и носа; крепкое мускулистое тело, мокрые волосы, классический мужской профиль, четкие черты лица, над которым так естественно было бы увидеть сияющую медь старинного греческого шлема. Она вспоминает зеленые глаза, напряженно изучавшие ее, сначала недоверчиво, потом благодарно, и его последний взгляд, когда двое мужчин, которых она никогда до этого не видела, приехали за ним на автомобиле, помогли ему подняться и набросили одеяло на плечи. Один из них, высокий и худощавый, без иностранного акцента, сказал Елене, что они у нее в долгу и надеются на ее благородство и молчание, подкрепив свои слова жестом, хоть и вежливым, но одновременно неуместным, и тут человек, вышедший из моря, посмотрел на нее в последний раз, пристально и напряженно. С его теплых губ, растянувшихся в благодарной улыбке, сияющей и светлой, слетело слово grazie[9].
Собака первая что-то чувствует: поднимает уши, затем голову, которая до того лежала на лапах, и с тихим ворчаньем смотрит на дверь; Елена отрывается от книги и прислушивается.
– Тихо, Арго. Успокойся… Замолчи.
Ничего не слышно, но собака не успокаивается. Елена встает, гасит свет неяркой лампы, открывает дверь и выходит в темноту садика, как раз когда вдалеке слышится шум со стороны близкой горной гряды Карбонера. Через несколько минут гул низко летящих самолетов разрывает тишину ночи, тени скользят по стене дома, направляясь к Гибралтару, освещенному только луной.
Опять они, думает Елена. Они снова здесь, в небе.
Их не было уже десять ночей.
Она неуверенно отступает, пытаясь найти защиту, прижавшись к стене дома, собака трется о ее ноги, и тогда Елена видит, как над бухтой пролетают быстрые черные силуэты, и тут же над темной массой британской колонии загорается дюжина тонких и длинных, необыкновенно ярких лучей. Стрелы прожекторов целят в небо, словно на каком-то странном празднике. Один из них выхватывает из темноты черные очертания самолета, потом еще одного, но тут же теряет. И сразу же стремительные лучи со всех сторон ощупывают небо; сухие, монотонные артиллерийские залпы не заставляют себя ждать. Бум, бум, бум, слышатся один за другим. Бум, бум, бум, бум, бум. Бело-голубые полосы взмывают ввысь и рассеиваются по воздуху или падают в море, отражаясь в воде, мимоходом освещая силуэты судов, стоящих на якоре. И через мгновение взрывы бомб, сброшенных на Пеньон, вспыхивают оранжевым, и слышится глухой звук, который отдается в груди Елены, словно бой барабана.
Это длится не больше минуты. Внезапно разрывы бомб и противовоздушные залпы артиллерии прекращаются, прожекторы еще несколько секунд ощупывают пустынное небо, но и они гаснут один за другим, возвращая ночи сияние звезд и луны. Огромная скала вновь становится темной массой, и единственная точка, далекая и ясная, которая ее освещает, – отблеск пожара, что пылает, похоже, в зоне Гибралтарского порта. И снова в бухте воцаряется покой.
Елена входит в дом и вставляет вилку в розетку, чтобы продолжить чтение, но света нет. Легко и привычно она на ощупь находит спички, поднимает стеклянный колпак газовой лампы и колесиком регулирует фитиль. Желто-оранжевый свет заполняет небольшую гостиную, освещает стеллажи с книгами, поставец с фаянсовой посудой и бутылками, кресло-качалку, стол и ковер, на котором снова лениво разлеглась Арго. Он освещает и старую картину на стене над диваном: на выцветшем холсте изображен парусник, который борется с бушующими волнами, стремясь добраться до порта. И фотографию в рамке, что стоит на письменном столе: на ней Елена три года назад, под руку с загорелым и стройным мужчиной в форме моряка торгового флота – в руке берет, на отворотах рукавов нашивки лоцмана.
Ей больше не хочется читать.
Нет, конечно, уже ночь.
Она даже не пытается. Стоит посреди комнаты и смотрит на фотографию. Ей и сладко, и горько вспоминать недавнее прошлое, которое все еще так живо. Она вспоминает свои ощущения, далекие, но незабываемые. Хотя, говорит она себе, по прошествии двух лет одиночество уже не так ужасно, как вначале, боль не так остра, как ей кажется. А может быть, ей просто страшно. Она перебирает неспешное течение дней: работа, книги, близость моря, общество собаки, долгие прогулки, друзья поблизости, душевная свобода без тесных привязанностей; это касается даже ее отца – редкие письма и еще более редкие, безразличные телефонные звонки; он стареет вдалеке, среди опасностей войны, в Малаге, в двухстах километрах отсюда. Впрочем, отсутствие тесных связей и близких отношений с их трудностями и страхами несет свое утешение. Утешение и крепость духа. Ты слаб, если чего-то боишься или на кого-то надеешься, кроме себя. И если будет необходимо, ты сложишь свою жизнь в чемодан и покинешь насиженное место, не оглядываясь.
Есть только Арго, думает Елена. И тогда она наклоняется и гладит собаку, а та, чувствуя ее прикосновение, поворачивается и поднимает лапы, чтобы ей почесали пузо. Есть только собака и воображаемый чемодан. Спокойный и удобный мир, без неожиданностей и переживаний. Взять и переехать и поселиться в любом другом месте.
Несмотря ни на что, заключает она. Несмотря ни на что.
Поразмыслив, она направляется к буфету и выдвигает ящик. Трое часов, которые были на человеке, вышедшем из моря, так с тех пор и лежат. Она сняла их с его запястий, когда пыталась привести его в чувство, но ни ему, ни тем, кто за ним приехал, не пришло в голову их забрать, когда его увозили. Нож взяли, а про часы забыли. Она заметила их на полу, когда машины уже не было слышно, и некоторое время разглядывала, а потом убрала в ящик, под аккуратно сложенные салфетки и скатерти, в ожидании, когда кто-нибудь придет и попросит их вернуть.
Она достает часы и снова их рассматривает. Одна пара – часы, вторая – компас, а третьи – какой-то неведомый прибор, назначение которого ей неизвестно. Все сделаны из стали, с резиновыми ремешками. Компас – плексигласовая полусфера и квадранты с четырьмя сторонами света, плавающие внутри. На черной крышке часов имеется надпись: «Радиомир Панераи»; цифры на них, как и на других приборах, светящиеся, их видно в темноте. На третьем приборе виден ряд цифр, которые, скорее всего, показывают давление или глубину.
Елена садится и кладет на колени все три прибора. Тот человек на берегу моря и тот, кого она встретила утром в Альхесирасе, не выходят у нее из