— Так, — отвечаю, — это Жучик меня вынес.
— Какой еще Жучик?
— А это мой покойный конь, — я говорю. — Его, как я сюда ехал, волколак разорвал.
— Волколак? — он удивляется.
Ну, я тогда ему и рассказал про мою встречу с волколаком. Потом, слово за слово, и про Сымонье, про Цмока. Но лишнего не говорил, а только то, что раньше говорил судье. А говорил я очень хорошо! Великий князь слушал внимательно, Миколайка записывал, ходил за добавкой и снова записывал. Потом лег спать. Потом явился этот хмырь, мудрый Сцяпан, стал нас с Борисом уму-разуму учить, мы его и прогнали. Потом еще немного выпили и тоже там же легли спать. Так я в том великокняжеском палаце и остался. Стал, скажем так, великим крайским собутыльником, а по совместительству советчиком. Потому что где у нас в Крае вся политика вершится? Правильно, за великокняжеским столом. А тогда главная политика была такая: решали, что им делать с Цмоком. На мой ум, что тут было долго думать? Тут из чего было выбирать? Или его не трогать, или трогать, а если трогать, то уже только насмерть. Выбирай, что тебе больше нравится, и все. Вот как подобные дела решаются — быстро, решительно и просто. А эти нет! Эти составили себе Высокую комиссию, ввели в нее десятка полтора неутомимых пустобрехов — и что ни день собирались у Великого князя в застольной и до глубокой ночи будто совещались. У меня здоровье крепкое, но честно вам скажу, недели через две стал я от той политики понемногу отдаляться. Во- первых, потому, что моя Анелька таких хмельных излишеств никогда не одобряла, а во-вторых, устал я им советовать, все равно никто меня не слушал.
Вот, значит, перестал я ходить на комиссию, стал все чаще ходить в город, до своих старых боевых товарищей, и как-то очень быстро, незаметно потерял свое былое влияние на Великого князя. Но меня это нисколько не печалило, потому что а зачем мне то влияние, что бы я с ним дальше делал? Что, разве мне были нужны их какие-нибудь должности? Или что, разве может быть поважаному пану приятно хоть кому, хоть самому господарю, поддакивать, когда он невесть что несет? Или я что, полковник Сидор Зуб, которому скажут — он спляшет, скажут — чарку поднесет, а утром огурец?!
Нет, я не из таких, я лучше к старым боевым товарищам. Вот у них, у тех товарищей, где все по-военному ясно и честно, я и стал по целым дням пропадать, только к ночи в Палац возвращаться, и то не всегда.
Но вот однажды все же возвращаюсь я в Палац, а там, в глухую полночь, шум, гам, беготня. Что такое, спрашиваю. Да, говорят, решилось наконец, завтра на Цмока выступаем. Ого, тут я обеспокоился. Как выступать? На чем? И хоть и было это мне не очень-то приятно, пошел до Великого князя и сказал начистоту: так, мол, и так, я своего Жучика на государственной службе лишился, а теперь мне как служить, на чем? Великий князь поморщился, но спорить не стал, выдал мне хорошо, сколько надо. Назавтра я прямо с самого утра пошел на конский рынок и купил себе Змея. Возвращаюсь к Палацу, а там уже идет общее построение, уже вынесли великую крайскую хоругвь, уже служат обедню, освящают сабли, аркебузы. Я свои тоже освятил. Потом мы почти сразу выступили.
