Три женщины, когда-либо бывшие или ставшие частью его жизни – Виктория, Мелисса и приемная мать, – видели в нем что-то такое, что делало его в их глазах проклятым и уродливым, хотя обе его жены скрывали свое отвращение до дня свадьбы, после которой получали право на все его богатство.
С безжалостной решимостью Джейсон подошел к Виктории и коснулся ее руки. Она резко отпрянула, как будто от ожога.
– Поздно, пора идти в дом, – сказал он.
Даже при свете луны ее лицо заметно побледнело и в глазах появилось выражение затравленности.
– Н-но еще не так уж п-поздно…
– Достаточно поздно, чтобы лечь спать, – сухо отрезал он.
– Но мне совсем не хочется спать!
– Вот и хорошо, – намеренно грубо отреагировал он. Виктория явно поняла, что он имел в виду, потому что все ее тело пронизала дрожь. – Мы заключили сделку, – резко сказал он, – и ты должна выполнять свою роль, как ни противна тебе мысль о том, что придется лечь со мной в постель.
От его холодного, властного голоса Виктория, казалось, застыла. Кивнув, она, едва передвигая ноги, пошла в дом и наверх, в свои новые покои, смежные с покоями Джейсона.
Почувствовав состояние хозяйки, Рут молча помогла ей снять свадебное платье и надеть шелковую с кружевами кремовую ночную сорочку, сшитую мадам Дюмосс специально для брачной ночи.
Тошнота подступила к горлу новобрачной, панический страх обуял ее при виде расстеленной постели. От вина, которое Виктория пила в надежде забыть свои страхи, теперь кружилась голова и тошнило. Вместо того чтобы успокоить ее, как это бывает с другими, вино сделало ее совершенно больной и лишило способности сдерживать свои чувства. Теперь она отчаянно желала, чтобы все предшествующее оказалось сном. Единственный раз, когда она выпила этого зелья, так это после похорон родителей. Тогда вино в качестве лекарства предложил ей доктор Морисон. От этого ее рвало, и доктор пояснил ей, что, видимо, она из тех людей, организм которых не переносит алкоголя.
Виктория еле добралась до постели, в ее голове проносились кошмары, порожденные поучительным рассказом мисс Флосси. Она в отчаянии представляла, как ее кровь вот-вот прольется на белые простыни. Сколько же будет крови? Какую боль предстоит испытать? Ее прошиб холодный пот и закружилась голова, пока Рут взбивала подушки.
Чувствуя себя словно деревянная кукла, она забралась под одеяло, пытаясь взять себя в руки и совладать с подступающей тошнотой. Как бы не забыть напутствие мисс Флосси – не стонать и не выказывать отвращения. Но когда Джейсон открыл дверь смежной комнаты и вошел в ее спальню в своем темно-бордовом парчовом халате, не слишком прикрывавшем его обнаженную грудь и ноги, Виктория не смогла удержаться от возгласа, порожденного страхом.
– Джейсон! – выдохнула она, вжимаясь в подушки.
– А кого ты ожидала увидеть – Эндрю? – сухо поинтересовался он и стал развязывать шелковый пояс халата, но тут страх Виктории перешел в панику.
– Н-не делай этого! – взмолилась она, пытаясь собраться с мыслями и говорить по возможности связно. – Я уверена, что джентльмен не станет раздеваться на глазах у леди, даже если они ж-женаты.
– Кажется, мы обо всем переговорили раньше, но если ты забыла, то напомню: я не джентльмен. – Он снова потянул за концы шелкового пояса. – Однако если зрелище моего неджентльменского тела оскорбляет тебя в лучших чувствах, ты можешь легко решить эту проблему, закрыв глаза. Я мог бы избрать и другой вариант: залезть в постель и только тогда снять халат, но такая необходимость оскорбляет меня в моих лучших чувствах. – И он распахнул халат и сбросил его, и глаза новобрачной округлились от ужаса при виде его огромного, мускулистого торса.
Чуть раньше в глубине души Джейсон еще питал слабую-слабую надежду, что она добровольно отдастся ему. Но она растаяла, как сон, когда Виктория закрыла глаза и отвернула от него лицо.
Джейсон с яростью взглянул на нее, а затем намеренно грубым движением вырвал одеяло из ее судорожно сжатых рук и откинул в сторону. Улегшись рядом, он, не говоря ни слова, развязал узелок на низком вырезе корсажа ее шелковой с кружевами сорочки. Когда перед его глазами во всем совершенстве предстало ее обнаженное тело, у него перехватило дыхание.
У его жены были полные груди, осиная талия, прелестно округлые бедра, длинные и удивительно стройные ноги с изящными икрами. Когда он оглядывал ее, стыдливый румянец выступил на ее щеках, а стоило коснуться ее нежной груди, как все ее тело напряглось и сжалось, отвергая его касание.
Для опытной женщины она казалась холодной и неподатливой, как камень, лицо ее кривилось от отвращения. Джейсон подумал было попытаться уговорить ее, но затем с презрением отверг эту мысль. Ведь утром она чуть не бросила его с позором у алтаря, а теперь явно не испытывала никакого желания ответить на его ласки.
– Не делай этого! – неистово умоляла Виктория, пока он ласкал ее грудь. – Меня сейчас стошнит! – закричала она, пытаясь выбраться из постели. – Меня из-за тебя тошнит!
Ее слова гвоздями вонзились в его мозг, и Джейсон пришел в ярость. Накрутив на руки ее роскошные волосы, он всей тяжестью навалился на нее.
– В таком случае, – рявкнул он, – лучше нам покончить с этим делом сразу!
Кошмарные видения потока крови и невыносимой боли мелькнули в ее мозгу, мешая ужас с подступающей тошнотой от вина.
– Я не хочу! – жалобно кричала она.
– Мы заключили сделку, и тебе придется смириться с этим, – прошептал он, раздвигая ее одеревеневшие бедра.
Виктория закричала, когда твердая мужская плоть смело вошла в ее чресла, но она понимала, что он прав, напомнив о сделке, и перестала сопротивляться.
– Расслабься, – с горечью предупредил он, возвышаясь над ней в темноте, – может, я и не такой внимательный, как твой дорогой Эндрю, но у меня нет ни малейшего желания причинить тебе боль.
Его злонамеренное упоминание об Эндрю в такой необычный момент поразило девушку, и когда Джейсон прижался к ней вплотную, ее тоска выплеснулась вместе с болезненным стоном. Ее тело извивалось под ним, а слезы сплошным горячим потоком текли по щекам, пока муж овладевал ею без тени доброты или ласки.
Когда он наконец отпрянул от нее, Виктория повернулась на бок, зарыв лицо в подушку; ее плечи тряслись от рыданий, стыда и пережитого ужаса.
– Убирайся отсюда, – захлебываясь плачем, выдохнула она, поджимая колени и свернувшись калачиком. – Убирайся, убирайся!
Джейсон поколебался, затем вылез из постели, подобрал халат и пошел к себе. Он затворил за собой дверь, но ее рыдания все равно доносились до его ушей. Не одеваясь, он подошел к туалетному столику, схватил хрустальный графин с бренди и налил себе полбокала горячительного. Проглотив содержимое одним глотком, он попытался забыть, с каким ужасом и отвращением она сопротивлялась, когда он насиловал ее, и ее до смерти перепуганное лицо, когда она стала вырывать у него свою руку у алтаря.