Улегвич медленно кивнул, выражая мудрое понимание и запоминание.
Некоторое время ехали молча.
— Мне говорили, — сказал Улегвич, — что когда-то давно ты, князь, взял в плен ниверийскую женщину вместе с малолетним сыном, и долгое время воспитывал мальчишку, как своего собственного, и даже собирался сделать его своим преемником.
И опять получилось! Где он все это слышал, Улегвич не помнил, но по улыбке Номинга, которая в лунном свете казалась слегка зловещей (Улегвич знал, что вовсе она не зловещая) он понял, что произвел впечатление. Для Номинга он, Улегвич, теперь — всезнающий и всепомнящий хозяин, проявляющий участие и заботящийся о своих слугах.
— Давно это было, о повелитель, — сказал Номинг.
— Было давно, но ведь ты помнишь и по сей день? Значит, что-то большое случилось и произошло.
Номинг некоторое время молчал, опустив голову.
— Это была необыкновенная женщина, о повелитель.
— Ниверийка?
— Ниверийка славских кровей.
— Как они там все смешиваются, развратные!
— Да. Но к ней это не относилось. Она была не просто непокорна. Она была — неприкасаема.
— Неприкасаемых легко сломить, — заметил Улегвич.
— Нет, повелитель. Четыре воина связывали ее и выходили из шатра. В шатер заходил я и обладал ею. Но никогда не было это обладание полным. Сейчас, по прошествии многих лет, могу сказать тебе, что обладания не было совсем. Женщина, которой ты обладаешь, либо любит тебя, либо боится, либо и то и другое вместе. Но эта женщина — отсутствовала. Я обладал ею, но ее там не было. Я бил ее, в ярости, а она не издавала ни звука. Она даже не закрывала глаза. Она смотрела равнодушно в сторону.
Улегвич заинтересовался всерьез.
— И что же?
— Я понял ее. Она заставила себя забыть обо всем, не думать о том, что будет. Она считала себя мертвой. И все ее мысли были с ее сыном. Она не пыталась бежать, ибо сын ее был где-то рядом. Им, сыном, она жила. Долго это продолжаться не могло. Я решил поступить мудро. И я ошибся.
Номинг замолчал.
— Что же ты сделал? — спросил заинтригованный Улегвич.
— Мы вернулись в мой родовой замок. Я содержал сына и мать отдельно. Однажды утром я пришел к ней и сказал, что сын ее погиб при попытке к бегству. И я показал ей с крепостной стены его труп на камнях внизу.
— Ты его убил?
— Нет. Ему дали усыпляющее снадобье, и когда он уснул, положили на камни лицом вниз.
— Он мог шевельнуться, когда она на него смотрела сверху!
— Снадобье было очень крепкое. Он не просыпался три дня, сердце стучало очень редко. А камни вокруг залили кровью овцы. Мать не может долго на такое смотреть.
— Почему же ты его просто не убил?
— Не мог.
— Почему?
— За четыре месяца, что я провел с ним…
— Ну?
— Я к нему очень привязался. Это была слабость, я знаю. Но у сына и матери было много общих черт, да и мальчик был очень… необычный. Глупый и веселый. Артанские дети обычно умные и сумрачные.
Улегвич прикинул. Похоже на правду.
— …Ему ничего не говорили о матери. Он ее не то, чтобы забыл, а как-то… перестал о ней думать. У детей есть такой инстинкт, на самосохранение.
— Есть, — подтвердил Улегвич.
— Мне казалось, что мальчишка меня любит.
— Может и вправду любил?
— Может быть. Мать его, после того, что ей показали, изменилась. Перестала быть каменной глыбой, стала более податливой. Она по-прежнему была не со мной, когда я ею обладал, но тело ее стало отзываться, когда его ласкали. Возможно, это ее испугало. Не знаю. Возможно, ей было стыдно. Через две недели она сбежала, убив четверых стражников.
— Четверых!
— Необыкновенная женщина.
— А сын ее?
Номинг немного помолчал.
— Сына у меня украли ниверийцы, — сказал он наконец.
— Каким образом?
— Ночью, прямо из стана. Он был со мной в шатре — я воспитывал его, как своего собственного, это чистая правда — и он вышел поссать. Его схватили. С тех пор я его не видел.
— Откуда же тебе известно, что это сделали ниверийцы?
— Мне сказали мои воины, которые за ними гнались.
Улегвич понял, что Номинг темнит, но решил не настаивать.
— А женщину ты с тех пор тоже не видел, и не знаешь, где она?
— Не знаю, — ответил Номинг, но с задержкой. И Улегвич понял, что это тоже не совсем правда. Интересно.
Хотели было разбить шатры и остановиться на ночлег, но Номинг вдруг вспомнил, что в часе езды дальше на север было когда-то селение, примыкающее к владениям артанских князей. Поехали дальше. Селение сохранилось. Обыкновенное артанское селение, пригорное. Пастухи да охотники, с семьями. Наконец-то они удостоились великой чести — оказать гостеприимство повелителю всей Артании и его свите. А то бы жили себе в отсталости и невежестве дальше.
Улегвич занял лучший дом в селении. Его сытно накормили бараниной с хрюмпелями и напоили брагой (близость Ниверии сказывалась на местных гастрономических предпочтениях), после чего, по его требованию, привели к нему трех женщин, двух среднего возраста и одну совсем девочку. Чьи-то жены и чья-то дочь, удостоившиеся чести. Обыкновенные черноволосые артанки. Вот ведь счастье какое им ни с того ни с сего привалило. Вообще-то Улегвич предпочитал ниверийских блондинок, но это была стратегическая тайна. В какой-то момент, уже ласкаемый двумя зрелыми женщинами, одна из которых действительно выглядела счастливой, ему стало жалко девочку, чья маленькая потная рука лежала в его руке. Но он подавил в себе жалость и потянул девочку на себя. Великие не имеют права жалеть. Это трудно и несправедливо, но это так. Жалость великим не свойственна. Только государственный расчет.
На рассвете Улегвича и свиту кормили обильным завтраком. Кто-то из свиты осведомился, как далеко находится ближайшее большое поселение. Оказалось, полдня пути на запад. Это значит, пойдут слухи, а до Кникича еще далеко. Никто не должен знать о передвижениях повелителя. Повелитель присутствует везде. Свита обнажила мечи и разошлась по домам селения. После, четверо всадников поскакали в поле отстреливать рано ушедших туда пастухов. Когда они вернулись, селение уже горело.
Улегвич приглядел бугорок, поросший кустами, до которого огонь не должен был добраться.
Один из всадников, ответственный за символику, поискал в своей суме славский флаг, чтобы все знали, какая сволочь это сделала — и не нашел. Нашел ниверийский. Ниверия в данный момент не была врагом Артании — напротив, была чем-то вроде союзника. Но злобу на врага, пусть пока всего лишь потенциального, копить полезно. Ниверийский флаг прикрепили к сделанному из оглобли древку и всадили в бугорок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});