, а потом повернул все так, будто тем самым сделал сцену гораздо интереснее. Переубедить его у меня не вышло. В конце концов я сдалась и позволила ему писать, как хочет. Я избегала заходить в его студию, делала вид, словно картины не существовало. Глупость, конечно. По сути, я просто спрятала голову в песок.

Дождь усиливается, так что я укрываюсь под портиком Старой церкви. Здесь же укрылись нищие: один безногий, второй, кажется, не в себе, а третий как-то уж очень внимательно рассматривает меня единственным глазом. Поспешно отворачиваюсь.

После взрыва на пороховом складе, случившегося три года назад, в городе много увечных. Нам повезло, что наш дом и мы сами уцелели. Протестантам, по крайней мере, разрешается просить милостыню. Вздумай католик протянуть руку за подаянием, его в два счета выставят из города.

В последний раз я стояла здесь с Яном. До сих пор помню, что в тот день мы первый раз прошлись, взявшись за руки. Я бы от такой прогулки воздержалась, но не могла дольше противиться его настойчивости, тем более я только что сказала, что он для меня – тот самый. Как он возгордился! Я тоже, конечно, и все же мне было не по себе. В тот день дождя ничто не предвещало, но, когда мы юркнули в один из портиков, нас заметили какие-то парни. Ничего хорошего от них ждать не приходилось.

Мы с Яном остановились.

Парни нас окружили, и один из них заявил таким оскорбленным тоном, как будто его лично это задело:

– Гляди-ка, наш петушок Янус гуляет с католической курочкой!

Ян не выпустил моей руки.

– Ты, значит, глаз на нее положил? – вступил другой, не оставаться же в стороне. – И что, уже поразвлекся?

– Нет, – честно ответил Ян.

Я не знала, куда и глаза девать.

– А тебе бы хотелось? Признавайся! Или стесняешься исповедаться в своих желаниях?

– Ему нельзя на исповедь, – заорал третий, – пока его святой водой не окропили! Тем более в