Доели мясо, Гендельсон ехидно напомнил, что пора бы подшибить что-то из такого, что можно в пищу. Я отомстил, сообщив, что употреблять можно абсолютно все, ибо съедобным или несъедобным делают только человеческие ритуалы, запреты, суеверия, дурость и тупость, выбирайте по своему ясновельможному вкусу.
– А как же тогда Господь Бог… – начал Гендельсон.
Он умолк, задрал голову. Я тоже вскинул взгляд на темное небо. На фоне звезд пронеслась черная тень. Было в ней что-то жуткое, более жуткое, чем если бы это летел дракон. Это летела, казалось, сама костлявая смерть с ее угловатыми, словно нарочито изломанными крыльями.
Мы застыли, Гендельсон укрылся за деревом. Черная тень прошла над самыми нашими головами. Сверху обрушился пронзительный крик, ужасный, режущий, взламывающий перепонки. Я прижал к ушам ладони.
Жуткая тень ушла в ту сторону, куда мы двигаемся все дни, но я видел, как она сделала широкой разворот. На этот раз на ее спине отчетливо мелькнула фигурка согнувшегося навстречу ветру человека.
Я сказал торопливо:
– Он летит снова!.. Чтоб ни звука!
– Я не смогу, – простонал Гендельсон.
– Зажмите уши! – велел я злобно. – Коленями!
Он согнулся у самой земли, но лунный луч прорвался сквозь облака и упал на его скрюченную фигуру. Гендельсон вскрикнул и попытался заползти с другой стороны дерева. Крылатый зверь хрипло каркнул, звук был металлический, абсолютно не животный. Я затаился в тени, ладонь вспотела на рукояти молота.
Зверь пролетел над Гендельсоном, наездник быстро метнул дротик. Я услышал сухой стук, дерево вздрогнуло. Я не поверил своим глазам, дротик пробил дерево насквозь на палец выше головы Гендельсона. Острие высунулось с другой стороны. Гендельсон вскрикнул и помчался, как заяц, на другую сторону островка. Зверь сделал быстрый и широкий разворот, помчался над самой землей. Клюв распахнулся, блеснули острые зубы. А наездник уже держал в руке второй дротик…
На этот раз не промахнется, мелькнуло в моей голове. Сейчас это препятствие на пути к Лавинии исчезнет с моей дороги… Не прерывая этой ликующей мысли, я метнул молот. Зверь распахнул пасть, наездник замахнулся, а молот ударил зверя сбоку в голову.
Их занесло, зверь со страшной силой ударился в деревья. Был треск, ломались стволы, зверь был тяжел и крепок, как танк. Шумно плеснула вода, и тут же сильный удар в воду, новый плеск, уже не падающие вершинки, а словно падение крупного метеорита.
Гендельсон отжался из грязи на дрожащих руках. Он весь был облеплен слизью, водорослями, от него пахло тиной и болотом. Я видел его широко раскрытые глаза, уже не свинячьи, похудел так, что глаза почти человечьи.
– Что… это упало в болото?
– Да, – ответил я угрюмо. Мои пальцы наконец повесили молот на пояс. – Упало.
Он подхватил меч и развернулся в сторону болота. На месте трех деревьев белеют расщепленные пни. Сами деревья медленно погружались и не могли погрузиться в болото. Луна снова спряталась, мы видели на месте падения только черную массу. Что-то ворочалось, трепыхалось. Ноги увязали в грязи, Гендельсон даже вошел в воду, вытягивал шею, всматривался.
– А всадник?.. Не выжил ли?
– Вряд ли, – ответил я с сомнением. – Его должно было расплескать о деревья… Или придавить тушей. Все-таки столкновение было… весьма.
Он сказал с недоумением:
– Но как он… в темноте?
– Значит, есть и такая порода, – предположил я. – Помесь с совой. Нет, с летучей мышью. Хуже другое…
– Что может быть хуже?
– Он летел прямо сюда. По нашему следу. Как будто ему кто-то указал, куда мы пошли.
Даже при лунном свете было видно, как посерело лицо Гендельсона.
– Кто?
Я пожал плечами.
– А сейчас это важно? Что, вернемся и набьем морду? Надо идти дальше, другого ничего не остается.
Он пощупал на груди кожаный мешочек с талисманом. Лицо напряглось, черты заострились, он сказал хриплым голосом:
– Тогда нам стоит лечь спать. Он не смог вернуться и донести, где мы. А утром нам нужны будут силы. Не думаю, что это болото тянется до самого Кернеля!
Еще бы, подумал я. Кернель где-то высоко в горах. Даже в непроходимых горах. Но когда этот дракон с наездником не вернутся, их хозяин как раз и поймет, что они нарвались… И что мы в состоянии дать такому дракону отпор.
А в таких случаях посылают парней покрепче. Вот таких парней, с крыльями.
Глава 24
Самое правильное было бы бежать через болото весь остаток ночи, лучше не в сторону Кернеля, а вправо или влево, но нас настолько измучил дневной переход, что собрали разбежавшихся коней, заново развели костер и свалились без сил. Ночью мне впервые не пригрезилась танцующая фея, зато снились окорока, карбонаты, шейки, хорошо прожаренный бифштекс. Проснулись, лязгая зубами, хотя костер ухитрился гореть всю ночь. Но утро здесь суровое, мрачное, земля холодная, а воздух промозглый, которым тяжело дышать. Серое болото, казалось, отражается и на небе: там тоже все серое, удушливое и тяжелое, как промокшая старая шкура.
Болото иногда прерывалось лугом, как нам казалось, Гендельсон тут же начинал благодарственную молитву, но короткий луг оказывался лишь отмелью в нескончаемом болоте. Дальше снова топкая грязь, редкие островки тростника, мохнатые высокие кочки, толстое одеяло мха, что угрожающе прогибается при каждом шаге. Я чувствовал, что именно под этим обманчивым ковром и таятся самые глубокие омуты, обходил их, старался двигаться, ориентируясь на пучки травы и тростника.
Голодные кони на ходу хватали жесткие стебли, жалобно ржали. Губы моего коня уже изрезаны, капает тягучая густая кровь.
Гнилой туман то сгущался, то рассеивался. В минуты просветления мы видели бесконечный затопленный мир, где пучки травы торчат из смрадной воды, как верхушки затопленных деревьев. Болото наложило свой отпечаток гниения на все, даже листья кувшинок здесь коричневые, с изъеденными краями.
Едва где-то показывалось что-то шевелящееся, я швырял туда молот. Гендельсон сперва радовался, потом усомнился: не пришибу ли невинную душу. Я хмуро поинтересовался, какая это невинная душа полезет в это болото и с какой целью.
Он возразил, что мы же лазаем, у меня не нашлось аргументов, да и рука устала, так что молот снова занял место на поясе. Но все же даже при таком милосердии я трижды, если не больше, подшибал в тумане нечто крупное. Всякий раз огромное животное то ли находило в себе силы убежать, то ли тонуло, но я был счастлив, что даже не видел этих чудовищ. Воображение подсказывает, что в болоте звери должны быть отвратительнее, чем в лесу или горах.
Гнилая вода начала прерываться торфяниками, наконец сменилась ими полностью. Мы забрались в седла, проехали еще с полмили, я ощутил, как под кожу забирается гаденький страх. Впереди потянулись поля черной, растрескавшейся на ровные квадратики грязи. Многие ухитрились даже свернуться в трубочки, но сухая грязь везде, напоминая, что совсем недавно это то ли было дном, то ли здесь был огромный прилив, задержавшийся на годы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});