Мы шли по городу, народ стоял вдоль улиц и молчал. Народу наша затея очень не нравилась. Народ, по своей дурости, боялся, что как только убьют Цмока, так сразу весь наш Край на дно моря провалится, паны спасутся, а всем простым людям будет поголовная гибель. То есть народ, как всегда, был не прав. Но и Борис тоже умом не блистал. Он же вместе со своей комиссией что выдумал? А вот что: ему пойти и, как когда-то Волат-князь, выйти с Цмоком на двубой и тем все это дело сразу кончить. Га! Вот соломенные головы! Как будто наш Борис — это Волат, а Цмок — простой обычный зверь. Я Цмока видел! Цмок — это ого! Так что нечего было его с самого начала трогать, так и моя Анелька всегда говорила, а потом и я им говорил, это первое. А второе, этого я им не говорил, было вот что: надо было Борису, на это дело отправляясь, честно и откровенно всем сказать, что, мол, зажился я на этом свете,все мне здесь до смерти надоело, вот потому я и иду на Цмока, чтобы он меня сожрал, но зато вас оставил бы в покое. Вот как бы я на его месте сказал. Но, к сожалению, у нас в Крае в Великие князья еще ни разу умного, рассудительного человека не выбирали. И, похоже, никогда не выберут.
Ну да и ладно, тем более что у нас сейчас речь не об этом, а о другом.
Другое было такое: потому как я никакого влияния на Великого князя к тому времени уже не имел, то и никакой, даже самой завалящей должности мне его прихлебатели не дали, а просто отправили вольноопределяющимся в передовую полусотню. Та полусотня была панская, по их понятиям отборная, а начальствовал над ней пан Хведос Шафа, человек бывалый, понимающий. Он знал, что я Цмока видал. Поэтому посмотрел он на меня, посмотрел и сказал:
— Ты, пан Юзаф, будешь у нас правофланговым.
Га, ну сказал! Да какие у нас в Крае фланги, когда даже под самым Глебском редко где есть на мостках такое место, где двое конных могут в ряд проехать?! Вот мы и ехали гуськом по одному, первым Шафа, после я, после хорунжий, бубнач и все остальные, мостки ходили ходором, грязь под копытами чавкала, а над головами голодное воронье каркало. Сколько тогда было воронья — это просто удивительно! Но мне это было ничего, я на это и внимания не обращал, а Шафа на них очень злится.
— Ат! — говорил. — Чую: накаркают.
Я молчал, молчал, а после говорю:
— Так, может, это не на нас? Может, это примета на Цмока или вообще на кого-нибудь другого?
Шафа, такое услыхав, совсем разъярился:
— Ты, — говорит, — язык не распускай! Я крамольных речей не люблю!
А я:
— О чем ты, пан Хведос? Какая крамола?
Он только плюнул, промолчал. А начало смеркаться, говорит:
— Я в этих местах человек новый, а тебе, пан Юзаф, я слыхал, здесь каждая кочка знакома. Может, ты вперед меня поедешь?
Я согласился. Прибыли мы на наш первый ночлег, в первую деревню, я кликнул войта, приказал, чтобы хлопы из хат носу не высовывали, а потом, как мы уйдем, навели бы в деревне должный порядок, прибрали все, дорожки белым песком посыпали и опять позарывались в свои хаты, потому что завтра к вечеру им надо ждать к себе самого Великого князя со всей его свитой, понятно?
Войт все понял хорошо, хлопов мы там так и не видели, переночевали в палатках прямо напротив церкви на площади, никаких особых вольностей себе не позволяли, а наутро снялись и дальше пошли.
Так, мирно и беспрепятственно, мы шли еще семь дней. Где войты, а где и сами паны нам всячески споспешествовали, а хлопы были тихие, как мыши.
На восьмой день все переменилось. Уже ближе под вечер, на подходе к очередной деревне, смотрю — а впереди завал. То есть кто-то нарубил вот таких вот здоровенных придорожных елей, и те ели, падая, перегородили нам путь. Наши люди долго с теми елями возились, а я сходил и осмотрел все пни. И точно: судя по следам и по манере рубки, это было делом хлопов. Ладно! Посовещались мы с паном Хведосом, после прибываем мы в ту деревню, вызываем войта и приказываем: пускай его хлопы обкопают вокруг их деревни хорошую, шириной в сажень, канаву. Они взялись копать, а мы расположились перекусывать. Они канаву выкопали, войт нам об этом доложил. Тогда пан Хведос говорит:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});