Читать интересную книгу История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В связи с тайным погребением казненных декабристов в Петербурге появились две легенды. По одной из них, «тела были вывезены на взморье и там брошены с привязанными к ним камнями в глубину вод». По другой – погребение было тайно произведено на острове Голодай, на пустыре, где предавали земле трупы самоубийц, тех, кто умер от венерических болезней, и казнённых преступников – всех, кому церковь отказывает в ритуальном погребении. Во всяком случае, в 1926 году, в связи со столетием со дня казни Павла Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергея Муравьёва-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина и Петра Каховского именно там, на месте их предполагаемого погребения, по проекту А. Боброва был установлен трёхметровый обелиск из чёрного гранита. Правда, в 1980-х годах возникла ещё одна версия. Согласно ей, захоронение казненных декабристов произошло на территории современного завода «Алмаз», там же, на острове Голодай. На этом предполагаемом месте погребения пяти повешенных был так же установлен памятный знак.

Так или иначе, пятеро руководителей восстания были казнены, а оставшиеся в живых ожидали отправки в места отбывания наказания, находясь в казематах Петропавловской крепости. К середине 1826 года узников было так много, что в крепости, по воспоминаниям Д. Завалишина, «иссяк запас замков, которыми замыкали кандалы». В ближайшее воскресенье тюремщиков отправили на мелочный рынок, и те, не разобравшись, закупили, как рассказывает легенда, замки для девичьих заветных шкатулок. На латунных вставках этих миниатюрных замочков были выгравированы всякие популярные в то время среди мещанок пожелания. Так, Завалишин на замке своих кандалов прочитал: «Кого люблю – тому дарю». А Николаю Бестужеву досталось: «Люби меня, как я тебя». Декабристы увидели в этих непритязательных текстах символические формулы их с Николаем I взаимной любви.

Сохранилась ещё одна характерная легенда. Один из сторожей Петропавловской крепости был снаряжен на рынок за продуктами для заключённых. В том числе была заказана корзина яблок. Сторож приценился и, по обычаю, начал торговаться: «Что-то дорожишься ты очень, купец хороший. Не для себя ведь покупаю». – «Для кого же?» – деловито поинтересовался торговец. «Для тех, что в крепости посажены». – «А коли так, бери, милый человек, даром», – сказал он и насыпал корзину яблок с верхом.

В конце 1920-х годов на Каменном острове погиб своеобразный памятник, связанный с декабристами, – дача известного либерала, адмирала Николая Семеновича Мордвинова, кстати, единственного из членов Верховного уголовного суда, который в 1826 году отказался подписать смертный приговор декабристам. По преданию, на этой даче бывал Пушкин, и часто собирались декабристы.

Долгое время место казни пяти декабристов на Кронверке Петропавловской крепости ничем отмечено не было. Только в 1975 году, к 150-летней годовщине восстания на Сенатской площади был установлен 10-метровый обелиск с барельефным изображением пяти профилей повешенных руководителей восстания. С тех пор два раза в год, 14 декабря и 13 июля, проходя мимо обелиска, в утреннем мареве можно услышать со стороны Кронверка неясные стоны и увидеть смутные очертания пяти человеческих фигур.

Следствием событий 14 декабря, среди прочего, стало создание новых государственных институтов сыска и принуждения. Вскоре после восстания на территории Новой Голландии было выделено место для строительства военной тюрьмы. В 1829 году тюрьма, построенная по проекту архитектора Военного ведомства А.Е. Штауберта, была готова принять первых арестантов. Она представляла собой трехэтажное кольцеобразное в плане здание с внутренним круглым двором. Уже в процессе проектирования архитектор называл тюрьму «башней», и это название быстро разошлось по Петербургу. Вместе с тем бытовало и другое, фольклорное название – «бутылка». Если верить преданию, то выражение «лезть в бутылку», то есть вести себя дерзко, вызывающе или оказывать сопротивление, вошло в обиход в связи с появлением новой тюрьмы.

В июле 1826 года, сразу же после окончания следствия по делу декабристов, было создано печально знаменитое «Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии». Насчитывавшее в момент образования шестнадцать сотрудников, Третье отделение размещалось в не сохранившемся ныне доме на Мойке. В 1838 году оно переехало на Фонтанку, 16, близ Цепного моста, отчего дом и получил у петербуржцев название «Дом у Цепного моста».

