— Хм, а ведь так и нужно — каждый округ должен иметь в Маньчжурии «свой» корпус или дивизию, тогда нам будет видно, как он воевать будет. Тем более, раз там «ученики» нашего «любезного брата» Вилли. Немедленно подготовьте все нужные приказы и как можно скорее доставьте их мне.
— Слушаюсь, ваше императорское величество!
Куропаткин предпринял крайне неуклюжую попытку вскочить с кресла, зацепился лубком, скривился, сделав вид, что ему очень больно, и был остановлен вставшим монархом, что прижал его за плечи.
— Что вы, сидите, Алексей Николаевич, будьте как дома, даю вам свое разрешение — теперь вижу, что ранения не уменьшили ваше рвение.
— Всю ночь буду работать, государь, к утру все доклады подготовлю…
Генерал лукавил, у него все было уже давно написано. Но теперь он не стал торопиться выкладывать бумаги, и требовать с ними ознакомится. Нет, нужно было действовать совсем иначе, показать монарху значимость его собственных решений — тщеславие всем свойственно, и Николай Александрович не исключение. И ни в коем случае не выходить на первый план — многим министрам эта ошибка дорогого стоила, нужно учитывать их печальный опыт. К тому же завистников и интриганов при царском дворе хватает с избытком, и борьба с ними будет ожесточенной.
— Вы лучше отдохните, генерал. Встретимся послезавтра в это же время — приходите с подготовленным докладом.
— Слушаюсь, государь.
И снова монарх оказал ему помощь, вполне благосклонно и покровительственно. И даже проводил до дверей, что было необычно. И уже в самом конце пути самодержец негромко произнес:
— Я не ошибся, отправив вас на Дальний Восток — уже одержаны первые победы, и будут следующие, в чем я не сомневаюсь. Но вы нам нужны и военным министром, так что подберите себе управляющего на ваше усмотрение — пока командуете моей Маньчжурской армией…
Японская пехота переправляется через реку Ялу, где путь в Маньчжурию им преградили русские войска…
Глава 7
— Только дурных нет, государь-батюшка, чтобы самому «управляющего» подбирать — нет, твое согласие непременно последует, если претендент у тебя соответствующий на примете имеется. Знать бы кто, но не начальник Главного Штаба — иначе бы ты его мне не сдал. Или именно это ты от меня ожидаешь? А пожалуй так и есть, ведь в сторону смотрел. Но тогда можно и договорится, сейчас такое вполне возможно, ситуация изменилась.
Куропаткин прошелся по своему кабинету, в котором ничего не изменилось — генерал Сахаров, старший из трех братьев генералов (младший командовал корпусом в Маньчжурской армии), вернулся обратно в Главный штаб, который возглавлял, и при этом оставался управляющим Военного ведомства. При военном министре такое было нонсенс — но на все воля самодержца, с которой не поспоришь. И так царь поступал всегда, создавая у своих министров состояние неопределенности.
— Что ж — в таких играх теперь придется участвовать, — пробормотал Куропаткин, подошел к столу, взял колокольчик и громко позвенел. Вошедшему дежурному адъютанту приказал немедленно пригласить к нему в кабинет генерал-адъютанта Сахарова…
— Мы с вами военные, Виктор Викторович, но людские слабости присущи и генералам. А потому понимая вашу обиду на нынешнее неопределенное положение, тем не менее призываю сделать все возможное, и паче того невозможное, чтобы наша армия добилась победы над неприятелем. И более того, скажу вам откровенно, о чем я государю не решился поведать — японцы могли нас победить в первые месяцы, ударь всеми силами, и, решившись на одновременную высадку десантов, благо два броненосца и крейсер нашей эскадры были повреждены, а «Варяг» потоплен. Вот тогда бы разразилась катастрофа, и нам бы пришлось отступать из южной Маньчжурии. И это еще при самом благоприятном для нас ходе развития событий.
— Вы считаете, что японцы настолько превосходили нас в силах?
