сообщалось: «Благодаря неурожаю в Саратовской губернии по городу с июня месяца за мукой и хлебом тысячные очереди» [858]. В декабре 1925 года уже другой адресат писал: «В Саратове на рынке сейчас чувствуется недостаток мануфактуры, за которой стоят очереди. <…> Недостаток сахару-рафинаду, не хватает спичек и макарон» [859].
Оперативная сводка Брянского губкома РКП(б) в июле 1925 года отмечала: «Очень остро вопрос стоит со снабжением хлебом в Брянске и Карачаеве» [860]. В Ленинграде осенью 1925 года партийные вожди готовились к схватке на предстоящем XIV съезде ВКП(б), а большинство населения города, в том числе огромное число рядовых членов партии, гораздо больше волновалось из‑за начавшихся сложностей с наличием в продаже хлеба. 24 ноября бюро губкома постановило: «В связи с ухудшившимся поступлением хлеба <…> поручить т. [Ф. П.] Грядинскому [зав. Ленинградским облторгом] принять все <…> меры по линии Комвнуторга. Обязать т. Грядинского сделать по этому вопросу доклад на очередном заседании бюро губкома» [861].
Эта проблема сохранялась и позже. 12 декабря секретариат губкома — Г. Е. Евдокимов, Н. М. Шверник, А. С. Куклин — принял предложение А. Е. Бадаева (зам. председателя Ленинградского губисполкома) обратиться по вопросу о хлебе в Политбюро ЦК [862]. Уже временное бюро губкома 22 декабря выслушало информационное сообщение Г. В. Циперовича (председатель областной плановой комиссии) о положении с хлебом в Ленинграде [863].
Проанализировав эту информацию из разных городов страны, можно сделать вывод, что даже в самые благополучные годы НЭПа дефицит товаров оставался постоянным спутником жизни горожан. Это нашло свое отражение в массовом сознании в виде анекдотов.
Вот один из них, циркулировавший в 1925 году: «Две женщины вышли на улицу. Одна из них была совершенно голая, другая в трусиках. Их арестовали и приговорили: первую к высшей мере наказания за контрреволюцию, вторую к высшей мере наказания за экономическую контрреволюцию. Первой предъявили „возбуждение масс“, второй — „сокрытие предметов широкого потребления“» [864].
В последующие годы экономическое положение регулярно становилось причиной недовольства определенных категорий рабочих. Весной 1927 года Ленинградский горком ВКП(б) констатировал обострение обстановки на таких крупных предприятиях, как заводы «Красный путиловец», Балтийский, Трубочный; Северная судостроительная верфь, на текстильных фабриках в связи с низкой зарплатой, недовольством расценками и т. п. [865] К этому можно добавить повышение цен, квартплаты, тарифов на электроэнергию. В ходе отчетно-предвыборной кампании Ленинградского совета в 1927 году на собраниях докладчикам подавали следующие записки: «На десятом году революции еще очереди за продуктами» (завод имени Кулакова), «…у нас и на 10‑й годовщине Октябрьской революции не понижается рост нищенства и огромные миллионы почти что не имеют средств к существованию. <…> Рабочим не хватает необходимых продуктов, как-то: пшеничной муки, нет почти некоторой крупы, то нет сахару, то нет песку» (завод имени Ленина) [866].
Недовольство рабочих своим экономическим положением выражалось в «волынках», экономических забастовках. Несмотря на все усилия режима по их недопущению, включая политические, идеологические, экономические, административные рычаги, они происходили на протяжении всех 1920‑х годов. На Урале 1926 год был отмечен всплеском протестных настроений и забастовок среди уральских рабочих: «За 7 месяцев тек[ущего] г[ода] мы имеем забастовок и конфликтов, непосредственно повлекших за собою прекращение работ — 53, т. е. почти в три раза больше, нежели за целый 1925 г.».
Причины забастовок и конфликтов были те же, что и в предыдущие годы: «преимущественно вопросы зарплаты (низкий заработок, снижение расценок, увеличение норм, задержка зарплаты и т. д.)». В информационных материалах ОГПУ Урала за этот год отмечается: «Во время конфликтов более резко проявляется и недовольство чисто политического характера» [867]. Только за две недели в мае 1927 года произошло 17 забастовок с участием более 900 человек. Так, на московском заводе имени Владимира Ильича в течение четырех часов не работало 115 человек из‑за снижения расценок. В забастовке участвовали «отдельные профработники и члены [партийной] ячейки». Всего за первое полугодие 1926‑го произошло 516 забастовок с 68 114 участниками; за первое полугодие 1927 года — 607 забастовок с 52 788 участниками [868].
Неудовлетворенность своим экономическим положением на протяжении большей части этого периода испытывало и крестьянство. Отмечая, что «настроение крестьянства значительно улучшилось» после замены продразверстки продналогом и что «наблюдается сильное желание увеличить посевную площадь», секретные сводки партийных комитетов и ОГПУ в начале 1920‑х годов одновременно указывали на недовольство деревни тяжестью продналога [869]. Госинформационный доклад о положении Петроградской губернии в начале 1922 года сообщал, что в Гдовском уезде «крестьянство недовольно ропщет и туго выполняет продналог, также замечается недовольство на заготовку топлива <…> на невыплату денег за гуж и трудповинность (в 1919–1922 годах гужевая или подводная повинность для перевозки топливных, военных, продовольственных и иных грузов. В начале 1923 года заменена налогом. — В. И.), а также на малый размер выплат за разного рода повинности» [870]. Неурожаи влекли за собой хроническое недоедание в отдельных районах и губерниях в 1920‑х годах.
Обзор, подготовленный ленинградскими чекистами в феврале 1924 года, отмечал, что «в некоторых губерниях (Коми, Автономная Карельская ССР, Псковская) крестьянство переживает голод, особенно бедняки. <…> В АКССР голодающего населения в волостном масштабе насчитывается до 60 %. <…> На этой почве возникает недовольство на налоги и всевозможные местные обложения, страхование скота и т. п. Крестьянство <…> устремляется на побочные заработки (лесозаготовки), но не найдя подходящей работы, ведет жалкий образ жизни. На почве голода и употребления населением в пищу всевозможных суррогатов распространяются эпидемические заболевания» [871].
Неурожай 1924 года очень болезненно сказался на положении крестьянства в губерниях Поволжья, Северного Кавказа и Украины. Не случайно крестьяне в своих письмах столько внимания уделяли видам на урожай, налогам и колебаниям цен. В июле 1924 года крестьянин Екатеринославской губернии (Днепропетровск, Днепр) писал брату-пограничнику: «Хлеба наши солнце сожгло в нашей местности. Урожай очень плохой <…> подсолнухи тоже будут плохие, картошка тоже. <…> В этом году по хозяйству очень плохо, потому что ситец 50 к. аршин [аршин = 71,2 см], а хлеба нет и лишнего скота. У нас лошади очень дешевы, самая лучшая корова нем[ецкой] породы 35 р., телки 10 р., масло коровье 30 к., сало 25 к. [фунт]» [872]. Из Данковского уезда Рязанской губернии некий А. И. Харланков сообщал в октябре того же года знакомому: «Настроение крестьян к Соввласти очень плохое, потому что очень тяжелый сельхозналог. У нас урожай средний. <…> Население не знает, что делать и где брать