Первым шефом Третьего отделения был граф А.Х. Бенкендорф, который, по легенде, получая эту должность из рук самого императора, попросил у него инструкций «относительно действий вверенного ему управления». В ответ государь будто бы протянул ему носовой платок со словами: «Вот моя инструкция: чем больше слёз утрешь – тем лучше». Как были поняты слова императора Бенкендорфом – неизвестно, но количество поступающих в Третье отделение доносов с каждым годом только увеличивалось и, в конце концов, стало так велико, что, если верить городскому фольклору, по субботам «происходило их торжественное сожжение».

Постепенно, по мере того как расширялись функции Третьего отделения и росла потребность в его услугах, помещения дома у Цепного моста перестраивались, расширялись и благоустраивались. Флигели приобретали глубокие подвалы, скрытые переходы и секретные помещения.

Существовала даже легенда о подземном ходе, прорытом между Третьим отделением и Михайловским замком, хотя трудно было объяснить, почему именно Михайловским замком, который ещё с 1801 года, сразу после насильственной смерти Павла I, потерял своё политическое значение. Вероятно, память о зловещей резиденции Павла I усиливала страх обывателей перед Третьим отделением.

Правой рукой Бенкендорфа, а по единодушному утверждению современников, головой графа, был умный и проницательный Дубельт. У Дубельта существовала весьма характерная привычка, хорошо известная в столице. Вознаграждение тайным агентам выдавалось в суммах, которые всегда были кратны трем. «В память тридцати сребреников», – пояснял будто бы граф в кругу близких друзей.

После смерти Бенкендорфа Третьим отделением руководил вспыльчивый и несдержанный Алексей Орлов. Про него в Петербурге ходили самые жуткие слухи. Опять, как и в давние времена, при небезызвестном Шешковском, начали говорить о специально устроенных в кабинете Орлова креслах, по его команде опускавшихся под пол вместе с провинившимся, который тут же получал «ощутимое возмездие за свои вины». При этом, рассказывает легенда, ни исполнители, ни потерпевший не видели друг друга.

К декабрю 1825 года, когда произошло восстание, Сенатская площадь уже восьмой год представляла собой строительную площадку, в центре которой возводился Исаакиевский кафедральный собор. История этого собора восходит к эпохе Петра Великого. Как известно, Пётр родился в день Исаакия Далматского, безвестного византийского монаха, причисленного к лику святых. В 1710 году в честь своего святого небесного покровителя Пётр велел выстроить деревянную Исаакиевскую церковь. Она находилась вблизи Адмиралтейства и была, собственно, даже не церковью, а «чертежным амбаром», в восточной части которого водрузили алтарь, а над крышей возвели колокольню.

В 1717 году на берегу Невы, западнее Адмиралтейства, начали строить каменную Исаакиевскую церковь. Но грунт под фундаментом неожиданно стал оседать, и церковь пришлось срочно разобрать. В 1768 году Екатерина II, всегда считавшая себя политической и духовной наследницей Петра, начала возведение нового Исаакиевского собора, по проекту Антонио Ринальди. Собор строился на новом месте, сравнительно далеко от берега. Он облицовывался олонецкими мраморами, яркий, праздничный и богатый вид которых, по мнению современников, достаточно красноречиво характеризовал «золотой век» Екатерины. Но строительство затянулось, и к 1796 году – году смерти Екатерины – собор был возведен лишь до половины.

Павел I, как мы уже знаем, сразу после вступления на престол приказал передать мрамор, предназначенный для Исаакиевского собора, на строительство Михайловского замка, а собор достроить в кирпиче. Нелепый вид кирпичной кладки на мраморном основании рождал у обывателей дерзкие сравнения и опасные аналогии. В столице появилась эпиграмма, авторство которой фольклор приписывает флотскому офицеру Акимову, поплатившемуся за это жестоким наказанием плетьми и каторжными работами в Сибири:

Двух царствований памятник приличный:Низ мраморный, а верх кирпичный.

В разных вариантах, а их только в нашем собрании шесть, петербуржцы пересказывали опасную эпиграмму, прекрасно понимая, что символизируют «низ мраморный» и «верх кирпичный». Вот, к примеру, как выглядел ещё один вариант:

Сей храм докажет нам,Кто лаской, кто бичом:Он начат мрамором,Окончен кирпичом.

Кстати, когда во исполнение последнего, окончательного монферрановского проекта, уже при императоре Александре I, начали разбирать кирпичную кладку, фольклор немедленно откликнулся новой эпиграммой, в которой появился третий символ третьего царствования: