Читать интересную книгу Миры Роберта Чамберса - Амброз Бирс

подчеркнул те буквы, которые могут значить только одно: «Инсмут!» Всё это, вместе с той мерзостью, на которую отчасти намекает вот эта откровенная история, таящаяся под вывеской художественного вымысла, открывает нам просторы немыслимого ужаса, вековечное зло.

— Господи боже! — невольно воскликнул я. — Но вы не считаете, что эта фантазия сейчас воплощается?

Таттл обернулся и бросил на меня до странности чужой взгляд.

— Что я считаю, Хэддон, значения не имеет, — мрачно ответил он. — Но вот что мне самому очень бы хотелось знать: что произошло в Инсмуте? Что происходило там последние десятки лет, отчего люди его избегают? Почему этот некогда процветавший порт впал в запустение, почему часть домов брошена, а недвижимость в городке практически ничего не стоит? И чего ради правительственные агенты квартал за кварталом взрывают прибрежные постройки, дома и склады? И наконец, зачем, во имя всего святого, подводную лодку отправили торпедировать участки открытого моря за Рифом Дьявола на выходе из гавани Инсмута?

— Я ничего об этом не знаю, — ответил я.

Но он не обратил внимания; голос его, неуверенный и дрожащий, стал чуть громче:

— Я могу вам сказать, Хэддон. Всё так, как написал мой дядя Амос: Великий Ктулху восстал вновь!

Какой — то миг я потрясённо молчал. Затем промолвил:

— Но ведь он ждал Хастура…

— Именно, — чётко, как настоящий учёный, согласился со мной Таттл. — В таком случае мне бы хотелось знать, кто или что ходит в глубине земли под домом в те тёмные часы, когда взошёл Фомальгаут, а Гиады склонились на восток.

3

После этих слов Таттл резко сменил тему. Принялся расспрашивать о моих делах, о практике и в конце концов, когда я уже собрался откланяться, стал уговаривать меня остаться на ночь. На это я, подумав, согласился — правда, без особой охоты, — и он сразу вышел приготовить мне комнату. Я воспользовался случаем и более тщательно осмотрел его рабочий стол: нет ли здесь «Некрономикона», пропавшего из библиотеки Мискатоникского университета. На столе книги не было, но, подойдя к полкам, я сразу её обнаружил. Едва я успел снять том, чтобы удостовериться, оригинал ли это, в комнату вошёл Таттл. Бросил быстрый взгляд на книгу у меня в руках и слегка улыбнулся.

— Не могли бы вы, Хэддон, захватить её с собой к доктору Лланферу завтра утром, когда будете уходить? — как бы между прочим сказал он. — Я уже переписал весь текст и она мне больше не нужна.

— С радостью, — ответил я, подумав: хорошо, что дело можно уладить так быстро.

Вскоре я удалился в приготовленную комнату на втором этаже. Пол проводил меня до двери и замялся на пороге, будто словам, готовым сорваться с языка, не было позволено покидать его уст; прежде чем уйти, он ещё раз или два обернулся ко мне, пожелал спокойной ночи и в конце концов вымолвил то, что не давало ему покоя:

— Кстати… Если вы ночью что — либо услышите, Хэддон, не тревожьтесь. Чем бы то ни было, оно безвредно… пока.

И лишь когда он ушёл, а я остался один, на меня снизошло осознание того, что и как он мне сказал. Стало понятно: этим подтверждались те дикие слухи, что наводняли Аркхем и Таттл говорил со мной вовсе не без страха. Задумавшись, я медленно разделся и облачился в пижаму, которую Таттл разложил для меня на кровати; разум мой ни на миг не отклонялся от мыслей о зловещей мифологии древних книг Амоса Таттла. Я никогда не принимаю скоропалительных решений, а сейчас и подавно не склонен был размышлять быстро. Несмотря на очевидную нелепость измышлений, мифологическая конструкция всё же была выстроена недурно и заслуживала не просто мимолётного внимания. К тому же мне было ясно, что Таттл более чем наполовину убеждён в её истинности. Уже этого одного хватало, чтобы задуматься, ибо прежде Пола Таттла всегда отличало тщание в исследованиях, а его опубликованные труды никогда не подвергались критике за неточности даже в малых деталях. Стало быть, я, по крайней мере, готов был допустить: у мифологической структуры, очерченной для меня Полом Таттлом, имелись некие основания. Что же до её истинности или ошибочности, разумеется, тогда я ещё не мог принять её рассудком: ибо стоит человеку сознательно допустить или отвергнуть возможность чего — либо, впоследствии ему вдвойне — нет, втройне — сложнее будет избавиться от своего умозаключения, каким бы пагубным оно ни оказалось.

Размышляя так, я лёг в постель и стал ожидать прихода сна. Ночь углублялась и темнела, хотя сквозь лёгкие занавеси на окне я видел, что небо усыпано звёздами, высоко на востоке взошла Андромеда, а осенние созвездия уже плывут по небесам.

Я был уже на грани сна, как вдруг очнулся, вздрогнув, от звука — как я потом осознал, он доносился до моего слуха уже некоторое время, но лишь теперь я понял всё его значение: по всему дому отдавалась слабая дрожь поступи некоего гигантского существа, однако звук исходил не из самого дома, а с востока и, на какой — то миг, я в смятении решил, будто из морских глубин восстало нечто и теперь шагает вдоль берега по мокрому песку.

Но стоило мне приподняться на локте и вслушаться, иллюзия рассеялась. Мгновение вообще не раздавалось ни звука; затем шаги послышались вновь: нерегулярные, ломаные — шаг, пауза, два шага быстро друг за другом, странное чмоканье… Обеспокоившись, я встал и подошёл к открытому окну. Ночь стояла тёплая, почти душная, воздух был недвижим. Далеко на северо — востоке луч маяка описывал в небе дугу, а с севера доносилось слабое гудение ночного самолёта. Уже перевалило за полночь; низко на востоке сверкали красный Альдебаран и Плеяды, но тогда я ещё не мог связать услышанные мною странности с появлением Гиад над горизонтом — это пришло позже.

Звуки меж тем нисколько не ослабевали и мне в конце концов стало ясно, что шаги приближаются к дому, хоть и до крайности неспешно. Не мог я сомневаться и в том, что они доносятся от моря, поскольку вокруг не было никаких перепадов рельефа, которые могли бы отразить звук, придав ему новое направление. Я снова задумался о похожих звуках, которые мы слышали, пока тело Амоса Таттла лежало в доме, хотя и не мог в тот момент припомнить, что Гиады — точно так же низко, как сейчас на восток, — склонялись тогда на запад. Если те шаги как — то и отличались, я не мог определить, как именно, вот только теперь они казались как —