Читать интересную книгу Огненный крест - Н. Денисов

Дома, в Тюмени, обстоятельства жизни те же. Откуда-то повылезли сонмы нищих, попрошаек, прикинувшихся придурками. Прежде они все были наперечет, знакомы, что называется, в лицо.

Рушатся государственные предприятия (первые растерянные безработные!), зато возникает тьма кооперативных, частных ларьков, торговля с рук, чаще с «земли», то есть с расстеленных на заплеванном асфальте газет и тряпиц. Всесветный рынок-базар!

При лицезрении уличной торговли – на этих портяночного вида тряпицах! – вспоминался блещущий неоном, залитый музыкой ночной Каракас, эта наземная торговля, кстати. Но там – последняя ночь перед отлетом в Россию в обществе молодого русского врача Кирилла Жолткевича – она воспринималась вроде экзотики: в теплой тропической ночи, в чаду оркестровых мелодий, в блистательном вихре канкана огненных креолок и гордых, как мне романтично представлялось, честь имеющих, кабальеро.

Здесь же – обезьянничанье, плагиат, подделка! В нашем-то сибирском климате, на холодном, зашарканном асфальте, с нашим-то – этим самым – менталитетом!

Ладно, что хоть можно выразить себя в слове!

Этого «добра» хватает: в газетах, на голубом экране, в строчках, рвущихся из души твоей – наружу.

Ну и дальнейшие размышления о России, о последующих за 91-м годом временах, так и стану в заключительном разделе этой книги – сопровождать стихотворными своими выплесками. И письмами, и записками моих друзей-эмигрантов, которые они присылали лично мне или в «Тюмень литературную» или в дружественный мне орган печати – самиздатовский «Бюллетень» венесуэльских русских кадет. Сопровождать их светлыми и горькими исповедями о Родине, которая долгие годы была им мачехой. А теперь? Да что теперь? Дай Бог нам, русским, и рассеянным по миру, и живущим в России, уж как-нибудь самим разобраться со своей любовью-нелюбовью, со своими печалями и радостями. Не мешали б только «доброжелатели» с двойным и тройным гражданством, не топырились бы предатели из наших же российских сфер.

Рыночное

Базар ли, рынок ли... ИдуВ своём раздумии унылом:Как в восемнадцатом годуТоргуют спичками и мылом.

С медалью жалкий инвалид,А рядом бабка притулилась.И всякий выжить норовит.А для чего, скажи на милость?

Сияют лавки да ларьки –Кавказской мафии раздолье.И пьют, отчаясь, мужики,Отвыкли браться за дреколье.

Я тоже душу волочу,Её так долго убивали.И ты не хлопай по плечу,Не трать калорий, генацвале.

Замолкни, стих! Душа, замри!На мир глаза бы не глядели.А глянешь – ухари, хмыриДа злые девки на панели...

* * *

Живу еще отчасти недавним, заграничным, южноамериканским, тропическим. И ярким! Такая яркость в наших однотипных, серого цвета микрорайонах кажется – невозможной...

И вот письма, письма из далеких весей. Добрые и грустноватые. Полные надежд и наивных представлений. Как они разнятся порой с нашими (моими) понятиями о «переменах», о «представителях новой власти». Но какой «спрос» с дальних соотечественников? Радует присутствие любви к Родине, России. Но и вырастает нередко несогласие, возникает протестное в душе, когда заговорим вдруг на разных языках. О, эти старые то идейные, то политические, то «классовые» противоречия!

А это письмо ждал как из печи пирога. И оно было первым, долетевшим из-за Атлантики:

Г.Г. Волков. Из Каракаса – в Тюмень, 21 июня 1991 года.

«Дорогой Коля и всё родное нам теперь твоё семейство! Вчера получили твою телеграмму и всем стало легче: доехал, ты опять дома, в своих родных краях. Все мы, каракасцы, вспоминаем тебя и жалеем, что время пробежало так скоро. Вот недавно меня встретил сосед Жорж Новиков (помнишь, владелец магазинчика обуви), спросил – есть ли сведения о тебе, и он просит, чтоб я, когда опять поеду в Россию, взял с собой его дочку и показал ей «настоящих» русских и Россию. Она еще никого из гостей наших не видела. И я думаю, как устроить её в будущее лето в какой-нибудь юношеский лагерь в Советском Союзе, ей будет уже 15 лет. Дочка Новикова интересуется всем русским и очень гордится, что её дедушка и отец – русские. Я же сам мечтаю опять прилететь в ваши края – в Тюмень, Тобольск, потом поехать к родственникам Кати в Ростов-на-Дону и Волгодонск. И еще предстоит немало встреч с вашими суворовцами и нахимовцами, коль уж мы взялись крепить контакты с людьми, близкими нам по духу, по стремлению – возродить кадетские корпуса, как было в старой России...