— Скажу больше — и сейчас превосходят. Неприятель ведь отмобилизовал заранее семнадцать дивизий, так что переговоры не играли никакой роли — это был обман и оттяжка времени, чтобы успеть привести из Италии два броненосных крейсера, от покупки которых отказался наш МГШ. По слухам, кое-кто из чинов Адмиралтейства попросил от фирмы полмиллиона рублей за «комиссию» — вы ведь знаете об этой «милой» привычке наших сановников. Так что мы лишились четырех крейсеров, как ни странно. Вместо получения двух в состав нашей эскадры, эти два «гарибальдийца» пополнили флот неприятельский. И трудно понять что тут — глупость, обычная российская расхлябанность, своекорыстие или…
Куропаткин умышленно оборвал фразу, позволяя начальнику ГШ домыслить несказанное — а на округлом лице Сахарова появились красные пятна, видимо, сделал нужные выводы. К этому и стремился Алексей Николаевич — избегать открытых конфликтов, интриговать и стравливать между собой сановников, чтобы заставить всех, так или иначе, принять общее участие в войне с Японией. И главное — избежать всех тех ошибок, которые были совершены, вернее, сейчас не допустить их, раз судьба предоставила немыслимый шанс переиграть историю.
— Но то дела флотские — виновен или невиновен адмирал Рожественский и иные наши флотоводцы, не нам решать. Хотя, особое морское министерство, разъединяет наши общие усилия, хотя должно объединять всю мощь государственной силы воедино. К счастью, есть адмиралы, что смотрят на проблемы иначе, и сейчас на Дальнем Востоке мы действуем совокупно. Так что японцы, упустив самый благоприятный момент, теперь втянуты в долгие и изнурительные для них позиционные бои на реке Ялу.
— И как будет развиваться ход войны, Алексей Николаевич — в Петербурге ожидали громких реляций, и наша победа при Бицзыво всех вдохновила. Теперь ожидают других побед…
— Мы с вами военные, и прекрасно понимаем, что времена Бонапарта и Суворова давно прошли. Против нас государство с населением в сорок два миллиона жителей, фанатично желающих сражаться. И миллион обученных военному делу солдат. Если будет оружие, то японцы смогут подготовить еще миллион человек — разве можно сломить такую силу даже в нескольких удачных для нас баталиях⁈ И наше счастье, что сама обстановка не дает возможности противнику задействовать всю свою кадровую армию — а в ней тринадцать дивизий, благо еще четырем нам удалось нанести поражение. Но можете мне поверить — через несколько месяцев японцы восстановят их боеспособность, и даже более — из запасных бригад развернут новые дивизии. А их будет, по нашим расчетам, до десятка, но скорее вполовину меньше из-за нехватки оружия и боеприпасов.
— Хм, двадцать две дивизии это много, — Сахаров помрачнел. — с тыловыми частями это полумиллионная армия.
— Наше счастье, что приняв германскую систему подготовки, японцы не взяли ее самую сильную сторону. Их «ахиллесова пята» заключена в артиллерии — всего один полк, а не два, как в армии кайзера. Три орудия на батальон — это соответствует нашим нормам. К тому же половина орудий у противника горные, с небольшой дальностью стрельбы как у наших четырехфунтовых пушек. Иначе бы наши потери были бы куда серьезнее. Скорострельные пушки настоятельно необходимы.
— Из дивизий западных округов решено отправить вам дополнительно по одному артиллерийскому дивизиону, получившему новые трехдюймовые орудия. Планы уже сверстаны, и уже начата перевозка снарядов…
— Виктор Викторович, не стоит ослаблять дивизии, уменьшая вдвое число батарей, которых и так шесть. По опыту войны скажу так — принятая у нас восьми орудийная батарея совершенно неповоротлива, загромождает дороги, и при пересеченном характере местности ее невозможно использовать в полном составе — мы стали делить ее на две батареи с первых же боев. К тому же четыре скорострельных орудия при должном количестве снарядов способны за считанные минуты накрыть шрапнелью целый батальон в ротных колоннах. Потери инфантерии на открытой местности чудовищные. Поверьте, я это видел собственными глазами.