Читать интересную книгу Последняя империя. Падение Советского Союза - Сергей Плохий

В журнале телефонных переговоров Белого дома стенограмма впервые не получила пометку “Беседа с президентом Советского Союза”32.

Вечером 15 декабря, вскоре после того как переводчик Горбачева надиктовал секретную депешу изумленным Бешлоссу и Тэлботу, в Шереметьево приземлился самолет из США, на борту которого находились Бейкер и Росс – два из трех адресатов письма Палажченко. Тэлбот поспешил доставить письмо в гостиницу “Олимпик Пента” и передать его Россу в собственные руки. Тэлбот объяснил, что получил сообщение от одного из приближенных Горбачева, но имени не назвал. Впрочем, советник госсекретаря и сам угадал его. Правда, у него тут же возникло другое предположение – Александр Яковлев. Когда Росс отнес бумагу своему боссу – Бейкер остановился в той же гостинице (ее построили для Олимпиады 1980 года, которую Соединенные Штаты бойкотировали), – тот оценил обстановку следующим образом: “Ну что ж, это дело оставлять нельзя… Придется обговорить его и с Ельциным, и с Горбачевым. Однако впутываться в это мы не можем”33.

С момента посещения Москвы Бейкером прошло три месяца. В начале сентября советская столица порадовала его теплой погодой и эйфорией, которой сопровождался крах августовского путча. Теперь в Москве стояли пасмурные, холодные дни, и политическая атмосфера была унылой – по меньшей мере в свите Горбачева. Московский график Бейкера соответствовал изменившемуся соотношению сил. Первым он собирался проведать не советского министра иностранных дел Шеварднадзе, своего старого друга, – а Козырева, российского коллегу Эдуарда Амвросиевича. Они познакомились с Бейкером в Брюсселе, когда Козырев спешно отправился на Запад, чтобы призвать его лидеров поддержать Ельцина. С конца августа политический вес Козырева многократно вырос, и в ноябре 1991 года министр иностранных дел СССР Борис Панкин на его фоне выглядел уже бледно. Возвращение Шеварднадзе в здание министерства на Смоленской-Сенной площади уже не могло переломить эту тенденцию.

Козырев не испытывал особой радости по поводу визита Бейкера. Дел у него было невпроворот, и он не понимал, каким образом государственный секретарь США поможет российскому правительству наладить отношения с соседями по распущенному Союзу. “Декабрь был страшный месяц по объему работы с бывшими республиками, – рассказывал Козырев в интервью. – И тут еще приперся Бейкер. В этот момент он был совершенно ни к чему, потому что мы в своих делах разбирались”. Американец вошел в кабинет министра в бывшем здании ЦК КПСС в окружении своих подчиненных и засыпал Козырева вопросами о том, как предполагает функционировать СНГ, начиная с контроля над ядерными арсеналами и вообще военной машиной и заканчивая выработкой совместного внешнеполитического курса и тем, насколько СНГ желает признания мировыми державами в качестве равноправного игрока. Андрей Владимирович отделался привычным для российского руководства ответом – Беловежский договор, мол, позволил остановить хаотический распад Советского Союза. Подробностями высокого гостя он не побаловал.

Козырев стремился к сепаратному признанию США членов Содружества. Бейкер же делать такой подарок Ельцину не торопился. Признание казалось ему главным пряником, который Америка могла предложить России и другим в обмен на исполнение требований касательно безопасности, демократии и рыночных реформ. От внимания госсекретаря не ускользнуло, что его партнер отзывался о Советском Союзе как о не существующем уже государстве. Бейкера подобный радикализм не устраивал – он не сбросил еще СССР со счетов. Внешнеполитическое ведомство США испытывало к Союзу определенную привязанность. Помощники Бейкера вскоре сами начали задавать Козыреву вопросы – и его ответы их также мало удовлетворили. Позднее министр признался, что в те дни в российском руководстве царила сумятица: “Конечно, у нас порядка никакого не было. Все с колес делалось. Ни правительства нормального, ничего”34.

Тем же вечером госсекретарь США высказал Шеварднадзе все, что думал о Козыреве. Они поужинали вместе, частным образом, дома у скульптора Зураба Церетели, земляка и друга министра иностранных дел СССР: “В комнате, стены которой пестрели пятнами абстрактных полотен, мы сели за белый пластиковый стол. Вокруг стояла разноцветная мебель, скорее садовая”. В 90-х годах Церетели станет одним из наиболее популярных и в то же время одиозных скульпторов в России. (Его памятники правителям воздвигнут в Москве, Петербурге и других городах, причем эти монструозные формы многих возмутят из-за нарушения архитектурных ансамблей. Отливал скульптор в бронзе самых разных персонажей, от императоров – Петра Великого и Николая II – до Иосифа Сталина и Владимира Путина.) Ужиная в причудливо отделанном и обставленном доме Церетели, американец наконец-то нашел благодарного слушателя – у Шеварнадзе оказались сходные взгляды на СНГ: хотя появление Содружества казалось единственным выходом из тупика, тем не менее, по словам Бейкера, “стороны, образовавшие это новое Содружество, не вполне понимали, что делают”. Так же приятно было старым друзьям сойтись во мнении о том, что признание СНГ Соединенным Штатам необходимо поставить в зависимость от того, какая именно судьба ждет Вооруженные Силы бывшего Союза35.

