была оскорбительной, но кто же еще? Бумажный след… Она пыталась подать мне своего рода сигнал, это была отчаянная попытка установить связь, потому что… потому что она панически боялась… убийцы? Хотя меня удивляло почему, если она действительно написала мне письмо, то почему не высказала там все прямо, вместо того чтобы намекать таким косвенным образом. Охота за бумагами: сказано было именно так.
Неожиданно я почувствовал, что очень устал. Если бы хоть один человек перестал играть и сказал правду, я мог бы раскрыть все это дело к восторгу моей газеты и полиции. Я был уверен: именно она писала мне. Но по какой-то причине не хотела высказываться более определенно. Ну что же, придется еще некоторое время продолжать поиски в темноте. В любом случае теперь моя позиция выглядела лучше, чем раньше. Я знал гораздо больше, чем кто-либо другой, о грехах молодости сенатора, и был предупрежден о Руфусе Холлистере.
После беседы с миссис Роудс я надел пальто и покинул дом. День был ясным и холодным, вдоль Массачусетс-авеню дул резкий ветер, и скоро мои уши занемели.
На выходе полицейский в штатском мрачно глянул на меня, его нос почти так же покраснел от холода, как кончики моих ушей. Я весело отдал ему честь и решительно зашагал по улице, словно знал, в какую сторону идти.
Когда я собрался остановить такси, из-за дерева выступил молодой человек и, широко улыбаясь, сказал:
— Я из компании «Всеобщие новости», и мне хотелось бы…
— А я из газеты «Нью-Йорк Глоуб», — гордо заявил я.
Он запнулся на полуслове и уже почти собрался исчезнуть, но потом передумал.
— Как вам удалось проникнуть внутрь, если вы из газеты? После того как взорвали старого болвана, репортеров туда на пушечный выстрел не подпускают.
Я объяснил.
— О, я о вас слышал, — кивнул он, — вы ведь один из подозреваемых. Вы занимались связями сенатора с прессой.
Я подтвердил, что занимался связями с прессой, но усомнился, что отношусь к числу подозреваемых.
— Ну ладно, в любом случае очень скоро ожидаются аресты, — он говорил весьма уверенно.
— В самом деле?
— Нам намекнули… в течение ближайших суток Уинтерс намерен арестовать убийцу. Вот почему я здесь торчу… как часовой при смертнике.
— А не сказали, кого собираются арестовать?
— Черт бы меня побрал, если я знаю. Думаю, Помроя. Послушайте, не могли бы вы мне оказать услугу. Видите ли…
Несколько выразительных слов помогли мне отделаться от него и от его услуги. Потом я поймал такси и поехал к зданию сената.
Мой второй визит в офис сенатора оказался совсем непохожим на первый. Повсюду на полу стояли большие корзины с упаковочной стружкой. Две женщины в сером заполняли их содержимым шкафов. Я спросил мистера Холлистера, и мне указали на старый кабинет сенатора. Руфус за столом изучал какие-то бумаги. Когда я вошел, он так резко поднял голову, что слетели очки.
— А-а, — облегченно вздохнул он, водрузил очки на место и жестом указал на стул. — Печальное занятие, — сказал он, хлопая бумагами по столу и добавил: — Дела… Вы хотели меня видеть?
Я кивнул. Продолжать игру следовало очень осторожно.
— Я подумал, что нужно заскочить повидаться с вами… чтобы попрощаться.
— Попрощаться? — Его совиные глазки округлились.
— Да, думаю, завтра я уеду в Нью-Йорк… Сегодня вечером будет много всякой суеты, и вполне возможно, что нам не представится возможности поговорить.
— Боюсь, что…
— Сегодня вечером намечен арест, — я взглянул на него в упор. Выражение его лица не изменилось, но руки неожиданно перестали похлопывать бумагами по столу, кулаки сжались и костяшки пальцев побелели; все это я успел заметить.
— Полагаю, вам известно, кого собираются арестовать?
— А вы не знаете?
— Нет, не знаю.
— Помроя, — я не знал, проиграл я или выиграл, сказать было трудно.
Он неожиданно улыбнулся, щеки его порозовели, и на них появились ямочки.
— Нашли нужные доказательства?
— Видимо, да.
— Надеюсь, они это сделали, потому что иначе попадут в ужасно неловкое положение. Вы же знаете, я тоже юрист, и достаточно приличный. И я никогда не обратился бы в суд, не собрав веских доказательств. Надеюсь, лейтенант не слишком поспешит.
— Вы думаете, Помрой этого не делал?
— Я этого не говорил, — поспешно ответил он, а потом медленнее добавил: — Я хотел сказать, что очень плохо, если арест окажется неподготовленным. Тогда убийца сможет уйти.
— И вам бы это не понравилось?
— А вам? — Он говорил очень мягко. — Вы забываете, мистер Саржент, что никому из нас не доставляет удовольствия быть подозреваемым в убийстве. Подозревают даже вас, по крайней мере, теоретически. Конечно, подозревают и меня, да и всех членов семьи тоже. И никому из нас это не нравится. Мы все будем рады, если расследование кончится, но если его не проведут надлежащим образом, мы окажемся в еще худшем положении, чем прежде. Откровенно говоря, все это может принести немалый вред, мистер Саржент.
— Понимаю, — я откинулся на стуле и взглянул на пятно над камином, где еще недавно явно что-то висело. Потом решился на последний залп.
— Так где же те бумаги, что вы забрали из кабинета? В ту ночь, когда столкнули меня с лестницы?
Холлистер слабо вздохнул; потом поправил очки и принялся пристально изучать их, словно они пострадали от землетрясения.
— Бумаги?
— Да, те, что вы искали. Думаю, вы их нашли.
— Мистер Саржент, мне кажется, ваша попытка пошутить не совсем уместна. — К нему начинало возвращаться самообладание; видимо, моя шоковая терапия, провалилась. Однако я холодно смотрел на него и ждал.
— Я не брал бумаг, — сказал он улыбаясь. — Должен признать, с удовольствием сделал бы это, но, видимо, кто-то меня опередил.
— Вы уверены?
Холлистер рассмеялся, но глаза его продолжали оставаться настороженными и колючими, несмотря на улыбающийся рот.
— Абсолютно уверен.
Тут раздался телефонный звонок, он поднял трубку и коротко с кем-то переговорил, потом с грохотом швырнул трубку обратно и прорычал:
— Настоящие волки!
— Чуют кровь.
— Что-что?
— Я хотел сказать… арест сегодня вечером.
Холлистер мрачно покачал головой.
— Бедняга, я не могу понять, почему он это сделал; но у него очень мстительная натура и ужасный характер. Он очень зависел от поддержки сенатора в Вашингтоне. Видимо, ему было слишком трудно все это переносить, вот дело и обернулось подобным образом.
— Я подозреваю, здесь немало такого, о чем птичка могла бы пропеть, как говорят гангстеры, — бросил я сквозь зубы, как обычно говорят в кино частные детективы. Но вовремя остановился: пожалуй, впервые, насколько я мог припомнить, я употребил слово «петь» в его жаргонном смысле.
Мистер Холлистер выглядел по-настоящему взволнованным.
— Я хочу