Он видел, как дернулась мышца в углу рта Питера, как гневно вспыхнули его глаза.
- Вы к тому же очень привлекательный мужчина; кто знает, может, она чувствовала потребность соединить дело с удовольствием? У этой леди сильно развитые сексуальные аппетиты.
Питер почувствовал неудержимое желание ударить его в лицо. Ему нужен был выход для гнева. Он чувствовал себя грязным и униженным.
- Она достаточно умна, чтобы понять, что один секс не заставит вас пойти на убийство. И тогда она захватила вашу дочь и немедленно искалечила ее - точно как в Йоханнесбурге, когда без колебаний были расстреляны заложники. Мир должен научиться бояться Калифа.
Теперь Паркер не улыбался.
- Я верю, что если бы к назначенному сроку вы не доставили мою голову, она не колебалась бы в исполненни своих обещаний: последовала бы еще одна ампутация, и еще одна.
Снова Питера охватила волна тошноты, когда он вспомнил сморщенный белый палец с алым ногтем, плавающий в этой ужасной бутылочке.
- Нам помогла невероятная удача. Информатор среди прово, - сказал Паркер. - А также вполне понятное стремление русских сотрудничать с нами в этом деле. Для них было бы лучшим выходом, если бы мы решили их проблемы. Они передали нам почти исчерпывающие сведения об этой леди и ее жизни.
- Но что мы будем делать? - спросил Колин Нобл. - У нас связаны руки. Неужели будем просто ждать следующего злодейства? Надеяться, что нам повезет, когда Калиф убьет очередного арабского принца?
- Это произойдет - если Саудовская Аравия не добьется своего на сессии ОПЕК, - спокойно предсказал Паркер. - Леди очень быстро перешла на сторону капиталистической системы, теперь ей принадлежит половина европейской тяжелой промышленности. Снижение цены на сырую нефть для нее выгоднее, чем для любого другого человека на Земле. И в то же время это большая услуга всему человечеству. Она отлично сочетает политические и личные интересы.
- Но если она уйдет с этим... - настаивал Колин, - ...каким будет следующее действие Бога?
Этого никто не может предсказать, - ответил Паркер, и оба они посмотрели на Питера.
Он, казалось, постарел на двадцать лет. Как следы эрозии на граните, обозначились глубокие морщины в углах рта. Только глаза оставались живыми, синими, свирепыми, как у хищной птицы.
- Я хочу, чтобы вы поверили в то, что я вам сейчас скажу, Питер. Я не говорил вам этого, чтобы не давить на вас, - спокойно заверил Паркер. - Я рассказал вам только то, что считал необходимым, - чтобы вы могли защититься, если решите вернуться в логово льва. Я не приказываю вам сделать это. Невозможно оценить связанный с этим риск. Имея дело с более слабым человеком, я назвал бы это самоубийством. Но теперь вы предупреждены, и я считаю вас единственным человеком, способным справиться с Калифом на его собственной почве. Пожалуйста, поймите правильно, что я имею в виду. Я ни на мгновение не предлагаю убийство. В сущности я настойчиво запрещаю вам действовать в этом направлении. Я не позволяю это, и если вы ослушаетесь, я сделаю все возможное, чтобы вы были преданы правосудию. Нет, я прошу вас быть как можно ближе к Калифу. Попытайтесь угадать ее действия. Заставьте ее проявить себя, чтобы мы могли законно воспрепятствовать ее действиям. Я хочу, чтобы вы забыли все эмоциональные соображения: заложников в Йоханнесбурге, вашу дочь - забудьте об этом, Питер. Помните, что мы не судьи и не палачи... - Паркер продолжал говорить громко и настойчиво, а Питер суженными глазами смотрел на его губы, внимательно слушал, пытаясь думать и видя свой предстоящий путь. Но мысли его вертелись, как на детской карусели, снова и снова, и после каждого круга возвращались все к тому же решению.
Есть только один способ остановить Калифа. Смехотворна сама мысль, чтобы вызвать баронессу Магду Альтман во французский суд. Питер старался убедить себя, что месть никак не связана с его решением, но он слишком давно знал себя, чтобы допустить такой самообман. Да, месть входит в это, и он дрожал от гнева при воспоминаниях, но это не все. Он убил эту немку, эту девушку Ингрид, убил Джилли О'Шоннеси - и не жалел о том, что сделал. Им было необходимо умереть. Но Калиф в таком случае тысячекратно заслуживает смерти.
И сделать это может только один человек, понял Питер.
Голос ее был быстрым, легким и теплым, все с тем же едва заметным очаровательным акцентом; он хорошо его помнил, но забыл, как этот голос на него действует. Сердце его билось так, словно он долго бежал.
- О, Питер. Как приятно снова слышать твой голос. Я так беспокоилась. Ты получил мою телеграмму?
- Нет, какую телеграмму?
- Узнав, что ты освободил Мелиссу-Джейн, я послала телеграмму из Рима.
- Не получил, но это неважно.
- Я послала через "Нармко" - в Брюссель.
- Вероятно, она меня там ждет. Я с ними не связывался.
- Как она, Питер?
- Все в порядке... - Питер обнаружил, что ему трудно называть ее по имени, трудно произносить ласковые слова. Он надеялся, что голос его не звучит слишком напряженно. - Но нам пришлось нелегко.
- Знаю. Я понимаю. Я чувствовала себя такой беспомощной. Я очень старалась, поэтому меня и не было, Питер, cheri, но день за днем не могла получить никаких сведений.
- Теперь все кончено, - хрипло сказал Питер.
- Не думаю, - быстро возразила она. - Откуда ты звонишь?
- Из Лондона.
- Когда вернешься.
- Час назад я позвонил в Брюссель. "Нармко" срочно ждет меня. Лечу сегодня первым рейсом после полудня.
- Питер, мне нужно тебя увидеть. Я слишком давно тебя не видела. Но, oh mon Dieu, мне сегодня вечером нужно быть в Вене. Подожди, сейчас подумаем. Если я пошлю за тобой "лир", мы можем встретиться, хотя бы на час. Ты полетишь поздним рейсом из "Орли" в Брюссель, а я в Вену на "лире". Пожалуйста, Питер. Мне тебя так не хватает. Мы пробудем целый час вместе.
Питер вышел из "лира", его встретили и провели в помещение для особо важных пассажиров над главным залом аэровокзала.
Когда он вошел в это помещение, Магда Альтман быстро пошла ему навстречу, и он забыл, как ее присутствие освещает комнату.
На ней был безукоризненный жакет поверх соответствующей по цвету юбки, строгий металлически серый и чрезвычайно эффективный. Передвигалась она на длинных грациозных ногах, как балерина, ноги, казалось, растут у нее от самой талии, и Питер почувствовал себя неуклюжим; его тяготило сознание, что он близок к злу.
- О, Питер! Что с тобой сделали? - тревожно спросила она, и в ее огромных сочувственных глазах была искренняя озабоченность. Она протянула руку и коснулась его щеки.
Напряжение и ужас последних дней привели его на край физической выносливости. Кожа его посерела, казалась болезненной, и на ней темнела щетина. На висках появилось больше серебра, светлые нити видны были и в густых волосах, а в глазах - загнанное выражение. Глаза глубоко ввалились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});