Видишь, я неисправим: мечтаю, пока носят ноги!

Посылаю карточку, где ты ловишь рыбу на каналах Караибского моря. Честно говоря, я не очень верил, что моё приглашение осуществится. Твой приезд для меня прошел, как сон, всколыхнул всех нас, мы опять плотно общались, встречались домами и семьями... Опиши подробно свою обратную дорогу, все затруднения в пути, так как многие теперь хотят поехать в Россию, но страшатся еще неизвестного пути. Почем сейчас меняют валюту для граждан Союза и для иностранцев? Как прошел таможню на Кубе, на родине? Всё нас интересует, все мелкие подробности...

Как с посадкой огорода? Это важно. Знаю из своего жизненного опыта, что этот год будет у вас очень тяжелым. Также до нас дошли слухи, что лето у вас очень жаркое и всё горит. Вот и у нас уже 21-е число, а дождей нет, такого в эту июньскую пору еще не бывало. Должны идти тропические ливни и быть «нормальное» наводнение. А теперь из-за засухи и наши местные крестьяне не могут засеять поля.

Был ли в Москве у писательского начальства, смог ли заручиться помощью в добывании бумаги на нашу газету «Тюмень литературная»? Я доволен, что ты успел на президентские выборы в Российской Федерации, за которыми следил весь мир...

Сейчас у нас отмечают национальный праздник: День битвы при Карабобо. На том месте, под Валенсией, мы бывали с тобой, где построен величественный памятник-монумент. Весь город разъезжается на три праздничных дня. Дочь Оля с детьми и друзьями, молодые немцы, которые при тебе еще распродавались, едут на Золотой остров, где мы ловили рыбу. Катя и я остаемся дома. Я должен заняться нашим «Бюллетенем», много собралось рукописного материала о нашем будущем съезде кадет. Машинка с русским шрифтом одна и надо всё перепечатать, размножить, потом сшить страницы, сброшюровать, разослать по странам.

Пиши, как вы выкручиваетесь, что можно достать на базаре и какие цены. У нас всё есть, как ты знаешь, но цены таковы, что покупаем лишь самое необходимое.

Пиши нам обо всем. У вас теперь интересная жизнь, не то что у нас. Не забывай Рудневых, пиши им, будут рады. Только что позвонила Лидия Михайловна (старушка с книгами), передавала тебе привет... Твои – в далёком Каракасе».

Следующее послание, прилетевшее в эти же дни июня, тоже обрадовало своей теплотой и – неожиданностью:

«Дорогой Коля! Посылаю Вам на память Вашу фотографию (грустные что-то у Вас глаза на ней). Помните, как удирали с Вами перекурить, и как я, насколько было возможно, «спасала» Вас от плеяды стариков! Как на Вашем докладе с чудесными такими, разнообразными стихами, выпили по рюмке водки, закусывая – чисто по-русски! – соленым огурцом! Всё это запомнилось навсегда. Странными, наверное, Вам показались мы – «архаические древности» давно утонувшего мира, который, дай Бог, когда-нибудь возродится. Твёрдо в это верю, без этой веры жизнь лично для меня потеряла бы всякий смысл.

Надеюсь, что через год смогу прилететь в Советский Союз. Уже больше десяти лет коплю деньги на поездку. Полечу индивидуально в Ригу, где прошло моё детство и юность, в Москву, где родилась, и в Питер. К сожалению, до Тюмени не доберусь, а так хотелось бы познакомиться с Вашей семьёй и сотрудниками по издательству.

Всем, всем сердечный привет и спасибо, что вы такой – настоящий. Ваша Вера Кривцова».

Тормошу память, пролистываю недавнюю сумятицу тропических встреч, разговоров. Вера? Да, встреча была – одна, может, две. Краткие. А вот запомнились – ей, мне... Да, жаль, страны, Советского Союза, о поездке в который мечтала автор этого письма, не станет через несколько месяцев. И город детства Веры Кривцовой – Рига – останется «за бугром». Не станет вскоре и этой яркой женщины, хорошей русской поэтессы, так мечтавшей съездить на давно покинутую Родину.

Письма шли мне, моим друзьям-кадетам за Атлантикой. Нашел возможность знакомиться с этими посланиями. Настойчиво они шли, напористо, всколыхнувшимся морским валом, какие помнились мне у индийских, карибских или бразильских берегов... Письма о моей, о нашей России, её как бы заново открывали русские зарубежники каждый в своем представлении, понимании происходящего.