На следующий день Бейкер поехал задавать вопросы о Содружестве, о контроле над ядерными боеголовками и так далее единственному человеку в Москве, который должен был знать ответы – президенту России. Манера Ельцина произвела на американского гостя выгодное впечатление. Борис Николаевич настоял, чтобы встреча прошла буквально под носом у Горбачева – в Екатерининском зале. Михаил Сергеевич, как правило, принимал там высокопоставленных гостей из-за рубежа. Ельцин явился с целой свитой, куда входили не только Козырев, Гайдар и другие “младореформаторы”, но и двое членов тающего правительства СССР – министр обороны Евгений Шапошников и министр внутренних дел Виктор Баранников. Приближенные Ельцина заинтриговали журналистов, накануне события намекнув: стоит внимательно следить за тем, кто явится в Кремль вместе с их шефом. Они имели в виду двух союзных министров – их появление в компании президента России должно было недвусмысленно показать и американским визитерам, и жителям одной шестой части суши, кто теперь отдает приказы в Москве.

Борис Николаевич начал с того, что поприветствовал Бейкера “в русских стенах, на русской земле”. Затем он изложил свою позицию по вопросам, на которые днем раньше Козырев не дал внятного ответа: СНГ, ядерное оружие, гуманитарная помощь бывшему Союзу. Недолго думая, Ельцин пошел с козырного туза: 21 декабря к Содружеству присоединятся Казахстан и республики Средней Азии. Затем он объявил, что РСФСР намерена переподчинить себе основные союзные министерства, занять место СССР в Совете Безопасности ООН и единолично контролировать “кнопку” – ядерное оружие на территории бывших союзных республик. В присутствии Шапошникова Ельцин удивил гостей еще и рассказом о своей мечте: поставить в один прекрасный день Вооруженные Силы СНГ под командование НАТО. Президент добивался от Соединенных Штатов признания независимости России, Украины и Белоруссии, а также статуса первой как правопреемницы Советского Союза на международной арене.

Госсекретарю, не удовлетворенному общением с Козыревым, понравились ответы Ельцина – подробные и откровенные. С другой стороны, Андрей Владимирович, скорее всего, предупредил Бориса Николаевича, какие именно проблемы интересуют американского коллегу. Но Бейкер не забыл и о недавно полученном послании Палажченко – он заговорил о Горбачеве, не скрывая, что ему не терпится и на этот вопрос получить конкретный ответ. Президент России заявил гостю, что пересуды в СМИ о возможном назначении бывшего хозяина Кремля верховным главнокомандующим Вооруженными Силами СНГ не имеют под собой оснований. А вот с тем, что Горбачева следовало бы защитить от унижений, Ельцин спорить не стал. Когда Бейкер пересказал дошедшие до него слухи об угрозе возбуждения уголовного дела в отношении президента СССР и дал понять, что это в Соединенных Штатах не поймут и не одобрят, Борис Николаевич проявил снисхождение к поверженному противнику: “Горбачев многое сделал для нашей страны. С ним надо обходиться с уважением, и он заслуживает, чтобы с ним так обходились. Пора уже становиться такой страной, где вожди могут уйти в почетную отставку!”

Острый вопрос о централизованном контроле над ядерным оружием Бейкер с Ельциным обсудили, выставив помощников за дверь. Президент поведал гостю, что имелось три ядерных чемоданчика с кодами запуска: один у Горбачева, один у Шапошникова, один у самого Ельцина. Для боевого применения баллистических ракет должно было поступить подтверждение от всех троих. Таким образом, Борис Николаевич намекал, что Михаил Сергеевич уже не обладал единоличной властью и в этой сфере. Теперь какое угодно его распоряжение ракетно-ядерным войскам потребовало бы согласия Ельцина. Вообразить же их заодно с Горбачевым было очень трудно, о чем бы ни шла речь – тем более о запуске ракет. При роспуске Советского Союза и частичной замене его функций Содружеством президент России видел предпосылки только к сокращению числа ядерных чемоданчиков, никак не наоборот. “У Горби телефон и чемоданчик отнимут еще до конца декабря”, – записал Бейкер в блокноте советского производства, на обложке которого красовалось слово “Москва”. Ельцин объяснил, что Горбачев вместе со своим постом лишится и полномочий, но первые лица Украины, Белоруссии и Казахстана – тех стран, где размещалось ядерное оружие, – чемоданчиков не дождутся. “Руководство Украины, Белоруссии и Казахстана не понимает, как эти штуки работают, поэтому рассказываю я только вам, – откровенничал Ельцин. – Им достаточно будет и телефонов”. Бейкера объяснение вполне удовлетворило.